АнтиСУМЕРКИ. Блог вампира

Бедные мои ноги, они были до глубины души возмущены таким отношением и взывали ко мне о мести, но бить Эдика не хотелось совершенно. А вот придушить!..

Мы одновременно потянулись друг к другу. Да, я буду душить его, я не дам ему дышать своими поцелуями, объятьями, всей хлещущей через край страстью!

Голова кружилась, кружилась земля, постоянно меняясь местами с небом, и в это сладостное кружение вовлекались даже плывущие перед глазами пёстрые пятна.

– - Кролики в ярости, -- выдохнул мне в ухо Эдик.

И тут я всё-таки стукнула его по лбу!

Нет, и надо было выбрать такой момент для такого сообщения! Я бы предпочла, чтоб он сказал, например, "выходи за меня"! Или уж, на худой конец, "будь моей"... но "Кролики в ярости" -- извините, разве об этом говорят горячо любимым девушкам, которые только что чудом избежали смерти?!

Эдик виновато тёр лоб, а я злорадно улыбалась. Вот бы там вскочила шишка, да побольше!

– - Ну и в ярости, ну и что? Я их видела!
– - решила я поддержать беседу на предложенном уровне.
– - Лучше скажи, где сейчас Клюевы?

– - На границе.

– - На какой ещё границе?
– - я принялась отряхивать майку, шорты и на себе, и на Эдике. Всё-таки нехило мы иголок нацепляли.

– - Ну как на какой, -- стоял он истуканчиком, расставив руки, чтоб мне было удобнее.
– - Ведь граница у нас с оборотнями. Сегодня приходила делегация. Сказали, мол, давайте установим комендантский час, чтобы после захода солнца никаких вампиров на нашей территории, кроме тебя, Надь, конечно... и твоей мамы.

– - Повернись.

– - Ага... и сейчас папа звонит, говорит, ты где? Я отвечаю, что у Нади, а он и спрашивает, Ака с тобой?
– - я ощутила, как по телу Эдика прокатилась волна дрожи.
– - И, узнав, что он не со мной, папа сказал, что едет на границу к эл-пэ-ка... значит, их можно найти именно там.

– - Тогда побежали!

– - Но комендантский...

– - Ты же со мной!

И, не оглядываясь, я рванула туда, откуда только что убегала, сломя голову.

Драка продолжалась. Судя по рёву и вою, крикам ярости и боли, скрипу и треску ломаемых деревьев, ни одна сторона не просила пощады и сдаваться не думала.

Эдик жалобно что-то причитал, но отстал от меня ненамного.

Я больше не волновалась за него.

Он жив! Он сильный! Он умный!

Он -- мой любимый, и уже только поэтому не может быть ни дураком, ни слабаком...

Исполненный особой жалобности вопль за спиной заставил меня остановиться. Когда я оглянулась, увидела...

То, чего мне так не хватало сегодня.

Эдик лежал на земле, на боку, прижимая к себе коленку и подвывая от боли.

Можно было зарычать от бессилия, лечь рядом с Эдиком и покататься по земле, выдёргивая волосы на себе или на нём, но я, вообще-то, спешила.

Подхватив любимого на руки, я побежала с удвоенной скоростью, не вслушиваясь в потоки благодарностей, которыми он принялся осыпать меня вперемешку с поцелуями... лучше бы побольше поцелуев, честно!

Вскоре откуда-то справа потянуло запахами машин. Я забрала правее.

Кавалькада клюевских ухоженных автомобилей растянулась цепочкой на едва заметной, тем более в сумерках, грунтовой дороге, что охватывала площадку с руинами со стороны соснового бора.

Мне наперерез вылетели почти все Клюевы, но дальше всех рискнул зайти за невидимую черту границы с оборотнями один Арсений Михайлович. Ужас и обречённость, проступившие на клюевских лицах подсказали мне, что вид Эдика на руках у меня навёл их на мысли о самом плохом, что только могло случиться.

Арсений Михайлович шагнул ещё раз. Другой. Пошатнулся, прирос к месту, не решаясь шагнуть вновь, не смея протянуть руки и забрать у меня собственного сына... тело собственного сына -- смесь неверия и горя уже почти целиком завладела его лицом.

Передав возлюбленного старшему Клюеву, я сочла нужным остаться как можно ближе к нему. Мало ли, что стукнет в голову папаше, когда он поймёт, что его младшенький в который уже раз отличился особой "уклюжестью" в самый "подходящий" момент!

Арсений Михайлович нетвёрдой походкой возвращался к автомобилям. Перед ним расступались. Переполненные всё тем же горем и неверием взгляды приклеивались к нему, тянулись за ним невидимой, но осязаемой паутиной.

Эдик сжался испуганным мышонком и даже, казалось, стал вдвое меньше, когда папа преклонил колени, чтобы уложить бездыханного сына рядом с "ландкрузером".

– - Так ты жив!
– - грозно пророкотал Арсений Михайлович.
– - Так ты -- жив!

Ещё б добавил "да как ты посмел выжить".

Прочие Клюевы возмущённо зароптали, и только Энди запрыгала:

– - Ну вы чо?! Вы чо! Это ж круто! Он жи-вой, жи-вой, жи-вой!

– - Он вывихнул ногу, -- постаралась я вложить в голос всю доступную мне жизнерадостность.
– - Кто-нибудь может вправить?

– - А ну-ка, пропустите, -- раздвинул Клюевых медвежьими плечами Максим.

Эдик сделался ещё меньше.

Видимо, вспомнил давние счёты с Максом, как и я.

Мышцы на плечах Максима взбугрились, и я закрыла глаза, чтоб не видеть, как он, сосредоточившись, вложив титаническое усилие в одно-единственное движение, напрочь отрывает ногу моему возлюбленному.

Истошный вопль шарахнул по барабанным перепонкам. Живое воображение мгновенно дорисовало фонтан крови...

Бездыханное тело возлюбленного притянуло меня, как магнит.

– - Эдик, Эдик! Любимый мой, пожалуйста, не покидай меня!
– - трясла я его за плечи, а вокруг живым частоколом стояли Клюевы.

Он никак не приходил в себя, хотя, вроде бы, обе ноги остались на месте.

– - Эдик, Эдик...

Чуть дрогнули ресницы, и я, сама того не ожидая, расплакалась.

Сходило нервное напряжение, и, баюкая на руках самого лучшего в мире Клюева, я тихонько проговорила:

– - Там друга вашей семьи убивают.