Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11

На антресолях Хорев обнаружил капканы, а Пикалов в чемодане под кроватью силки. Находки были занесены в протокол. Пикалов разложил их на столе и позвал Рогожниковых. Мохов тем временем, раздумывая, отошел в глубь комнаты. И это было ошибкой. Потому что едва он отдалился от Лямина на несколько шагов, как тот стремительно сорвался со стула и кинулся к окну. С треском распахнулась рама, звонко, переливисто посыпалось разбитое стекло, Лямин сделал уже шаг в пустоту, когда Мохов в два прыжка преодолел расстояние до окна и ухватил падающего за ногу. Но центр тяжести тела задержанного находился уже за окном, и он, охнув, обвалился вниз. Распластавшись поперек подоконника и карниза, Мохов цепко удерживал ногу, но оказалось, что щуплый на вид Лямин весил весьма прилично и он понемногу стал увлекать Павла за собой. Первым опомнился Хорев. Он рванулся к Мохову, схватил его поперек туловища и, приговаривая вмиг осевшим голосом: «Пашенька, милый, да как же это, Пашенька, держись, держись, пожалуйста», потянул его что есть силы к себе. Вслед за ним метнулся Пикалов, и через несколько секунд они втащили в комнату Мохова и потерявшего сознание Лямина.

Пока Мохов приходил в себя, Хорев суетился вокруг с мокрым полотенцем, а Когда прикладывал его ко лбу, что-то ласково приговаривал. Наконец Мохов заулыбался, взял крепко Хорева за шею и притянул его к себе. И так застыли они, полуобнявшись, на несколько секунд, думая каждый об одном, только им ведомом.

У Рогожниковой от потрясения задергались губы, муж опять отвел ее домой и скоро вернулся.

Через несколько минут Лямин пришел в себя.

Подойдя к нему, Мохов спросил устало:

— Зачем ты так, дурачок?

— Лучше умереть, чем оставшуюся жизнь срок мотать, — кривясь лицом, неохотно отозвался тот.

— Слизняк ты, Лямин! — раздался вдруг глуховатый голос в стороне. — Трусливый слизняк!

Мохов вскинул голову, повернулся резко. Лицо у Рогожникова заострилось, натянутая на скулах кожа побелела. Широко расставив ноги, как на корабле при качке, он стоял неподалеку от Мохова, у двери, и с неприязнью разглядывал задержанного.

— Расплачиваться-то оно, конечно, труднее, страшнее расплачиваться-то, — снова заговорил он. Видно было, что полковник с трудом сдерживает себя. — По себе знаю. Я тоже хотел вот так же с жизнью рассчитаться, когда… В общем, было. Это проще. Ни за что отвечать не надо. Хлоп, и готово. Темно и пусто. И людям в глаза смотреть не надо, и совеститься не надо, и мучиться, и казнить себя не надо. Да еще в последнюю минуту думаешь, ах, какой я смелый. Не смелость это, слышишь, все наоборот совсем… А, чего там… — Рогожников махнул рукой и сразу обмяк как-то, отяжелел, сгорбился, грузно развернулся, шагнул к двери, уже на пороге остановился, спросил через плечо:

— Нам там расписаться где-то надо. Давайте.

Пикалов прихватил протокол обыска и вышел вместе с Рогожниковым.

Лямин плакал, беззвучно, жалко, неестественно скрючившись на кровати. Мохов сидел рядом, глядел на него безучастно и никак не мог сосредоточиться, только повторял про себя: «И ни за что отвечать не надо. Хлоп, и готово, темно и пусто. И ни за что отвечать не надо…» Долго сидел до тех пор, пока встревоженный Хорев не коснулся его плеча:

— Павел Андреевич, Паша… Что ты?

Мохов невидяще уставился на него, сказал, покачивая головой:

— И все это правда, так оно и есть, так и будет всегда… Только так!

— Что будет, что правда? — не понял Хорев.

— Это я так, про себя, — смутился Мохов. — Все нормально, все хорошо.

Он бесцеремонно растолкал Лямина, усадил его, повернул за подбородок к себе мокрое, мятое его лицо, быстро спросил:

— Вы весь товар передали Судову, без остатка?

— Нет, почему весь? Остались еще шкурки, в тайнике, в тайге. Я могу показать место.

— Как обычно происходила передача?

— Я звонил, мы встречались километрах в десяти от города, и я передавал. Все очень просто.

— Значит, так, — сказал Мохов. — Если ты действием поможешь изобличить Судова, это будет еще одним смягчающим вину обстоятельством. Соображаешь?

— Не совсем.

— Ты возьмешь эти шкурки и передашь ему, а мы будем рядом. Теперь соображаешь?

Лямин молчал. Лицо его напряглось, энергично заиграли желваки на скулах.

— Никто не знает, что ты задержан, — видя, что тот не отвечает, продолжал Мохов, — кроме соседей, но мы их предупредим. Ну как?

— Вы думаете, суд это примет во внимание? — наконец спросил Лямин.

Лена встретила его в передней. Сначала она тревожно разглядывала мужа, потом провела рукой по колючей щеке, слабо улыбнулась и осторожно, словно боясь что-то разрушить, положила голову ему на грудь.

— Что бы ни произошло, — тихо сказала она, — я с тобой, слышишь?

Утром пришло сообщение, что в Иркутске задержан Куксов. Мохов прочитал телефонограмму, не выразив при этом ни радости, ни удивления, поднялся к себе в кабинет, вытащил чистый лист бумаги и крупно написал: «Рапорт».

Скворцов В.- Дежнев Н. – Мельников В. Одинокий рулевой в красной лодке-Международній чиновник-Свидетель из НИМБО- Последам чудовищніх преступлений

Валериан СКВОРЦОВ ОДИНОКИЙ РУЛЕВОЙ В КРАСНОЙ ЛОДКЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ ПЕРСИКОВЫЙ ТРАКТ

1

Парило, и к полудню оранжевая дымка застелила горизонт. Легкие дышали морской влагой, голова наливалась свинцом. Не верилось, что еще утром воздух был прозрачным, а зеленоватая даль — промытой крутой злобной волной.

К закату, при полном штиле, Малаккский пролив сделался молочно-серым, неразличимым от неба. В потерявшем измерения пространстве моторный сампан «Морской цыган» без бортовой и килевой качки, с небольшой складкой-буруном у форштевня походил на утюг, ползущий по шелку.

Щуплый рулевой, томясь от духоты, примостился на корточках в проеме поднятой рамы ходовой рубки. Не отрывая от штурвала закинутые за спину руки, матрос изредка клевал носом. Чтобы сбросить дремоту, вскинул голову к топовому огню на мачте с подобранным парусом.

С пластиковых тюков, сваленных между рубкой и дощатой надстройкой, поднялась гибкая фигурка женщины. Мелькнули узкие ладони, ребрами коснувшиеся загривка рулевого. Ежась острыми плечами под растянутой футболкой, он тоненько похохатывал, по-восточному благодаря за участие в нелегкой вахте. Шел «час мыши» — переваливало за полночь. До рассвета же предстояло идти по фарватеру, на котором сверхгигантские танкеры и сухогрузы, случись столкновение, подминают каботажные суденышки так же неощутимо, как мелких ящерок слон.

Подмена рулевому, правда, имелась. Да и сменщик не спал. Мускулистого детину одолевал разговорами хозяин сампана. Замученный бессонницей голый старик, прикрывшись клетчатым шарфом, возлеживал на досках надстройки. Слушая его, матрос извилистым клинком малайского ножа — криса вырезал в каблуке лакированного штиблета тайник.

Хозяин был вьетнамец, подчиненный — малаец, к тому же мусульманин. Прислушиваясь к боли в желудке, толчками подступавшей к горлу, хозяин втолковывал матросу, какой знаменательный день приходил с рассветом.