Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 16. Анатолий Трушкин
Шрифт:
— А вчера мы пили «БИР-55». Точно такое же.
— Это «БИР-110».
— А где «БИР-55»?
— «БИР-55» до двенадцати ночи, а сейчас пять минут первого и цены ночные, двойные.
«БИР-110» мы решили не пить, потому что, черт его знает, какое может оказаться пиво.
Володя Алексеенко, ближайший приятель, надумал жениться. Я — один из тех, чьё одобрение должно окончательно склонить его к браку. Иду к нему в гости на обед, который приготовила претендентка Людмила. Чревоугодие по нашему с ним мнению —
На первое курица с лапшой. Вроде бы ничего. Володя держится индифферентно, дескать, чувства ни при чем, что покажет экспертиза (это я), то и покажет.
Тут я добрался до желудочка, откусил от него — у меня полон рот мелких камешков и того, что у курицы в желудке не успело переработаться. Немая сцена. Невеста застыла.
Володя побледнел. Чем он будет питаться в будни, если по праздничным дням друзей дома кормят г…ом? Я уже ничего не могу сделать, поскольку, как говорится, факт налицо.
Когда Володя сказал: «Это я готовил первое», я убедился, что любовь сильнее не только смерти, но и чревоугодия.
Он готовил! Он не знает, откуда у курицы растут ноги.
Гуляет компания.
Муж с женой, люди средних лет, поспорили — кто из них привлекательнее. Решили так: они пойдут по разным сторонам улицы в одном направлении, свидетели сзади — на кого из двоих больше будут оборачиваться, тот и привлекательнее.
Вышли на улицу. Лето. Теплынь. Она — красавица, он — обыкновенный. На неё оборачивается каждый третий, на него все!
Она расстроена и удивлена. Проспорила бутылку коньяка.
На следующий день жену встречает знакомая, спрашивает: «Что с твоим мужем? Вчера попался навстречу, идет — язык высунул, все на него оборачиваются!»
Мое родное отделение милиции первым в Москве решило освятить помещение. Пригласили телевидение. Попросили меня поприсутствовать. Я стою в строю, телевидение снимает.
Отец Александр заходит в отделение — окропляет, крестит, словом, священнодействует.
По еще более древнему обычаю такого рода торжественное мероприятие полагается обмыть. Милицейское начальство растерянно — нет кагора. Почему-то они решили, что священники на Руси пьют только кагор. Я успокоил их и попросил отца Александра благословить трапезу.
Неплохой заменой кагору стали коньяк и водка, поздно вечером возвращаюсь домой. Жена, человек верующий, ахает:
— Где же это ты? С кем?
— С отцом Александром!
Она успокоилась, в этот раз не пьянка, а божье дело. Я мотаю на ус.
Начало популярности. Небольшой город, стою около гостиницы. Подходит мужчина.
— А я вас узнал.
— Очень приятно. Спасибо.
— Вы — артист.
— Не совсем.
Он оглядывает меня с головы до ног, говорит:
— С трех раз точно скажу.
— Один раз уже был.
—
Еще два осталось.Смотрит на меня — и я прямо чувствую, как у него в голове работает счетная машинка.
— Вы — диктор.
— Ближе.
Он показывает палец, дескать, еще одна попытка осталась. Я понимаю, что отгадать невозможно — всего раза четыре выступал по телевидению, но интересно, что скажет. Он говорит:
— Вы — Трушкин.
Как вычислил?!. Но приятно. Вот она, слава. Из глубин памяти всплывает «и всякий сущий в ней язык… и ныне дикий» и так далее.
А вот история тоже времен начала популярности, но погрустнее. Москва. Останкино. Приехал на съемки пораньше, прогуливаюсь возле пруда. Навстречу двое.
— Здорово!
Я задумался, не ответил. Да и не встречал я их никогда в жизни. Слышу только:
— Видел?! Сто лет его знаю, перестал здороваться. Ну, пакля! А рожу-то наел! Во народ пошел.
Неприятно. Нет настоящей популярности. Откуда-то всплывает: «и никто не узнает, где могилка моя».
Вздумали с тестем вспахать под картошку часть огорода. Тесть ведет лошадь, я веду соху. Соха легкая, кажется, сейчас вспашем всё играючи.
Прошли одну борозду — что-то давит в груди и борозда почему-то кривая. Лошадь почему-то все время наступает тестю на ногу.
Прошли еще три борозды. Думаю о том, что после пахоты приму душ, выпьем с тестем, поужинаем плотно, почитаю и спать.
Еще через три борозды думаю: приму душ, выпьем с тестем, поужинаем легко и спать.
Еще через три: приму душ, выпью и спать.
Потом: душ и спать.
Закончили. Добрался до сеновала и заснул мертвым сном. Покрестьянствовал.
Ночь. Возвращаюсь домой после банкета. Выпивши, но несильно. Жена не любит, когда и несильно. На всякий случай подкрадываюсь к квартире, чтобы никого не разбудить. Время?.. Пятнадцать минут двенадцатого. Присел на корточки (расшнуровываю ботинки). И тут меня зашатало. На корточках!! Я же немного выпил! Значит, не я, здоровье пошатнулось. Это плохо.
Вхожу в квартиру — спят. Быстро-быстро раздеваюсь и в постель. Что же всё-таки со здоровьем? Ладно — утро вечера мудренее. Спать! Смотрю на люстру, она раскачивается. Вот до чего я допился. Господи, даю тебе слово: «Зарекаюсь пить».
Утром по радио: «Вчера в двенадцатом часу ночи до Москвы дошла волна от сильного землетрясения в Средней Азии. Первый толчок силою в два балла произошел в пятнадцать минут двенадцатого…» и так далее.
Значит, я крепок и здоров! Господи, клятва вырвана из меня насильственным путем с применением землетрясения. Я беру свои слова назад.
Лет тридцать уже тому назад купили дом в деревне в Орловской области. Станция железнодорожная Бастыево — маленькая, останавливается из Москвы только один поезд дальнего следования, билетов на него вечно нет. Что делать? Минут за пятнадцать до отхода поезда подхожу к проводнице: