Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 16. Анатолий Трушкин

— Народу-то.

— Да что он нам?

— Да как же?

Девка тоже удивляется, говорит:

— Да ничего. Ничего такого. Все здесь всегда… Показывай, что у тебя.

Дундук совсем скучный стал, говорит:

— Что у всех, то и у меня.

И главное, старухи туда же — лезут посмотреть, что у дундука. Тут милиционер подходит.

Думаем: попрет сейчас всех. Нет, тоже и ему интересно, говорит:

— Показывай.

Ну, дундук и показал им.

Опять товарняк подкараулили. Сутки ровно ехали, чтобы наверняка, чтобы уже с гарантией. Вдруг лязг, скрип — встали. Бегут к нам с автоматами:

— Кто такие? Куда? Здесь граница!

— Какая граница? Мы тогда откуда едем?

— Из России.

— А куда?

— На Украину.

Дундук вылез вперед:

— Это, — говорит, — одно и то же.

Ка-ак ему прикладом по башке — щелк. Обыскали всех, ни у кого ничего нет у нас. Говорят:

— Это беженцы, наверное.

Мы говорим:

— Беженцы мы.

Нас оставили. Только границу переехали — опять лязг, скрип, скрежет — бегут с собаками, гранатометами:

— Кто? Куда?

Говорим:

— Братья! Славяне! Только что из России мы, минуту назад. Там все с ума сошли!

Нас после этих слов на руках понесли.

А дундук вспомнил, что ему ни за что автоматом съездили, повернулся к границе и во все горло:

— Россия и Украина — одно и то же!

Ка-ак ему гранатометом по башке — щелк. И сразу у нас у всех прояснило — с ума сошла вся страна.

Ладно, тогда надо до своих добираться. Ночами шли, днем отсиживались в лесах, оврагах. Дошли. Только дундук в последний момент потерялся.

Захожу в дом — жена по всем углам доллары прячет, старший сын пробабкину икону кому-то толкает, младший весь в зубном порошке — чистит на продажу дедовы ордена, а дочь голая по пояс — бюст готовит к конкурсу. Все рехнулись.

Написал я записку «Прошу в моей смерти никого не винить». Встал на подоконник, посмотрел на небо в последний раз и вдруг голоса слышу:

— Спасе-ен ты! Спасе-ен ты!

Это мужики мои снизу кричат.

Я заплакал от счастья, тоже кричу:

— Все спасены? Вся страна?

Они:

— Нет. Пока только мы одни. Дундук нашел в лесу две цистерны спирта!

А на всю страну где ж нам взять столько дундуков?

Простые люди

Пиво с раками снится каждую ночь! А нам на хлеб не хватает. И тут как раз слух пополз, что со дня на день введут новые деньги, а какие — никто точно не знает.

Ну и не помню, как это получилось. Ночью, наверное, в полубреду нарисовал две бумажки. На одной написал двести тысяч рублей», а на другой — «триста тысяч».

Где двести тысяч, там у меня вместо Ленина Черномырдин, пьет пиво с раками, а где триста тысяч, Ельцин, тоже с пивом и с раками. Только у него раки побольше.

На следующий день ближе к вечеру вышел на улицу… где потемнее. Вижу — стоит один попроще… в калошах на босу ногу. Подошел к нему, говорю:

— Двести тысяч не разменяешь?

Он не сразу… часа через два говорит:

— Тебе какими?

Я говорю:

— Да я не в претензии, какими дашь.

Он дал мне три купюры по двадцать пять тысяч, а остальные по семьсот рублей.

Двадцать пять тысяч синеватые такие. Там, где у меня пиво с раками, у них Иван Сусанин везет в Москву гуманитарную помощь.

А семьсот рублей розоватые. Там Шахрай на коне… пронзает копьем Лигачева.

Ну, разошлись мы. Дай, думаю, семьсот-то хоть рублей проверю — настоящие, нет. Как раз вижу неподалеку парень стоит, на метро крестится. То ли совсем простой, то ли издалека очень.

— Парень, — говорю, — я тут помог старушке за семьсот рублей дорогу перейти. Не разменяешь?

— Как же, — он говорит, — я тебе не разменяю? Ведь мы все братья во Христе.

И разменял мне, дал двадцать штук по тридцать пять рублей. Новые тоже деньги, аж хрустят. Они мне больше всех понравились — стоят тридцать пять Чубайсов с ваучерами, а посередине Миклухо-Маклай. А одна купюра попалась на сорок пять рублей. Там Бурбулис вручает Веронике Кастро Золотую Звезду Героя России.

Две бумажки по двадцать пять тысяч я отложил в загашник, а остальные понес скорее домой жене.

Она только что с барахолки, вещи кое-какие продала… со своей работы. И тоже ей надавали новыми. Но она совсем мелкие брала, ей удобней дочери давать в школу на завтраки.

Семнадцать рублей — там Майкл Джексон на мавзолее приветствует Ростроповича.

Четырнадцать рублей — крестьянка серпом бьет рабочего по молоту.

Два рубля запомнились — там Попов с Лужковым в проруби плавают.

Крупные деньги жена спрятала за батарею, дочери — она в третьем классе у нас — дала на завтрак четырнадцать рублей. А мне чего-то так жалко ее стало… дочь-то. Тайком дал ей еще бумажку на двадцать пять тысяч. Сказал:

— Это тебе до окончания школы.

Днем она приходит с учебы, говорит:

— Ну и простота вы! Хорошо, что я все ваши фальшивые деньги у гостиницы «Интурист» успела обменять у монгола на тысячу долларов.

Горько нам сделалось оттого, что жулье у нас на каждом шагу, оттого, что только среди монголов и остались простые люди.

А доллары, конечно, не по семнадцать, шестнадцать, четырнадцать, а как и положено — пятьдесят да сто. Все зеленые, с водяными знаками, на всех Вашингтон… пьет пиво с раками.

Эволюция

Дарвин далеко смотрел вперед, ой, далеко! Человек приспосабливается к окружающим условиям. Не каждый, конечно, тот, кто хочет выжить.

У Сидорова из-под Тулы, когда мясо достигло цены пятьсот рублей за кило, клыки выросли — потому, что если не вцепишься в мясо как следует… мертвой хваткой, не вырвешь его у жизни, пропадешь.

Клыки здоровые у него выросли, а остальные зубы повыпадали за ненадобностью.

За их счет у него до невероятных размеров вырос самый необходимый ему в новых условиях орган — аппендицит. Он теперь питается всякой дрянью: хрящи, жилы, пестициды. У него аппендицит теперь по важности на втором месте после сердца. Может, на первом.