Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 27. Михаил Мишин
Шрифт:
Никто ни во что.
Фактам не верим, цифрам не верим. Опросам нашего мнения не верим — они ж наше мнение у нас спрашивают… Супругу не верим, ибо есть опыт. Любовниц — ибо нет иллюзий. Некоторые от тоски стараются верить в пришельцев, но тоже сомнения. Если они есть, почему все время гоняют свои тарелки по каким-то закоулкам? Почему не прибудут официально в центр и не объявят: все, базар окончен, хозяева прилетели…
Тут недавно опять: к чумному пенсионеру Крюкову прилетел НЛО, проник на кухню, сожрал все из холодильника и улетел. Контакт, конечно, установлен, но продуктов уже нет и веры нет — ни старому
Нет веры. Но это полбеды. Потому что у людей как: пропала вера, осталось недоверие. У нас ни того, ни другого. Вместо этого — уникальный гибрид: население живет в постоянном предчувствии обмана, помноженном на пугливую надежду: «Вдруг не обманут?», деленную на опыт, что обманут обязательно.
Отсюда уникальность всей нашей жизни. Потому что веры — никакой, а надежда — как ни странно. Хотя если вдуматься, вера без надежды — почти любовь. А надежда без веры — почти шизофрения.
Плавный симптом всей этой перестройки: бурный понос эмоций при полном запоре логики.
— Ваше отношение к частной собственности?
— За!
— А к частникам?
— Убивать их надо!!!
В мозгах — сумерки, в сердцах — туман. Поверить дико хочется — но во что?
Побежал было в Бога верить — так там у входа толпа секретарей обкома со свечками, не просклизнешь.
Вообще дольше всего верили в справедливость. А потом вдруг заметили — кто бы нас в царство справедливости ни вел, по дороге непременно хапнет. Ну, ладно, раньше они материалисты были. Но теперь-то уж куда? Все равно хапает — чтоб рука не забывала.
Вопрос: Тут просочилось, что вы построили дачу в миллион долларов при окладе в тыщу рублей. Это правда?
Ответ: Неправда!
И народ понимает: неправда. Значит, оклад еще меньше…
Никто — ни во что. Никто — никому. На что опереться? Должно же быть что-то незыблемое!
— Вы правительству доверяете?
— Я что, псих?
— А думе?
— Я что — два психа?
— А президенту?
— Я что, госпиталь?
— А где ж выход?
— А у меня бутылка с собой.
— Не верю!
— На, гляди!
— Этикетке не верю!
— На, хлебни!..
Хлебнул — не поверил, повторил — легкая вера пошла. Еще повторил — проснулся: голова горит, руки дрожат; вокруг все свои — синие фуражки, белые халаты.
Тогда поверил: действует; без обмана!
Значит, есть еще правда на земле. Есть еще пока.
Обращение к лучшей половине человечества
Дорогие сестры! Матери и дочери, жены и любовницы!
Работницы, колхозницы, интеллигентки!
К вам обращаюсь я, солдатки и матроски, старшинки и офицерки, генералки и адмиралки великой армии советских баб!
Подруги!
Родина — в опасности! Мы — у черты. И незачем бегать и искать, кто виноват. Ибо виноваты — мы! Многие годы мы были дуры. Под влиянием народных сказаний и картин Васнецова мы ждали милостей от мужика. И в процессе ожидания не заметили, что ждать уже не от кого, ибо мужик в стране исчез как класс. Потому что то, что вползает по вечерам в дом с перекошенной от митингов харей и урчащим желудком, не
есть мужик! Это — побочный продукт того, что мы строили.Правда, раскопки показывают: мужик в стране был. Но самых лучших мы потеряли в Гражданскую, самых достойных — в Отечественную. Последних нормальных мужиков правительство забросило в космос и выпихнуло на Запад.
С кем остались мы?
Пока мы здесь клали шпалы, месили бетон и рожали в условиях, в которых не рожает даже медведица, нас вели эти, которые с одной стороны, конечно, не женщины, но с другой — назвать их мужиками, значит, плюнуть себе в лицо. Нам достались алкаши и депутаты, при одном взгляде на которых у кормящих скисает молоко. Они теперь дорвались до своих трибун и еще сто лет будут орать, плевать друг на друга и разбираться — кто какой партии, кто какой нации, а кто просто козел…
Девки! От этих ждать больше нечего. Пора понять:
Родину продали не большевики, не троцкисты, не кооператоры. Ее продали все мужики! Это они продали нефть, лес, уголь и на эти деньги устроили всесоюзную пьянку, а чтобы добить нас окончательно, еще и борьбу с пьянкой.
Они предали нас! Они лишили нас улыбок! Сегодня наша баба улыбается, только если ей меньше трех и больше восьмидесяти — когда она еще ничего не знает и уже ничего не понимает.
И у них еще хватает наглости нами гордиться! Конечно, кое-чего мы добились. Одна из наших стала летчицей, другая — чемпионка по лыжам, потому что так и не смогла купить другой обуви. Третья удачно вышла замуж и ходит по ковровой дорожке за все? нас. Эти могут отдыхать.
Но остальным пора действовать!
Образовать всесоюзный союз баб! А лучше — фронт. И поставить перед ними ультиматум: или они дают нам власть — или мы им не даем!.. Эта мера в Древней Греции имела громадный политический эффект: Твердо договориться — и никаких. Исключение сделать для спецназа доброволиц с целью привлечения твердой валюты.
Пусть знают: время работает на нас! Благодаря науке скоро вообще можно будет обходиться без них, добиваясь того же эффекта, но без запаха перегара.
И чтоб прекратили эту гулянку в нашу честь Восьмого марта! В этот день от них особенно тошнит.
Все в наших руках. Не исключена коалиция с зелеными и голубыми. Эти не обманут, по крайней мере, не будут обещать…
Подруги! Вчера было рано, сегодня еще можно! Опираясь друг на друга, мы вылезем!
За нас — природа. С нами — дети. Потому что не с ними же они!
Мы пойдем другим путем. Ибо путь спасения страны — прост. Это путь от бабы — к женщине.
Пройдем его — победим!
08.03.92
«Не с-с-ыпь мыне соль на р-р-рану-у-у!
Не гав-варр-ри навызыр-рыд!..»
Как можно говорить навзрыд, неясно. Ну и плевать. Главное, шикарно. Главное, душа горит. Или болит, что ли.
Гимн времени — блатная песня.
Раньше она была частью музыки, как зона — частью территории. Сегодня территория съежилась, потому что расширилась зона.
Музыка, язык, житуха — все приблатнилось. Повсюду свои паханы, свои шестерки. От детсада до крематория. Кожаная куртка — золотая цепь. Куда ни плюнь, хоть в ту же музыку.