Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15

Но была ли она там?

Скорее всего, нет.

Почему?

Для ответа надо подумать над третьей версией.

Вполне возможно — и даже вероятнее всего, — что комната спрятана в Кенигсберге или его окрестностях.

Доводы таковы.

После приказа Коха спасти комнату во что бы то ни стало Фризен, а затем Роде не могли не предпринять решительных мер. Они должны были выполнить приказ гауляйтера.

Далее. После 5 апреля 1945 года ящиков с янтарными деталями не видел никто. Именно 5 апреля Роде внезапно исчез из замка и не появлялся в нем больше. Не мог же он бросить комнату на произвол судьбы накануне штурма?

Наконец, и это, пожалуй, самое важное, — Роде остался в Кенигсберге. Почему? Как-никак, он был городским чиновником немалого масштаба и имел право на эвакуацию наряду с Фризеном, Гёрте и другими. Личные привязанности? Вряд ли они оставались. Дом Роде сгорел во время бомбежки. Дочь Эльза еще в 1944 году вышла замуж за офицера и уехала к его родным в Центральную Германию. Значит, нечто другое заставило Альфреда Роде остаться здесь. Это «нечто» могло быть одним: преданный своему делу до конца, Роде не мог покинуть сокровища музея, да и разговор в гестапо сыграл, очевидно, свою роль. Пока в Кенигсберге находилась комната, при ней оставался и ее хранитель.

Нельзя не принять во внимание и таинственное поведение Роде, когда он работал с Барсовым, и его исповедь, и его внезапную смерть. Все это доказывает одно: очевидно, янтарная комната и другие музейные ценности скрыты где-то здесь, неподалеку.

— Правильно, Олег Николаевич?

— Наверное, правильно, Дмитрий Георгиевич.

Денисов вздохнул. Сергеев с удивлением глядел на него.

— Очень рад, что и вы это подтверждаете, — сказал Денисов. — Но поиски янтарной комнаты придется временно прекратить.

— Почему же?!. — возразил пораженный Сергеев. — Сами же утверждаете, что она где-то здесь, неподалеку.

Денисов невесело усмехнулся.

— Неподалеку, где-то под развалинами. А где? Может, придется все развалины переворошить, чтоб найти тот проклятый бункер или подвал, где она упрятана. Нет, сейчас мы за это по-настоящему не сможем взяться.

Не глядя на подавленного Сергеева, Денисов подробно развивал свою мысль. Наспех организованные поиски янтарной комнаты не удались, это надо признать, как ни печально. Сейчас речь должна идти о систематическом обследовании городских районов, а может быть и всего Кенигсберга. Дело не в простом осмотре развалин. Надо производить раскопки, разбирать разрушенные здания, вывозить мусор. Все это станет возможным, только когда примутся за восстановление города. Пока руки до этого не доходят. Сотни советских городов еще лежат в развалинах, тысячи семей живут в землянках, надо раньше всего им помочь.

Денисов улыбнулся, взглянув на Олега Николаевича, который сидел с опущенной головой и хмурился.

— Когда примемся за восстановление Кенигсберга, ваши знания очень пригодятся. А пока предлагаем вам остаться в должности директора выставки, посвященной штурму города. Согласны, разумеется? По глазам вижу, — шутливо сказал Денисов.

— Нет, — неожиданно резко ответил Сергеев.

— Чин маловат?

— За чинами не гонюсь, Дмитрий Георгиевич. Уезжать мне надо. В Ленинград.

— Понятно. — Лицо Денисова вдруг стало непроницаемым. — В северную столицу, так сказать, потянуло, ко брегам Невы. Что ж. У нас, конечно, ни гранитных набережных, ни Аничковых мостов. У нас — развалины да пепел, щебень да мусор. Сложная обстановочка. Не для избалованных натур.

— Ну, знаете ли! — вспылил Сергеев. — Я бы попросил выбирать слова! Я четыре года без малого на фронте…

— Слышали эту песенку, — Денисов, кажется, по-настоящему разозлился. — На фронте — одна. А после войны кое-кто прежде времени оттаивать стал, о трудностях забывать. На легкий, на готовенький уют потянуло. Такие из окопов первыми…

Он сам почувствовал, что сгоряча хватил лишку.

— Ладно. Разговор ни к чему. Человек вы беспартийный, удержать вас нечем. Да и незачем, — снова, не удержавшись, кольнул он. — Счастливого пути!

Расстались более чем сдержанно» один — с глухим чувством непоправимости совершенной ошибки, с сожалением о том, что не смог толком рассказать товарищу о настоящих причинах отъезда, другой — с разочарованием в человеке, которому верил, с досадой за свою несдержанность, с запоздалым раскаянием в том, что не сумел душевно, попросту потолковать в эту нелегкую для обоих минуту.

Такими уж были они — замкнутый от непреодолимой застенчивости, сдержанный и скуповатый на слова Сергеев и резкий, прямолинейный, нетерпимый ко многим человеческим слабостям Денисов.

Они расстались уверенные, что судьба вряд ли сведет их снова.

Глава пятая КОМНАТА ИЗ «СОЛНЕЧНОГО КАМНЯ»

1

— Итак, решено: создаем комиссию по розыскам янтарной комнаты и других ценностей, вывезенных в наш город гитлеровцами. Председателем назначаем Денисова. В помощь ему — нужное количество людей и техники. Надо приступать к работе немедля. — Секретарь обкома партии энергичным жестом подвинул к себе папку и сел. — Возражений не будет?

Все молчали. Какие могли быть возражения?

Слишком трудными были первые послевоенные годы, чтобы вплотную заниматься поисками янтарной комнаты.

…Сорок пятый. Вместо оживленных некогда кварталов — мрачные, почти фантастические ущелья руин. Не работает водопровод. Нет электроэнергии, городского транспорта, топлива. Нет магазинов, кинотеатров, радио, своей газеты. Нет почти ничего.

Но зато есть люди — работящие, неунывающие, привычные к тяжелому труду советские люди, те, кому партия сказала: «Город должен быть!» И они ответили: «Город будет!» Мерзли в нетопленных комнатах. Получали небогатый послевоенный паек. Жили без развлечений и почти без отдыха работали, возрождая из пепла город. Новый, советский город.

К концу лета сорок пятого дали электроэнергию — пока еще для первых промышленных предприятий и учреждений. Работала одна лишь ГРЭС-1. В ноябре открылся первый универмаг. Начался монтаж автоматической телефонной станции. 19 декабря открылся телеграф — комнатка с чугунной печуркой.

25 декабря… Новый, созданный еще летом Балтгосрыбтрест рапортует обкому партии: выловлены первые сто тонн рыбы…

Но город все еще оставался мертвым. Город с домами без крыш и окон, с обвалившимися стенами, с развороченными улицами.

Мертвого не оживишь. Надо было строить новый, советский город. Имя ему тоже дали новое — Калининград.

В декабре сорок шестого пошел по улицам первый трамвай — ржавый, с выбитыми стеклами, но уже, как-никак, а городской транспорт! Затем появились на расчищенных улицах автобусы. Вступил в строй вагонный завод. Оделись строительными лесами корпуса предприятий, коробки жилых домов; не имея еще своего здания, начал работать драматический театр, в киосках стали продавать свою, калининградскую газету.