Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15

В комнату быстро вошел Лихорев.

— Товарищ Тимофеев, вас вызывают. — Увидев лежащего на полу Медведева, он со страхом посмотрел на майора: — Что с ним? — Радист кинулся к директору заповедника, но тот по-прежнему безучастно глядел куда-то в сторону.

— Кто меня вызывает? — не отвечая на вопрос, спросил Тимофеев.

Радист молчал и медленно переводил взгляд то на майора, то на директора заповедника.

— Пошлите скорее за врачом. Ему совсем плохо. Слышите? Да говорите, наконец, кто меня вызывает! — Тимофеев подошел к радисту и потряс его за плечо. — Вы слышите? Лихорев, кто меня вызывает?

— Полковник Шипов.

* * *

В землянке, вырытой под корнями столетней поваленной бурей лиственницы, было темно. Протопленная днем жестяная печурка, обложенная диким камнем, дышала сухим, приятным теплом, от которого слипались глаза. Но человек, лежавший в дальнем углу на лавке, бодрствовал. Ему надоело спать, надоело прислушиваться ко всякому шороху и вою пурги в трубе. Стоило там, наверху, в тайге, неожиданно треснуть от мороза дереву, как человек хватался за пистолет и затаив дыхание прислушивался. Он лежал и напряженно думал: не пешка ли он в этой игре, как тот, что остался в планере и погиб? И он снова и снова вспоминал и обдумывал свой путь в эту подземную нору: не совершил ли он где ошибки, нет ли где западни, подобной той, в которую попал пилот?

Пока ему здорово везло! Вспомнился недавний разговор в тюрьме. Его, браконьера и лесного бродягу, милостиво пригласили в кабинет начальника тюрьмы и завели деловой разговор. Не хочет ли он, Гарри Мейл, по прозвищу Скунс, искупить свою вину и сделаться богатым человеком? Он чуть не хлопнул себя по лбу: сон ли это?

Если так, он предпочитает не просыпаться. Нужно быть последним олухом, чтобы отказаться выйти из тюрьмы не только живым, но и богатым. Хотел бы он знать, кто откажется от такого предложения…

Мужчина в модном костюме, со ртом, похожим на подкову, сидел по правую сторону от начальника тюрьмы. Он сказал Скунсу по-русски:

— Я уплачу за вас штраф. Но нам придется совершить одно небольшое путешествие.

— Не больше, чем за девять тысяч миль?

— Не больше.

— Подумаю, — ответил Скунс.

— Вы согласны?

— Надо подумать, сэр.

— Над чем тут думать?

— Я подумаю, сэр, — в третий раз проговорил Скунс, хотя решение уже созрело.

— Ответ нужен сейчас, — угрюмо сказал человек, сидевший в кресле. — Мне некогда ждать. Свобода, пять тысяч долларов задатка, при возвращении — еще десять… Ну?

— Да, сэр…

— Ну и отлично!..

Так началась новая жизнь Скунса. Два месяца он жил в отдельной комнате на даче у своего хозяина Билла Гремфи, читал книги о Камчатке и занимался русским языком.

«Кто бы подумал, — продолжал размышлять Скунс, — что знание русского языка и профессия браконьера, из-за которой я попал в тюрьму, помогут мне стать богатым человеком…» Десять лет прожил он в каньоне Трех Кедров бок о бок с русскими эмигрантами — охотниками-староверами. Как это ловко обернулось для него теперь!..

Потом полет на остров Св. Георга, тесный фюзеляж планера и бодрый голос пилота, их последний разговор.

— Скунс, ты еще жив?

— Спросишь об этом через месяц.

— Вижу сигнал. Пора.

— Катись к черту!

— О’кэй! Встретимся в квадрате «36-Д».

Скунс выдернул вилку шлемофона из гнезда, проверил, хорошо ли пристегнут ранец с продовольствием, дернул задвижку люка и вывалился из планера.

Перевернувшись несколько раз, он выкинул в сторону левую руку, и сила сопротивления встречного воздуха плавно повернула его лицом к земле. Тогда Скунс выставил вперед, чуть выше лица обе руки и несколько секунд падал, не открывая парашюта. Затем дернул за кольцо.

Он недаром тренировался в прыжках с парашютом на точность приземления. Умело управляя парашютом, он довольно точно падал к намеченному месту… Яркий огонек сигнала оставался слева. А он уже отлично видел стоявшую на отшибе, на большой поляне лиственницу, в километре от которой находилась землянка, приготовленная для него Росомахой.

Через две минуты парашютист коснулся унтами снега. Погасил парашют, постоял, прислушиваясь к тайге. Где-то вверху в морозной тишине нарастал гул реактивных двигателей. А через мгновенье в той стороне, где в облаках болтался планер, вспыхнуло багровое пламя. Скунс готов был поклясться, что не слышал выстрелов, и тут же вспомнил, что на аэродроме ему сказали: «Не ваше дело, куда денется пилот. Он выполняет специальное задание. Вы с ним не встретитесь… Разговаривать с пилотом о ваших делах не рекомендуется».

Дойдя в своих воспоминаниях до этого эпизода. Скунс перевернулся на другой бок и, выругавшись в темноту, подумал: а что, если и он, Скунс, тоже выполняет «специальное» задание? Может быть, он послан для того, чтобы обеспечить работу резидента, и в последний момент тоже пойдет к чертям, как тот пилот?

Каждый раз, когда мысли Скунса, словно завершая заколдованный круг, обрывались на этом месте, хмель мигом вылетал у него из головы, и он снова тянулся к фляжке со спиртом.

Нет, он, Скунс, не какой-то ублюдок, он не даст себя провести! Эта мысль успокаивала бывшего каторжника, возвращала ему уверенность. Он точно исполнял предписания шефа: каждое утро обтирался снегом и тридцать минут проделывал различные гимнастические упражнения. Он берег и копил силы на трудный обратный путь к морю. Ему и Росомахе предстояло пройти сто двадцать миль по таежному бездорожью.

На двенадцатый день, к вечеру, Скунс услышал неподалеку лай собак. Он достал пистолет и отвел предохранитель. Скрипнула промерзшая дверь. В землянку вошел человек в меховой одежде.

— Кто здесь? — спросил он.

— Как погода? — подал Скунс условный пароль.

— Пурга идет с востока, — был отзыв.

— Росомаха пришла, — отозвался Скунс. — Как здоровье соболей?

— Отличное. Все восемь здоровы.

Скунс сунул пистолет за пазуху и поднялся с лавки. Чиркнув спичку, он зажег стоявший на столе огарок свечи и, став против света, с любопытством уставился на вошедшего. Это был старик с благообразной седой бородой, быстрыми маленькими глазками, которые смотрели из-под прищуренных ресниц, словно прицеливались. Казин представился:

— Епифан.

Скунс крепко пожал протянутую руку. Пальцы показались ему железными.

— Скунс.

— Помогите внести соболей.

Вдвоем вышли из берлоги. Старик развязал веревку и скинул меховое покрывало с нарт. На них стояло восемь небольших клеток. Скунс обхватил четыре и внес их в землянку. В клетках прыгали, колотясь о стенки, маленькие черные зверьки. Старик внес остальные.

— Вот они, красавчики!

Соболя смотрели на него блестящими, удивительно живыми бусинками глаз. На шее у каждого был надет плетенный из тонких прутьев круг, словно дно от корзинки, он не давал зверьку дотянуться до задних лап и хвоста.

— Зачем? — спросил Скунс.

Казин с чувством превосходства стал объяснять:

— Соболь зверь злой, не любит неволи. Коли его рассердить, так он от ярости может сам себя покусать, а то и загрызть. Вот я им и надел ошейники. Моя выдумка, мне за это премию дали. — Росомаха усмехнулся. — Триста рублей отвалили. Рационализатор… — злобно оборвал свою речь старик и спросил: — Кто хозяйничать будет?

— Вы. Я в гостях.

Росомаха затопил печь и вынул из мешка куски медвежатины. Скунс достал фляжку спирта.