Антология советского детектива-37. Компиляция. Книги 1-15

Как нам удалось установить, на момент демобилизации, сержант Багров был награжден медалью «Партизану Отечественной войны» второй степени, медалями «За боевые заслуги», «За отвагу», орденом «Красной Звезды». Военкомат Ологанского района предоставил нам документы Багрова-Шарко, у него имеются медали и орден с номерами идентичные номерам, врученные Багрову Григорию.

– И что же это значит? – Непонимающе спросил Гургеныч.

– А то и означает. – Вздохнул Шелстов. – Настоящий Багров был убит в августе сорок пятого года. А его документами и наградами воспользовался Шарко.

Гургеныч взял фотографию, лежащую на столе. С переснятого потертого снимка на него смотрел невысокого роста солдат, с наградами на груди. Его слегка простоватое лицо, с широкими скулами, дышало спокойствием, что говорило о силе духа этого человека.

Потом, просматривая в зале кинохронику, где Шарко командовал казнями, он невольно сравнивал этих двух людей, носивших одну фамилию, но тем не менее разных. Разных судеб, разных путей.

… Гургеныч отвернулся и уставился в окно. За окном проносились поля, перелески сменялись рощами, но перед взором Гургеныча стоял тот июньский день 1941 года, когда отец поднял его на руки и подкинул высоко над головой. Потом прижал к себе и отпустил на землю. На его плече повисла мама, глядя побелевшими от горя глазами на отца. Он крепко поцеловал мать, вскинул на плечо вещмешок и ушел не оглядываясь. Тогда Гургеныч видел отца в последний раз.

Он смотрел в окно, где рощи сменялись лесками, а видел снег, январским утром 1942 года, влетающий в выбитое близким взрывом окно и опускающийся на лицо матери. Снег, который не таял.

Видел себя, сидящим закутанным в теплый тулуп в кузове полуторки, увозящей его из Ленинграда по ледяной дороге Ладожского озера. Он видел, как над колонной машин с ревом пронеслись самолеты с крестами на крыльях, обстреливающие колонну из пушек и пулеметов. Видел как машина, идущая позади, нырнула в полынью, и сразу исчезла под водой.

Как там сказал герой известного фильма? – « Развалинами рейхстага удовлетворен»? Гургеныч усмехнулся.

– Своей работой удовлетворен.

– Ты чего, Гургеныч? – Недоуменно посмотрел на него Михалыч.

– Да так, – Гургеныч мотнул головой, – мысли вслух.

– А-а-а-а, – понятливо кивнул Михалыч.

«Да, именно так, – подумал Гургеныч, – своей работой удовлетворен».

Конец.

Гунар Цирулис «Магнолия» в весеннюю метель

Дебют

Дом дышал множеством распахнутых окон. Утро было солнечным, и столбики термометров изрядно вытянулись в длину. Избалованные обитатели верхних этажей наконец-то обрели возможность безбоязненно выпустить из комнат столь необходимое для хорошего самочувствия тепло, до сей поры оберегавшееся ими как символ их привилегий. Отдыхающие, что располагались поближе к земле, получили возможность надеяться, что солнечный свет принесет им ощущение уюта. И лишь обитатели среднего звена вели себя как обычно — проветривали комнаты, заменяя застоявшийся за ночь воздух другим, насыщенным дыханием моря и сосновым озоном.

Весна подоспела как раз к первому апреля, и никто не думал о том, что солнечное утро может оказаться весьма обманчивым. В дни отпуска веришь в свою удачу, а не в календарь.

«Магнолия» — значилось на доске у стеклянных вращающихся дверей, так что по аналогии с ежегодными летними лагерями труда и отдыха для школьников, носившими обычно название «Лотос», можно было предположить, что сюда, в курземский рыбачий поселок, люди приехали не только ради отдыха, но и для творческой работы. Все прочее даже в этот солнечный день оставалось окутанным мглой. Высеченный на камне маленькими буквами пояснительный текст, к сожалению, никакой ясности не вносил, так что работающие здесь местные женщины называли свое место работы попросту «инкубатором». И это было близко к истине. Инкубатор идей, открытий, свершений — какими только аргументами не пользовались авторы проекта, чтобы выжать из Всесоюзной Академии наук средства для строительства двенадцатиэтажного дома. И вовсе не случайно они избрали местом строительства отнюдь не Юрмалу, но отдаленный Приежциемс, где захудалой лавчонки и той не было, не говоря уже о кафе или столовой… По возможности дальше от искушений, которые могли бы закружить ученые головы и отвлечь их от процесса мышления.

Эти как будто очевидные преимущества привели, однако, к определенным осложнениям. По соседству с возникающим главным корпусом пришлось прежде всего построить общежитие для строителей, в котором позже можно было разместить обслуживающий персонал. А поскольку женщины округи не захотели оставить свои семьи, скот, сады и огороды ради того, чтобы кормить ученых и убирать их комнаты, большой автобус дважды в день привозил из дальних приморских деревушек людей, без чьей помощи никак нельзя было обойтись в эпоху НТР.

Открытие дома состоялось пасмурным осенним днем. В первый месяц существования «Магнолии» путевки в нее выдавались в качестве премии за значительный вклад в научную отрасль «кибматавтоматики», во второй — разыгрывались на заседании месткома, а уже на третий месяц добровольцы отправлялись сюда разве что привлеченные перспективой новогоднего вечера с сюрпризами, потому что слухи о причудах латвийского климата докатились даже до Владивостока. Чтобы дом не простаивал полупустым, дирекция в мертвый сезон предоставляла комнаты шахтерам, два этажа предназначались случайным почитателям одиночества и удобств, и лишь три верхних оставались в распоряжении института.

Если верить записям в книге регистрации, то именно таким был состав отдыхающих и на этот раз. Внизу — шахтеры, которым близость к земле должна была облегчить трудности климатической адаптации; на олимпийских высотах — светила науки, а между теми и другими — с трудом поддающаяся определению прослойка, анализ которой мог бы дать представление о дружеских отношениях дирекции дома с различными влиятельными организациями и снабженческими учреждениями…

С первого взгляда могло показаться, что обширный вестибюль пуст и заброшен. В наступившем безветрии оставались неподвижными и вершины сосен, и кусты на дюнах, видные в зеркальные окна, — весь тот переменчивый декор, который удалось создать без недешево обходящейся помощи художественного комбината. Правда, портреты духовного покровителя дома пришлось заказывать трижды, и каждый раз с немалыми расходами — виной тому были изменения в табели о рангах в данной отрасли науки. Однако и тут оказалось возможным найти компромиссное решение, так что теперь входящих встречали взгляд и улыбка самого Ломоносова, как бы напоминая о том, что гении рождаются повсеместно, даже и на далеких окраинах.

Полулежа в глубоком кресле, дремал заместитель директора дома подполковник в отставке Апситис. Прошло уже два года с тех пор, как он покинул армию, но привычка постоянно находиться на боевом посту заставляла его оставаться здесь и в этот тихий промежуток времени между завтраком и открытием бара. Как-никак он отвечал за все — в особенности сейчас, когда директор Игаунитис убыл в отпуск, кратко, но многозначительно предупредив на прощанье:

«Смотри, чтобы все тут было…»

Ну, а как смотреть, если кабинет твой находится на краю света, а директорский — заперт и опечатан? Вот и осталось только оборудовать свой наблюдательный пункт напротив лифтов.

Сейчас Апситис с таким же успехом мог бы дремать и у жены под боком, в своей уютной квартирке на главной улице районного центра. Покой «Магнолии» не нарушало ничто: обитатели нижних этажей отправились на традиционную экскурсию по историческим местам Старой Риги, остальные — кто засел в комнатах, склонившись над испещренными цифрами и формулами рукописями, кто отправился, в поисках вдохновения, на одинокую прогулку по залитому солнцем пляжу или по лесу. Дрема Апситиса не нарушалась ни стуком биллиардных шаров, ни щелчками настольного тенниса, доносившимися из подвального помещения. Но стоило приглушенно загудеть мотору лифта, чтобы заместитель директора мгновенно открыл глаза: сказалась военная привычка к бдительности. Лифт, однако, до вестибюля так и не добрался.