Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20

К тому же надо не забыть отправить из города телеграмму Юрию Калашнику. Прощаясь, он дал Юрию слово, что известит его, как только работа на опытном промысле завершится. Теперь уже можно познакомить его с результатами испытаний термоинжектора последней конструкции. Через неделю после научной сессии Бранюк сделает сообщение в Академии наук. Так или иначе встречи с представителями прессы не избежать. А Юрию очень хотелось первым рассказать читателям о рождении нового в нефтяном деле. Пусть расскажет. Не о нем, Иване Бранюке, нет. То, что завершено, — это детище всего коллектива нефтепромысла, плод работы многих советских людей, носивших в сердце мечту дать в руки своему народу еще одну могучую силу, которая будет служить его процветанию и прогрессу.

Бранюк снова перевел взгляд на окно. На прозрачной синеве неба четко выделялись контуры вышек. Молчаливые ели подступали к ним со всех сторон, как надежная стража.

И Бранюк, и Фокеев, и техник Закиров, сидящий на скамье у окна, и все, кто пришли в свое время на промысел, скоро оставят этот обжитый уголок, где провели не один месяц. На смену им прибудут нефтяники-эксплуатационники. Маленький, когда-то заброшенный промысел не только даст еще тысячи и тысячи тонн драгоценного топлива — он станет школой, где молодые операторы, мастера-производственники, инженеры будут осваивать новую аппаратуру, изучать технологию добычи остаточной нефти из недр земли. Опытный промысел превратится в один из центров переподготовки кадров нефтяников страны. На месте, где стоит ныне этот неказистый домик, вырастут многоэтажные здания. Будут построены лаборатории, лекционные залы, общежития, кинотеатры, библиотеки.

А пока что на промысле работают измерительные стенды, контрольная аппаратура. Тщательно фиксируются сложные процессы, что происходят в нефтеносном пласте после пробуждения его огненным факелом термоинжектора.

Обобщенные, систематизированные данные превратятся в четкие линии кривых, нанесенные на ватман; отобразят продолжительность периода, во время которого увеличивается выход нефти, покажут, на какое время — на год, два или, может, на десять — возвращена к жизни скважина; дадут полное представление о потенциальной мощности каждой скважины, промысла, каждого месторождения «черного золота» после внедрения нового метода.

— Можно ехать, Иван Сергеевич, — Фокеев, уже одетый, держал в руках несколько трубок-футляров с бумагами.

Бранюк протянул руку технику Закирову:

— Вам, Ашер, придется лично проследить за скважиной номер три. Записывайте данные о количестве выхода нефти каждые два часа. Если мы приостановим фиксацию данных хотя бы на сутки, в расчеты может вкрасться неточность. Так вы уж, пожалуйста, займитесь этим сами.

— Будет сделано, Иван Сергеевич. Не беспокойтесь. — Белозубый смуглый Закиров энергично потряс руку инженера. — Желаю вам успеха!

Фокеев и Бранюк направились к выходу и столкнулись на пороге с Горишним. Лицо оператора осунулось, вид был усталый, а глаза возбужденно блестели.

— Григорий Александрович! — обрадовался Бранюк. — Очень вовремя приехали. Мы с товарищем Фокеевым отправляемся в город, вернемся через два дня. Хозяевами здесь остаетесь вы с Ашером. Помогите ему вести наблюдения за третьей скважиной. Вдвоем вам будет легче отстоять вахту до завтра, пока съедутся остальные операторы. Не возражаете?

— Что вы, Иван Сергеевич… Подежурим!

— Ну, друзья, счастливо оставаться!

Машина с Бранюком и Фокеевым нырнула в лес. Закиров и Горишний направились к склону, где виднелась вышка третьей скважины.

Поездка в Ранев автобусом, обратный путь на промысел на случайном самосвале, почти без сна проведенная ночь, нервное напряжение дня — все это утомило Горишнего. Увидев знакомые вышки, он старался поскорее преодолеть километры, отделявшие шоссе от долины, где раскинулся промысел. Думал: придет в общежитие, ляжет на кровать и будет спать как убитый. Но теперь, когда все осталось позади, желание побыть наедине исчезло. На сердце было легко и спокойно, от гнетущего настроения не осталось и следа. Разговор с Кушниром будто снял с Горишнего что-то липкое, омерзительное, мешавшее дышать с того времени, как увидел Грицько белое, словно мраморное, лицо женщины в кожушке. Когда отдал Кушниру записку, врученную ему незнакомкой, было такое чувство, точно освободился от тяжелого камня, висевшего на шее.

Горишнему хотелось видеть рядом людей, разговаривать с ними, что-то делать. Но после отъезда инженеров промысел обезлюдел. Нефтяники, как обычно, разъехались на выходной по домам. Только один неразговорчивый Закиров остался у скважин.

Надвигалась ночь.

Измерительный стенд под навесом на передвижной платформе излучал в темноте зеленоватый холодный свет. Он лился из невидимых, вмонтированных в панель электроламп. За круглыми стеклами щитков пульсировали стрелки дозиметров, показателей давления, температурных фиксаторов с полупроводниковыми термическими сопротивлениями. Панель стенда переливалась сиянием, словно кто-то рассыпал здесь мириады лесных светлячков. Закиров погрузил руку с часами в это мерцающее свечение.

— Через четыре минуты сделаем запись. Потом через два часа — снова. И так до утра. Сверим, Горишний, часы. Сколько на твоих?

— Двадцать семь десятого.

— Поставь двадцать шесть. Твои спешат. Когда будет тридцать, продиктуй мне цифры со шкалы дозиметра.

Горишний склонился над приборами.

3

Опустевший домик молчал, окруженный зеленью молодого сосняка, слепо смотрел в темноту черными стеклами окон. Под утро приморозило. Свежий воздух, насыщенный ароматом ранней весны, отгонял сон, бодрил.

Промерзший у стенда Горишний направился в домик. Открыл дверь и с наслаждением почувствовал тепло, пахнувшее из помещения. В коридоре стоял полумрак. Маленькая лампочка под потолком бросала на стены красноватый свет. Две комнаты общежития находились в конце коридора, сразу же за кабинетом Бранюка.

Не включая света, Горишний тихо прошел к своей кровати, снял ватник, стащил с ног тяжелые сапоги. Закиров спал, разбросав мускулистые, сильные руки. Рядом, на второй кровати, сонно посапывал Славка. Горишний склонился над сыном, осторожно поправил сползшее одеяло. Славка что-то забормотал сквозь сон, повернулся на бок и затих.

Выплыв из-за облаков, в окно на мгновение заглянула луна. Графин на тумбочке, приемник на столе, вся комната осветилась серебристым сиянием, стала более просторной. Матово заблестели металлические спинки кроватей, заискрились курчавые смоляные волосы Закирова, его черные брови.

Притронувшись к руке техника, Горишний тихо сказал:

— Подъем! На дежурство пора.

Закиров мгновенно открыл глаза и сладко потянулся. Через несколько минут он уже стоял одетый. Закурил. Дернул вверх застежку-«молнию» на своем пилотском комбинезоне.

— Ну, я пошел.

В коридоре хлопнула дверь. Шаги Закирова стихли за окном.

Горишний сел на пружинный матрац. Еще раз посмотрел на сына, улыбнулся. «Набегался… Договаривался тоже идти дежурить к приборам и уснул. Мария придумала такое — отправить хлопца на промысел на ночь глядя. В одиннадцатом часу приехал. Говорит, мать волнуется. Ничего не случилось с ним, а Славке пришлось в такую даль… Впрочем, пусть привыкает. Не маленький. Мальчик сообразительный, бояться за него нечего. Да и прокатиться в автобусе — одно удовольствие для него. Даже на лыжах зимой добирался сюда. И ничего. Не заблудился. Не лоботрясом растет. Жаль только, рано будить придется, чтобы на автобус не опоздал. А Марийка хорошая у него, заботливая. Заметила, что настроение у мужа испортилось, забеспокоилась. Может, он не так, как надо, поступил? Может, нужно было все рассказать Марии о той… что ночью, с запиской?.. А зачем? Чтобы ночью глаз не смыкала? Чтобы еще больше тревожилась? Нет, он не сказал ей, и хорошо сделал… Очень хорошо… не надо…»