Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20

Двое суток Биллиджер анализировал добытый материал, а потом представил Робертсу схему: Горелл легально разыщет Пономарева и явится к нему как бы от семьи Горбачевых с просьбой помочь Сониной подруге Вале Макаровой поступить в университет на физический факультет.

Горелл попробует установить с Пономаревым контакт. Если это не удастся, он присмотрится к ученому, готовясь к диверсии, и, главное, постарается установить местонахождение его лаборатории.

Слушая Биллиджера, Робертс долго мял в ладонях свое круглое розовое лицо и вздыхал. Все это ему не нравилось. Не нравилась спешка. В таких делах не торопятся, а его почти каждый день запрашивали по телеграфу, требуя ускорить ход событий.

Робертсу не нравился портной, выполнявший обязанности связного, — он явно трусил и, что было хуже всего, перестал интересоваться деньгами. Но другого связного не было!

— Хорошо!.. — невесело сказал Робертс. — Во всяком случае это наиболее разумный вариант. Подготовьте информацию для передачи, Биллиджер! Сегодня вечером я иду в театр.

Господин Робертс любил балет.

В тот момент, когда машина останавливалась перед театральным подъездом, маленький, смятый носик его краснел, а ноздри начинали вздрагивать.

Совершенно другие чувства испытывала госпожа Робертс, входя в ложу театра.

Каждая балерина была смертельным врагом — ведь на нее с вожделением смотрел Робертс в полевой бинокль. Просто невозможно было оторвать его от этого ужасного бинокля. Госпожа Робертс улыбалась, отвечая на поклоны дипломатов, находящихся в соседней ложе, но сердце ее, как оно страдало, бедное, измученное ревностью, истекающее черной, едкой кровью!

— Вы безнравственный человек! — говорила она чуть слышно. Бинокль вздрагивал, но оставался у глаз господина Робертса. — Вы отвратительны мне! — твердила госпожа Робертс, с ужасом всматриваясь в зеленоватые сумерки сцены. Оркестра уже не существовало, это само тело Стручковой, почти неправдоподобное в своей прелести, источало волны музыки… — Вы смешны, да, да, вы смешны, мерзкий человек! — задыхаясь от обиды, шептала госпожа Робертс. Зубы господина Робертса поскрипывали, но бинокль оставался прижатым к глазам… Ведь единственное, что не могла сделать железная Элеонора, как называли ее в посольстве, это вырвать из рук мужа бинокль!

Сегодня, войдя в ложу, Робертс обернулся к капельдинеру и сказал:

— Программу, пожалуйста! Капельдинер, сутулый человек с больным,

темным лицом, подал программу.

Робертс сунул руку в карман и, вынув сложенную вдвое трехрублевку, вручил ее капельдинеру.

— Благодарю вас! — сказал капельдинер и шагнул назад, зажимая в ладони трехрублевку.

Люстры сначала потускнели, затем погасли. Началась увертюра к «Лебединому озеру».

Робертс облегченно вздохнул и опустил потные, слегка дрожащие пальцы на бинокль.

В это время капельдинер, запершись в мужском туалете, развернул трехрублевку, вынул из нее узкую резиновую трубку и вложил в отверстие, подпоротое под кантом обшлага униформы.

Открылся занавес.

Неожиданно железная Элеонора протянула руку, взяла бинокль и, вцепившись в него всеми десятью пальцами, приложила к глазам, ничего не видя, но торжествуя. Робертс беспокойно заерзал.

Потом он кашлянул.

В середине акта он набрался храбрости и громко и ласково сказал:

— Дорогая, позволь мне взглянуть…

Соседи оглянулись, и железная Элеонора вынуждена была сдаться… Она вернула мужу бинокль.

На следующее утро капельдинер зашел навестить портного и передал ему резиновую трубочку.

Еще через день Горелл пришел к связному, и тот, как всегда изнывая от ужаса, вручил ему трубочку, полученную от капельдинера, и почти вытолкнул за дверь.

Возвратившись домой, Горелл послал Юлю за квасом, а когда она ушла, включил настольную лампу и, пинцетом вытянув из трубочки листок бумаги, через лупу прочитал все, что собрал Биллиджер о Пономареве, и дальнейшие инструкции Робертса. Изучив записку, он сжег ее на газовой горелке, как раз вовремя, потому что Юля уже открывала двери своим ключом.

— Зачем ты греешь чайник! Я квас принесла… — раздраженно сказала она, ставя бидон на кухонный стол.

— Пить хочется! — буркнул Горелл. — Я думал, что до вечера не придешь…

— Я пришла! — почему-то угрожающе сказала Юля. — Пей квас и давай поговорим. Мне эта волынка надоела!

Обмывая над раковиной разгоряченное лицо, сердито расшвыривая вещи, Юля сказала, что ее подобная жизнь не устраивает.

— Тебе это, конечно, удобно! — говорила она, изо всех сил удерживаясь от слез. — Пришел, пообедал, выспался и ушел. А я в каком положении?

— По-моему, я не первый обедаю и ночую у тебя! — сдержанно сказал Горелл, не понимая еще тактики Юлии.

— Это совсем другое дело! — закричала Юля и швырнула мыльницу. — Они за тем и приходили, чтоб переночевать и уйти. А вот ты зачем ко мне приехал? Второй месяц живешь, а кто ты мне?

— И я пришел переночевать! — с обидой ответил Горелл. — Но потом у меня возникло чувство к тебе… Ты же сама все знаешь!

— Ничего я не знаю! — с болью сказала Юля. — Если у тебя действительно чувство, почему ты ничего не говоришь… Не делаешь ничего… Порядочный человек на твоем бы месте…

— Не знаю, чего ты от меня хочешь! — с мягкой обидой начал Горелл, привлекая к себе Юлию. — Я тебя люблю, ты это отлично знаешь!

— Почему же ты тогда… — мучилась Юля, силясь выпросить у него то, что уже много лет было ее. самым заветным желанием — и не могла. — Почему ты на работу не устраиваешься? — со злостью крикнула она, злясь на себя и на Горелла. — Все люди, как люди, один ты неприкаянный какой-то!

— Я работаю! — пожал плечами Горелл. — Я нахожусь в командировке…

— Не знаю я, ничего не знаю! — выкрикнула Юля. — Все у тебя не как у людей! Если любишь, почему не женишься на мне? — вырвалось, наконец, у нее с болью.

— Пожалуйста! — пожал плечами Горелл. — Если ты хочешь зарегистрироваться, давай сделаем это…

— Нет, ты серьезно? — сказала Юля, робея, веря и не веря. — Ты правду говоришь?

— Конечно, правду! — спокойно сказал Горелл, лаская Юлю, и от этой ласки она вдруг начала жалобно плакать. Она понимала, что он лжет, что никогда не женится на ней и любви-то никакой между ними нет… Но даже не это было самое тяжелое и обидное. В жизни Юли было много мужчин. И ни с одним из них она не чувствовала себя такой бесправной, опустившейся, обреченной женщиной, как с Гореллом. «Зачем он мне врет? — тщетно спрашивала себя Юля. — Площадь моя нужна? Ерунда, ведь у него деньги есть, он всюду комнату снимет! Что ему надо?»

И тут же замирала от страха, а вдруг — все правда? Может быть, Горелл не врет, а она сама выдумывает, придирается… И сама вот такими придирками загубит свое счастье! Что, если он рассердится и уйдет?

— Ну, перестань, перестань! — ласково просил Горелл, разглаживая волосы Юли. — Все будет хорошо! Вот слушай, ты хотела купить себе шубу. Возьми, вот это… и поищи себе подходящую! По крайней мере будет занятие… Перестань, слышишь?

Он вытащил из своего глубокого кармана пачку денег и положил на колени Юле.