Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20

«Нет, поймите меня, не могли. Если бы сделали это, может быть, еще сотням матерей, и не только там, где она спасала умирающих, а здесь, в Советабаде, пришлось бы оплакивать своих близких. Болезнь беспощадна, она несет страшную заразу».

С того вечера Октай Чингизов стал реже бывать в доме Азимовых. Зарифа напоминала ему Лейлу, а боль утраты жила в нем и сегодня, такая же сильная и такая же острая, как в тот роковой вечер…

Чингизов шел по улице, погруженный в глубокое раздумье, и перед глазами его была отчетливая картина; трап у борта самолета и ноги Лейлы в простых черных закрытых туфлях.

Резкий скрип тормозов остановившейся на перекрестке машины заставил его очнуться от раздумья. Только сейчас он заметил, что вечернее небо затянуло тучами и начал накрапывать мелкий дождь. Он собрался с мыслями и, поднимаясь по лестнице Комитета государственной безопасности, обдумывал все установленные им обстоятельства кражи в квартире Азимова, чтобы доложить их полковнику Любавину.

След больших женских ног. Почему он показался ему таким странно знакомым? Где и когда он видел похожий след? А может быть, не видел? Нет, видел, но где и когда? И вдруг, как это иногда бывает, вспомнилась с резкой отчетливостью Германия ранней весной 1945 года. Маленький немецкий городок Грюнвальд. Двор свиноторговца Карла Виттенберга, труп старшины и следы на земле больших, но изящных армейских сапог, сшитых на заказ, судя по узкому носу и суженному каблук у- женских сапожков, — такие сапоги шили армейские сапожники для полюбившихся им женщин-врачей, медсестер, санитарок или боевых девушек-сержантов из особого дорожно-эксплуатационного полка. Его тогда поразил размер этих следов. Уж очень они были велики. Видно, обладательница этих сапожек была высокой женщиной и, судя по тому, что следы от носков отпечатывались глубже и четче, чем от каблуков, Чингизов и тогда пришел к выводу, что у женщины этой была походка, присущая спортсменкам.

Минут через десять после ухода Чингизова к Азимову пришли капитан Рустамов и старшина Прокопенко. Этот визит был встречен с бурной радостью всеми ребятишками дома № 27, которых начавшийся дождь согнал со двора, где они играли в шумные ребячьи игры, в подъезд. Причиной их неуемного восторга была знаменитая собака-ищейка Пальма, которую вел на поводке старшина Прокопенко. Такая громкая популярность Пальмы объяснялась тем, что незадолго до описываемых событий в пионерской газете появился очерк, познакомивший юных читателей с необычными способностями и портретом этой великолепной овчарки.

Прокопенко не разделял в настоящую минуту восторгов детворы: ни его, ни Пальму не устраивал начавшийся дождь.

В квартире Азимова Пальма добросовестно обнюхала все углы, но, видимо, запах парафина, растворенного в чистом бензине, которым Зарифа натирала паркет, предпочитая эту проверенную опытом смесь патентованным мастикам, пришлась не по вкусу собаке, обладавшей исключительно тонким обонянием.

Около вешалки она, однако, насторожилась, подбежала, к углу, где был след, привлекавший внимание Чингизова и сфотографированный экспертом, лизнула языком какое-то пятнышко и устремилась к двери. Прокопенко, не выпуская поводка, последовал за ней. Пальма, тщательно обнюхивая каждую ступеньку, спустилась вниз, миновала расступившихся мальчишек, по-прежнему торчавших в подъезде, выбежала на улицу и остановилась, растерянно виляя хвостом.

Тугие струи дождя начисто вымыли тротуар и мостовую. Мутные ручейки дождевой воды, поблескивая под уличными фонарями, с шумом стекали в решетку ливнеспуска.

— Не берет? — спросил капитан Рустамов, кивнув головой в сторону Пальмы.

— Не берет, — буркнул Прокопенко. — Вон дождище какой, хай ему грец! Поработал на дворников. Отмыл вулицу, як баба хату.

Сопровождаемые двигавшимися за ними на почтительном расстоянии мальчишками, они подошли к дожидавшейся их милицейской машине и уехали.

Эта короткая сценка привлекла внимание досужих прохожих. Вылез из своей машины, стоявший на остановке такси, рыжеватый коренастый шофер.

— А что здесь стряслось, ребятня? — полюбопытствовал он.

Мальчишки стали наперебой рассказывать ему, добавляя изобретавшиеся тут же на ходу подробности, что квартиру инженера Азимова, который живет на третьем этаже, ограбила целая шайка бандитов, а самого Азимова чуть не убили, и собака Пальма обязательно их всех разыскала бы по следам, да вот дождь пошел,

— Так бы уж и разыскала, — разжигая азарт своих собеседников, проговорил шофер. — Куда ей, этой собаке, против бандитов! — И тут же, будто усомнившись в собственных словах, заметил, — а может, и разыщет. Нюх-то у этих собак, говорят, очень острый.

— Теперь не разыщет, — авторитетно заявил одиннадцатилетний Витька и мастерски сплюнул под ноги.

— Подумаешь, не разыщет. А ты откуда знаешь? Если твой папа милиционер, так ты все и знаешь? — наскочил на Витьку петухом его извечный оппонент Али, который прославился тем, что умел нырять и не выныривать целую минуту.

— Дурак ты, дурак, — процедил с презрительным превосходством Витька. — Причем тут мой отец? Сам старшина Прокопенко сказал, что дождь все смыл и Пальма не взяла. Ясно?

— Вот теперь ясно, — сказал, пряча улыбку, шофер и вернулся к своей машине.

Полковник Любавин внимательно выслушал краткий доклад майора Чингизова. Осмотрев обрывок кожаного ремешка, найденный им в квартире Азимова, он кратко заключил:

— Это не от сандалий и не от рюкзака, тем более, что вы утверждаете, что ни того, ни другого у Азимова нет. Это похоже на ремешки, которыми пристегиваются ножные протезы, и оборвался он видите где, вот здесь, сбоку, где протерся сильнее. Так бывает у ремешков протезов. Кстати, майор, хорошо что вы так бережно сохранили ремешок. Это ниточка в поисках обладателя протеза. А как — вы об этом сами подумайте. Плохо другое, что вы не оставили его на месте, это помогло бы собаке-ищейке.

Чингизов густо покраснел. Это, действительно, был промах, и ему было стыдно перед своим учителем. Любавин, видимо, заметил это, но виду не подал и продолжал:

— Рано делать какие-либо выводы, но один вывод можно сделать сейчас. В квартире Азимова побывали не просто воры. Это шпионы, и у нас с вами сейчас должна начаться настоящая работа, причем работа быстрая и точная. Вы вправе спросить, почему я, сказав, что выводы делать рано, все-таки делаю вывод о том, что это вражеские лазутчики. Сейчас поясню.

Полковник Любавин подошел к сейфу, открыл его, вытащил тоненькую папку и, раскрыв ее, прочитал: «… Мне известно также, что перед группой „Октан“ была поставлена задача активизировать свою деятельность и, в частности, оперативно добыть все сведения, касающиеся деятельности Советабадского научно-исследовательского института и его ведущих инженеров Азимова, Галицкого и Меджидова. В другие подробности шеф меня не посвящал, так как это было за пределами моих интересов. Меня интересовали авиаконструкторы и артиллеристы. Октановцы их смежники. Именно поэтому шеф рассказал мне то, что я вам сейчас сообщил. Другими сведениями о группе „Октан“ и ее составе я не располагаю».

Полковник Любавин закрыл папку, запер ее обратно в сейф и, снова усевшись за свой стол, продолжал:

— Это показания агента Станислава Годлевского, он же Сергей Васильев, — американца польского происхождения, что одно и то же, заброшенного к нам три месяца назад и задержанного нашими органами в Ленинграде. Теперь вам ясно, товарищ майор?

Чингизов молчал. Он знал манеру своего начальника и ожидал, что вслед за этим «ясно» последуют лаконичные пояснения и четкие выводы.

И, действительно, полковник Любавин, помолчав несколько секунд, продолжал: