Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20

В самой сторожке было так же темно, как и в сенях. Давно не мытое оконце пропускало очень мало света. Зажгли фонарик и нашли керосиновую лампу Габо. В ней еще оставалось немного керосина. При свете лампы принялись обследовать сторожку. Здесь стояли широкий топчан у глухой стены, застеленный вытертой до лоска кошмой, стол и две табуретки, сколоченные из плохо оструганных досок, висели еще несколько полок над печью, сложенной из дикого камня, на них почерневшая от копоти и грязи кухонная утварь. Везде запущенность. Почти пещерная жизнь.

— Можно подумать, что здесь жил первобытный лесной человек, — уронил Матвеев.

Пащенко промолчал, но не потому, что был не согласен с бойцом.

В сторожке пахло плесенью, сыростью, человеческим потом, гнилой древесиной, но Пащенко был убежден, что он ощущает тяжелый дух человека, ставшего для себя всем человечеством и ненавидевшего все, что существовало за пределами его сторожки.

На мгновение Александру стало жутко. Мутное оконце опять показалось ему во много раз увеличенным мертвым глазом Габо. Пащенко даже тряхнул головой, отгоняя от себя наваждение.

— Товарищ командир! — позвал Матвеев.

Пащенко подошел к нему. Боец стоял на коленях и, подсвечивая себе фонариком, заглядывал в топку печи. Там среди давнишнего пепла угольно чернел какой-то бесформенный комочек.

Александр подал Матвееву глубокую деревянную ложку с длинной ручкой, больше похожую, впрочем, на половник, чем на ложку.

— Осторожно, — предостерег бойца командир, — чтобы не рассыпалась.

Черный комочек оказался обуглившейся в огне коробкой от папирос «Казбек». Об этом говорило пятнышко несгоревшего картона на лицевой стороне коробки, где располагался характерный рисунок кавказских гор с вершиной горы Казбек.

Матвеев на всякий случай выгреб на пол пепел и не напрасно: нашлась еще гильза от выкуренной папиросы той же марки.

Положив находки в глубокую деревянную чашку, Пащенко теперь уже сам, подсвечивая себе фонариком, обследовал пространство под топчаном. Там было пусто. Матвеев сбросил на пол кошму с топчана. Обнажились почерневшие от времени и грязи неоструганные доски.

— Да-а-а, — протянул боец. — Царское ложе, ничего не скажешь.

— И «Казбек» курит, — поддерживая тон, вставил командир.

— Угостили… — и тут прозвучал подтекст. — Может, в селе? — добавил боец.

— Да он давно там не появлялся.

— Тогда в эту палату доставили угощения.

— Выходит.

— Застелю покрывало. Здесь все ясно.

— Подожди, — возразил Пащенко, — надо еще посмотреть.

К передней кромке топчана была прибита тоже грязная недоструганная доска, как бы облицовывающая топчан.

— Пойду пороюсь в его тряпье, — сказал Матвеев и отошел от топчана.

Пащенко запустил руку под «царское ложе», ожидая, что ладонь нащупает ребро облицовочной доски, но ничего подобного не произошло: ладонь легла на сплошную поверхность из досок, заподлицо подогнанных к нижней кромке облицовочной доски. Нетрудно было догадаться, что между верхним и нижним настилами топчана существует какое-то пространство…

Матвеев осматривал тряпье, развешанное у двери на ржавых гвоздях. Здесь висели фуфайка, овчинный тулуп, уже утративший запах и вид овчины, ватные штаны, две косоворотки неопределенного цвета и свитер крупной вязки.

— Не туда смотришь, Матвеев, — нарушил молчание Пащенко.

Боец резко обернулся. Пока он возился с тряпьем лесника, Пащенко успел разгадать секрет топчана. Оказывается, настил его был своего рода крышкой тайника, где хозяин прятал самое ценное имущество. Там лежали хорошо сохранившийся, обильно смазанный тавотом маузер в деревянной кобуре, мешочек с царскими золотыми червонцами, золотыми кольцами и сережками с драгоценными камнями и еще что-то, упакованное в посеревшую от пыли холстину.

Пащенко развернул сверток.

— И парадный костюм, — усмехнулся Матвеев, разглядывая сюртучную пару старинного покроя, белую рубашку с пристегнутым воротником и некогда лакированные купеческие сапоги бутылкой, изрядно потускневшие и потрескавшиеся. — Еще бы котелок, и купец в полном наряде, — добавил боец.

Пащенко поднял сюртук, слегка встряхнул его, и все пространство сторожки наполнилось мельчайшей пылью.

— Давно не заглядывал сюда, — заметил Матвеев. — Лет десять, если судить по пыли. Может, он вообще забыл о своих сокровищах, ввиду их полной непригодности.

— Если судить по тому, что мы здесь видим, то Габо давно уже перестал нуждаться в этих вещах, но бережно хранил их. Значит, чем-то они ему были особенно дороги, а это уже хорошая тропинка, которая может привести нас в прошлое старика.

Пащенко запустил руку во внутренний карман сюртука и нащупал там какой-то плоский предмет. Сердце Пащенко екнуло — неужели документ? Но нет, это был конверт с неплохо сохранившейся фотографией Габо в молодости и еще какого-то мужчины. Люди не были похожи друг на друга, но общее что-то проглядывало: то ли в осанке, то ли в выражении лиц.

Матвеев взял у Пащенко фотографию и поднес ее ближе к глазам.

— Товарищ командир! — Голос бойца дрогнул от волнения. — Это лицо мне знакомо, — ткнул он пальцем в того, что был сфотографирован рядом с лесником. — Это же сержант Кикнадзе! — воскликнул Матвеев. — Он недавно приходил к нам в роту — искал нашего старшину. Я еще подумал: «Вот красивый парень, от баб, наверное, отбоя нет». Но нет… — спохватился, поняв всю нелепость своего предположения: как мог молодой лесник сфотографироваться с Кикнадзе? — Надо же, такое сходство, — боец растерянно улыбнулся.

— Вы скоро там? — крикнул в открытые двери Глыба. — Я уже промок до костей. Сколько можно копаться в этой лесной могиле? Я же не каменный, хоть и Глыба.

— Сейчас, — ответил Пащенко. — А ты не ошибаешься, Матвеев, — обратился он снова к Матвееву. — Может, на фото отец Кикнадзе или брат, если они так похожи.

— Вот это да, товарищ командир! Как вы догадались о тайнике? Вроде бы и не подумаешь: топчан, как топчан — ничего подозрительного. А вы все-таки… — Матвеев покачал головой, выразив тем самым свое удивление прозорливостью командира поисковой группы.

— Подумал, зачем надо было леснику прибивать такую широкую доску к наружной кромке топчана. Если бы в сторожке был какой-нибудь сундук, я бы, наверное, не обратил ка эту доску никакого внимания. А так все время думал: почему у Габо не было сундука. Это нелогично даже для такого отшельника, как он. Пойди смени Глыбу, мне надо с ним поговорить.

Матвеев вышел, громко окликнул сержанта.

— Поздравляю вас, товарищ командир — расцвел в улыбке Глыба, когда Пащенко коротко рассказал ему о находках в сторожке и показал их.