Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11

Комфортно, в автомобиле, вести себя Виктор решил не позволять. Сейчас пешком, только пешком, чтобы притомились развращенные механическим преследованием жертвы сытые топтуны. Пусть возвращаются к истокам своей профессии, пусть действительно топают. Ножками.

Виктор был ходок в переносном и прямом смысле этого слова. Он любил ходить, ходить по Москве. Центр, который от Кремля до Камер-Коллежского вала знал, как мало кто теперь. На это и надеялся, твердо решив оторваться от хвоста не то, чтобы ему очень нужно было, а так, чтобы не поняли, с кем имеют дело.

По Бородинскому мосту перешел Москва-реку, поднялся к гостинице "Белград", для развлекухи зашел в бар к знакомому бармену, не пил — не хотелось, потрепался с барменом-фаталистом о жизни-жестянке только для того, чтобы те на улице беспокоились — ожидая.

Следующий номер программы — Арбат. Зашел в Смоленский гастроном очереди были, а продуктов не было, заплатив тридцать копеек, посетил кооперативную художественную галерею, в грузинском доме попил цветной вкусной водички, потоптался в трех букинистических магазинах, а в перерывах между посещениями этих объектов увлеченно рассматривал произведения арбатских умельцев во всех жанрах.

И все это время его вели. Одного из ведущих Виктор засек сразу. Да могучий с жирком амбал и не скрывался особенно. Его усатая морда, полуприкрытая черными очками и кумачовой каскеткой с длинным козырьком, на которой значилось "Red wings", периодично маячила за викторовой спиной. Заметный гражданин. А снял очки, скинул каскетку, отклеил усы — узнал бы Виктор его после этого? Вряд ли. Но на всякий случай...

— Ты сними, сними меня, фотограф! — безуспешно подражая Пугачевой, спел Виктор гражданину, обвешанному разнообразными фотокамерами.

— Каким желаете быть? Цветным? Черно-белым? — осведомился фотограф.

— Красивым, — ответил Виктор на вопрос, каким он желает быть.

— Ну, это само собой, — уверил фотограф. — Для подчеркивания вашей красоты предпочтительнее цвет. Значит, в цвете?

— Валяй в цвете, — согласился Виктор и протянул четвертной. Когда фотограф приблизился к нему, чтобы взять купюру, он тихо сказал: — Если в кадр вместе со мной попадет амбал в красной каскетке, который у тебя за спиной крутится, еще полсотни.

— А крупный план амбала в отдельности сколько будет стоить? — не оборачиваясь, спросил фотограф.

— Сотня, — назвал цену Виктор. — Только, как ты это сделаешь?

— Моя забота, — фотограф придирчиво устанавливал Виктора на фоне стены с дружескими шаржами и недружескими карикатурами. Установил, удовлетворенно осмотрел клиента, достал сигарету и, отходя на положенное для съемки расстояние, прикурил от большой зажигалки. Отошел, навел объектив лучшей своей камеры на Виктора и щелкнул.

— Готово!

— Когда за фотографиями приходить? — поинтересовался Виктор.

— За всеми, — фотограф подчеркнул интонацией "за всеми", — через пять дней.

Виктор кивком поблагодарил его и продолжил свое бесцельное путешествие. Амбал добросовестно служил ему хвостом. Правда, иногда он исчезал, и тогда Виктор мучительно искал сменщика и не находил. Видимо, прием они изобрели такой: один яркий, бросающийся в глаза, привлекающий все внимание преследуемого, а другие — серые, стертые, незаметные, каких не различить в толпе. Поняв это, Виктор следующий час — час на бульварах посвятил выявлению серых и стертых.

Одного таки вычислил и удивился: стертым, серым и незаметным оказался маленький — не то мальчик, не то мужик — вьетнамец, одетый с дешевым кооперативным франтовством.

Уже сильно вечерело. Виктор устал от прогулки. Три раза он пытался уйти от хвоста проходными дворами — в центре на Петровке, у Балчуга, в Замоскворечьи. И каждый раз его перехватывали.

Подмышечная кобура утомила плечо и левый бок, ноги гудели, ныл затылок и вообще стало тоскливо и скучно. Пора домой. Сделав почти круг, он брел Большой Полянкой. Чисто автоматически завернул в знакомый переулок. Вот он, знаменитый подъезд основательно отремонтированного доходного дома постройки начала века. У подъезда толклись подростки обоего пола.

Здесь жила поп-звезда Алена Чернышева, которой он года два тому назад писал репризы для шоу-представления. Веселые были те денечки.

Виктор вошел в подъезд. Суровый привратник, сидевший за канцелярским столом, подробно осмотрел его и задал вечный вопрос:

— К кому?

— К Чернышевой, — ответил Виктор и направился к лифту. Привратник рысью обогнал его и стал перед лакированными дверцами, растопырив руки, не пускал. Посверлил, посверлил Виктора взглядом, обдумывая что-то, потом спросил:

— А вам положено?

— Положено, положено, — успокоил его Виктор.

— Сейчас проверим, — привратник отошел к столу, снял трубку с телефонного аппарата без диска и потребовал назваться: — Фамилия, как?

— Кузьминский, — улыбаясь, признался Виктор.

— Кузьминский, — сказал в трубку привратник и, выслушав ответ, подчинился. — Есть — поднял глаза на Виктора с сожалением:

— Велено пустить.

В прихожей Алена ткнулась губами в щеку, подбородок — целовала, попутно крича кому-то в открытую дверь обширной гостиной — репетиционной:

— Братцы, писатель Витька к нам пришел!

В гостиной находилась вся Аленина команда. Ему бы догадаться: видел же на улице внушительный ряд трепаных автомобилей иностранного производства (какой нынче артист без иномарки), твердо указывавший на присутствие здесь лабухов. Лабухи возлежали в креслах.

— Тусуетесь, козлы? — вместо приветствия осведомился Виктор.

— Отдыхаем, — поправил его бас-гитара, — садись, гостем будешь.

Виктор присел на диван. Рядом угрохалась Алена.

— Ночью прилетела, утром уезжать, — сообщила она. — Ну, придумал что-нибудь для меня?

— Нет, но придумаю, — пообещал он.

— Выпьешь, инженер человеческих душ? — спросили клавишные.

— Винца налей.

Второй вокал налил стакан "Гурджиани" и протянул Виктору:

— Промочи горлышко и спой, светик, не стыдись!

Виктор промочил горлышко и заблажил диким голосом, не стесняясь:

— Нам нет преград, ни в море, ни на суше!

Нам не страшны ни льды, ни облака.