Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20

Анюта вдруг обернулась — холодноватый, голубоватый взор, какой-то отсутствующий, словно смотрит в пустоту, — и спросила:

— Вы ведь знакомы с Дмитрием Алексеевичем Щербатовым?

— Совершенно верно, — откликнулся я даже с некоторым подобострастием. — Вчера познакомились.

— Вы что, действительно писатель?

— Стараюсь.

— А как фамилия?

— Глебов. Иван Арсеньевич.

— Не слышала.

— Удостоверение показать? — Вообще-то красавица действовала на нервы.

— Вчера вечером ко мне на дачу заезжал Дмитрий Алексеевич и просил оказать вам содействие. Вы собираетесь о нас фельетон написать или трагедию?

— Пока не знаю. На что потянете.

— Однако вы не очень-то любезны.

— Прошу прощения.

— Ладно. Он очень просил, и я дала слово. Но учтите: ваше так называемое следствие я считаю идиотством и пустой тратой времени.

— Учту. И не будем его тратить попусту.

— Что вас интересует?

— Ну, например, Дмитрий Алексеевич.

— Вы его видели.

— А каким его видите вы?

— Он человек оригинальный.

— Это я понял. Но это не ответ.

— Широк, щедр, горяч. Он самый старый папин друг.

— Как они познакомились?

— Через маму. Они в юности были оба в нее влюблены. («Так вот в кого был влюблен художник!») Но она предпочла отца, — Анюта усмехнулась, — несмотря даже на французскую драгоценность.

— Что за драгоценность?

— Воспоминание из детства. Дмитрий Алексеевич имел возможность преподнести обручальное кольцо, а папа… в общем, никаких колец у мамы так никогда и не было.

— И Дмитрий Алексеевич их простил?

— Он был одинок и любил их.

— Вы хотите сказать, что он остался одинок из-за этой своей любви? — Классическое благородство в современных условиях меня всегда как-то настораживает.

— Не думаю. Ведь женщин так много.

Коротко и ясно. Ай да Анюта!

— А теперь давайте вспомним, как вы остались с сестрой на даче. Вы можете об этом говорить?

— Выдержу.

— Ваш распорядок дня?

— Вставали рано, около восьми, завтракали, шли на Свирку, на наше место. Брали с собой термос и бутерброды, там оставались до вечера — Марусю домой было не загнать. Возвращались, ужинали и ложились где-то в одиннадцать. Вообще Маруся занималась, я читала. Так продолжалось все три дня.

— Чем она занималась?

— Готовилась к экзаменам в университет.

— А чем конкретно?

— Какое это имеет значение?

— Анна Павловна, я еще не знаю, какие мои вопросы имеют значение, а какие нет. Поэтому давайте не будем спорить.

— Русским языком. Билеты переписывала.

— Что за билеты?

— Экзаменационные. По которым якобы спрашивают в МГУ.

— Где она их раздобыла?

— Петя принес. Ему какой-то первокурсник их дал… что ли…

— Она переписывала, то есть должна была их Пете вернуть?

— Она не успела.

— Билеты так и остались у вас?

— Ну да.

— Опишите свое место на Свирке.

— Маленькая поляна в кустах орешника, березы, камыш. До пляжа минут пять ходьбы.

— Маруся ходила на пляж одна?

— Ходила. Но сексуальный маньяк, с которым она должна была там познакомиться, не найден.

— А по дороге к вашему месту, за эти пять минут, она имела возможность встретить кого-то?

— Не исключено. Тропинка вдоль речного рукава в зарослях. Утром в среду…

— Расскажите об этом дне подробнее.

— Меня уже проверяли. Мы встали в восемь, пошли через поселок на пляж окунуться, с соседкой поговорили о жаре. На пляже нас видели в течение дня, например, продавщица из местного продмага поздоровалась. Вечером Звягинцев, сосед, заметил свет на кухне…

— Понятно. Маруся была общительна?

— По настроению. Вообще-то от нее всего можно было ожидать. Когда мы с пляжа пришли на наше место, она сказала, что чего-то боится: «Не оставляй меня одну, я боюсь». Я хотела отлучиться за хлебом.

— Вы расспросили ее?

— Я поняла так, что это очередной розыгрыш.

— Вот как?

— Она всегда что-нибудь придумывала.

— Она была вруньей?

— Нет. Но непрерывно играла: и в жизни, и на сцене. Потом сама же признавалась в своих выдумках. Она была потрясающе забавна.

— Что значит «играла»?

— Врожденная актриса. Один актер, знакомый Дмитрия Алексеевича, смотрел ее в школьном спектакле, в роли Наташи Ростовой… у них кружок хороший, словесница ведет. Так вот, он сказал, что это Божий дар.

— Однако она не собиралась стать актрисой?

— Всю жизнь собиралась, но вдруг весной передумала. Она как-то с весны переменилась.

— Чем вы это объясняете?

— Очевидно, влиянием Пети, раз она с ним в МГУ захотела поступать. Предприятие безнадежное. Читала Маруся, правда, запоем — это у нас семейное. Но языки, история — середка на половинку. И хотя Петя с ней занимался, университетский конкурс она вряд ли выдержала бы.

— А как она сама свои шансы оценивала?

— По-моему, невысоко. Посмеивалась.

— Вы не знаете, из-за чего они поссорились с Петей, когда в лесу венками занимались?

— Она сказала как-то вскользь, со смехом, что он полез к ней целоваться и получил по шее. Но было ли это именно так — не ручаюсь. Возможно, очередная выдумка.

— Маруся была хороша собой?

— Очень. Ее трудно описать…

— Ну, если она похожа на вас, то конечно…

— Мы — две противоположности. Я — в отца, она — вылитая мама. Очень маленькая, мне по плечо, очень тоненькая… по-старинному: грациозная. Ослепительно черные кудри крупными кольцами, такое пушистое облако. Но главное, в ней было много чего-то, знаете…

— Огня?

— Ну да, жизни. Одним словом, в отличие от меня она и в семнадцать лет кружила головы. Жаль, вы не можете видеть наш портрет. Он у Дмитрия Алексеевича, тот все с ним возится. Мама в центре, сидит на скамеечке, а мы обе возле нее на коленях стоим, как два ангела. Смешно, конечно, но здорово.

— Дмитрий Алексеевич хороший художник?

— Буйство красок. На мой взгляд, слишком много азарта и темперамента. Я бы предпочла большей сдержанности. Но он имеет успех, он, можно сказать, знаменитость.