Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20

— Я ведь сбежал потому…

— Теперь понятно. Я заставил вас в подробностях вспомнить процесс создания аллегории — вы ведь, извините, живете эпизодами, память коротка. Не материнская любовь в замысле портрета, а другая: вечерняя, последняя любовь. Вы догадались, что своей ложью (ведь сам художник сообщил вам о сеансах), он специально подставляет вам под удар. Зачем? Причина может быть одна: вывести из-под удара себя самого. Значит… Тут и вспыхнуло в памяти пунцовое пятно на средневековой аллегории, так? И вы испугались. А Дмитрий Алексеевич уже действительно неоправданно рисковал, он ускорял конец.

В сущности, конец настал вчера — ко мне приехал Петя со сведениями. Несомненно, я счел бы слова Павла Матвеевича бредом, кабы не образ «полевых лилий». Они меня как-то задели. Вначале я воспринимал их только как цветы: сочетание «лилии пахнут».

Однако Николай Ильич настроил меня искать в них смысл переносный, символический.

Чем полевые лилии в этом смысле отличаются от садовых или от других цветов вообще? Их образ пронизан определенной символикой: полевые лилии использованы в евангельской притче. В «гранатовском» словаре Петя узнал, что символ лилии именуется по-французски «флёр де лис». Вот о каких лисах, Борис Николаевич, заговорил ваш тесть на поминках, а заметив, видимо, ваше изумление, так сказать, перевел: «полевые лилии».

Об этих «флёр де лис» Петя нашел некоторые сведения в словаре «Лярусс» — запомните это название.

Вот что перевел Петя: «Короли французские открыли герб: небесные три цветка лилии из золота, это девиз: лилии не трудятся, не прядут — связанный с Евангелием по Матфею». У нас этот стих переводится с древнегреческого, как «полевые лилии не трудятся, не прядут». А ведь мы рассуждали об этом, да, Василий Васильевич? Вы вспомнили Библию, а Игорек роман Дрюона «Негоже лилиям прясть», именно в этом заглавии подчеркнута связь между королевским гербом и словами Христа. Вот цепочка: евангельские «полевые лилии» — флёр де лис на французской короне — лилии из золота в качестве элементов, деталей на украшениях.

Петя перерисовал несколько орнаментов. В одном из них Борис Николаевич узнал те самые, по его словам, звездочки или цветочки, что соединяют рубины в браслете, подаренном Дмитрием Алексеевичем своей невесте.

Когда Петя сообщил мне эти сведения, первое, что зацепило мое внимание, — это выражение «флёр де лис». Я вспомнил лисицу в прихожей (демонстративное презрение к эстетике, Борис Николаевич).

И вдруг прямо-таки вспыхнула французская драгоценность, о которой упомянула Анюта: именно Франция, именно французская — может быть, не кольцо? И наконец — вот она, связка! — Павел Матвеевич знал от зятя, что младшая дочь прячет ото всех золотой браслет с рубинами.

И… старинные книги на полках в квартире Дмитрия Алексеевича? «Лярусс»? Впервые в беспощадном свете я увидел художника. Но если французская драгоценность — этот браслет, то как он оказался у Маруси?

Мгновенно возникла фантастическая версия: девочка шантажирует тайных любовников, от нее откупаются браслетом, а потом убивают. Фантастика, но в нее складно вписывается Анюта в кустах: не бывшему мужу она помогает, а любовнику.

И я бросился на дачу Черкасских. Прежде всего я очень туманно намекнул Дмитрию Алексеевичу о «полевых лилиях»: восемьсот лет назад во Франции случилось событие, имеющее связь с безумием Павла Матвеевича. Если моя версия правильна, он должен меня понять: в его кабинете стоят все тома «Лярусса» — а откуда еще старый его друг (не филолог, не историк) взял это выражение «флёр де лис»? И я коснулся алиби: помогла история создания одного портрета, завезенного за две тыщи километров. Гоги из Тбилиси — Дмитрий Алексеевич меня понял.

Но не французская история и не Тбилиси заставили художника сдаться: между Петей и Анютой возникла перепалка по поводу экзаменационных билетов и нарциссов, которые по поручению учительницы он преподнес Наташе Ростовой. Художник услышал рассказ о ссоре юных влюбленных, когда Маруся сказала. «Я люблю человека, до которого вам всем, как до неба!» Как же она ошиблась и как это признание мертвой потрясло вчера художника! Он поднялся и предложил Анюте заняться чаем. Она пошла собирать малину с кустов перед домом, а он, зная, что я хочу посетить погреб, отнес туда свою аллегорию. Художник до конца остался верен своей натуре игрока-эстета и обставил капитуляцию пышно. Но если у него было намерение свести в могилу сыщика — это ему почти удалось. Что почувствовал я, когда чиркнул спичкой и увидел красное пятно там, за той перегородкой, где в куче гнилья когда-то лежала в пунцовом сарафане мертвая! Потом в пламени свечки я долго глядел на портрет… вспоминал и сопоставлял различные моменты и детали. Например, ярко выраженную ненависть Дмитрия Алексеевича к Пете и редкостное сходство матери с младшей дочерью на портрете. Вспомнил один разговор с Анютой о мучительной страсти художника к ней. «Я ничего такого не замечаю», — возразила она с искренним недоумением. Да как же не заметить такую любовь… если она есть? А если нет? Однажды, пытаясь вызвать Анюту на откровенность, я почти оскорбил ее, а Дмитрий Алексеевич не обратил внимания, занятый только Марусей, точнее, моими вопросами о ней. И побежал успокаивать его Люлю не пылкий любовник, а сыщик. И так далее… Мелькнула мысль о мотиве преступления — да ведь сам же художник приоткрыл тайну! «… Она, так сказать, не отвечает на чувства. А в это время за окном маячит юный поклонник». Я вспомнил даже, с какой горечью он произнес слово «юный». Юный Вертер — вот оно что, вот в чем смысл этого прозвища! И исступленная ненависть: раздавить, как паука!

Я глядел на портрет — у меня не оставалось сомнений. Художник сам рассказал о своей любви — как сумел. Каждый из вас вкладывал в эту аллегорию что-то свое. Анюте представлялись два забавных ангела на коленях. Борис Николаевич видел эстетскую штучку. Пете мерещилось кровавое пятно. Глубже всех понял замысел Николай Ильич: отблеск пламени на бело-голубом. Голубое (холодная, высокомерная Анюта с книгой — такой ее ощущал художник), да, голубое — только фон для пламени. И все же в картине действительно все это есть: и изысканный эстетизм, и аллегорические ангелы, и золотая сеть на милосердных материнских коленях, есть и мысль о смерти в закатных лучах.

Но главное — это любовь, огонь, пунцовая роза, которую с радостным ожиданием протягивает Мария — Любови. Они похожи. Вечная любовь и — Петя тоже прав, я это испытал — красное пятно в гнилье.

Чтобы поставить последнюю точку, я вынудил Анюту пересказать ее разговор с Дмитрием Алексеевичем у жасмина. Да, это был отнюдь не любовный разговор.

Я попросил художника проводить меня до больницы. Было девять часов вечера, в два мы расстались, в три он погиб. Во избежание возможных эксцессов я предупредил убийцу, что о «полевых лилиях» на браслете известно Василию Васильевичу. Вот что рассказал мне художник. Старинный браслет переходил по наследству от прабабки к бабушке и матери. Давным-давно в гостях у него были Люба с Павлом, положение всех троих еще не определилось — и художник показал французскую драгоценность.

Люба заинтересовалась лилиями, Дмитрий Алексеевич нашел «флёр де лис» в «Ляруссе», где кое-как перевел фразу о евангельской притче. Очевидно, Павлу Матвеевичу так и запомнились флёр де лис, полевые лилии, браслет с рубинами. Причем юный художник намекнул, для кого предназначается подарок. Вот почему, Анюта, вы в детстве слышали о французской драгоценности.

— Всего лишь раз, мельком. Не было денег, говорили о продаже отрадненской дачи. Я испугалась — любила Отраду. А папа сказал: «Как-нибудь выкрутимся, не привыкать, — и засмеялся. — Надо было тебе в свое время за Митьку выходить, были б деньги, даже французская драгоценность на свадьбу».

— Которая дала мне ключ к преступнику. Мы бродили в сумеречной роще, его не надо было допрашивать: я выслушал исповедь человека раскаявшегося. Первым толчком к раскаянию был, оказывается, образ, созданный моим, по выражению художника, сюрреалистическим воображением. Образ его любимой девочки, валяющейся, как падаль, в куче гнилья. Наверное, тогда он подумал о конце. Конец приблизился, когда он узнал, что зверское убийство было еще и напрасным… не только в онтологическом плане (кто дал ему право отнимать чужую жизнь!), но и в плане души человеческой: напрасно — она любила его.

Мы решили наутро поехать к следователю, который вел дело об «исчезновении Марии Черкасской». И когда я узнал от Анюты, что художник сбежал… нервы сдали, паника, юный Вертер — свидетель… «Человека убили!» — и своим концом он распорядился сам, театрально восстановив сцену убийства: свет на кухне, открытое окно в светелке.

Сообщение участкового: по-видимому, Дмитрий Алексеевич развил на автомобиле огромную скорость и врезался на полном ходу в одинокий могучий дуб на обочине. Дверца распахнулась от удара, и его самого, уже мертвого, откинуло на пять метров от искореженной машины.