Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– Вот что, граждане, - сказал нарком, - возиться с вами революции некогда. Я прикажу вас немедленно освободить, если вы обязуетесь в дальнейшем соблюдать лояльность. Согласны?
– Ни за что!
– истерично выкрикнул Гоц.
Остальные молчали.
– К вам, гражданин Гоц, это не относится.
– Крыленко посмотрел на часы. Надо было спешить.
– Освободите арестованных, товарищ красногвардеец. Всех...
– Он помедлил.
– Кроме Гоца... Вызовите отряд и отправьте этого господина в тюрьму.
Митинг в Михайловском манеже длился уже несколько часов. В едва освещенном огромном помещении,
Часовые в дверях преградили Крыленко путь. Он вытащил свой мандат, подписанный Лениным.
– Проваливай со своими бумажками!-ожесточенно крикнул один из солдат и выразительно щелкнул затвором.
Рукой отстранив штык, Крыленко спокойно вошел внутрь.
– Стой!
– заорали сзади.
– Стрелять будем.
Не обращая внимания на крики, он стремительно продвигался к стоявшему в центре броневику, откуда доносился взволнованный голос очередного оратора.
– Товарищи, - кричал солдат, - поймите, нужно немедленно заключить мир! Кто даст нам мир, за тем мы и пойдем. Мы на фронте не можем больше воевать - ни с немцами, ни с русскими...
– Это недостойно русского патриота!
– Тщедушный человечек, стоя на крыше броневика, повторял, как заклинание: - Недостойно! Недостойно! Надо воевать до полной победы союзников!..
– Вы говорите, как Керенский!
– раздался голос из толпы.
Молодой поручик, забравшийся на броневик вслед за ним, пытался доказать, что самое лучшее, пока положение не прояснится, - соблюдать нейтралитет.
– Что нам, солдатам, до всей это свалки политических партий?..
– Он говорил спокойно и веско. Хорошо отработанная актерская "задушевность" располагала к нему изверившуюся, уставшую от посул и призывов солдатскую массу.
– Страшно русскому убивать своих же русских братьев. Давайте отойдем в сторону и подождем, пока политики закончат драться друг с другом.
Его проводили аплодисментами. "Правильно говорит", - рассудительно сказал кто-то рядом.
Крыленко протиснулся к самому центру. Он заметил знакомое лицо Джона Рида, дружески помахал ему издали рукой.
– Разрешите и мне сказать слово, - обратился он к офицеру, стоявшему возле броневика; тот был распорядителем митинга.
Офицер узнал его.
– Не надо, прапорщик... Мы сами разберемся.
Без вас.
Но и солдаты узнали Крыленко. Один, изловчившись, вспрыгнул на капот, крикнул:
– Товарищи! Здесь товарищ Крыленко, нарком по военным делам. Он хочет говорить.
Толпа загудела.
Не дожидаясь, пока утихнет волнение, Крыленко, к которому сразу же протянулось множество рук, забрался на броневик.
– Товарищи солдаты!
– крикнул он с такой силой, что возбужденный гул двухтысячной толпы разом утих.
Он откашлялся, но хрип не проходил. Впрочем, все уже привыкли к хриплым ораторам: на многочисленных митингах в эти трудные дни мудрено было не сорвать го"ос.
– Мне незачем напоминать вам, что я солдат.
Мне незачем говорить вам, что я хочу мира. Но я должен сказать вам, что большевистская
партия, которой вы помогли совершить рабочую и солдатскую революцию, обещала предложить мир всем народам. Сегодня это обещание исполнено...– Он переждал аплодисменты.
– Вас уговаривают остаться нейтральными в тот момент, когда в нас стреляют на улицах и ведут Керенского на Петроград. Совет Народных Комиссаров - это ваше правительство. Вы хозяева положения. Великая Россия принадлежит вам. Подумайте хорошенько, согласитесь ли вы отдать ее обратно?
Крыленко кончил речь и сразу почувствовал, как подкашиваются ноги. Голова закружилась. Он пошатнулся и чуть не упал. Сотни рук поддержали его. Голос его снова обрел силу.
– Времени митинговать больше нет. Час выбора настал. Кто за Керенского - направо! За Советы - налево!
Толкаясь, наступая друг другу на ноги, солдаты ринулись влево. Под мрачными сводами манежа гулко тарахтели моторы броневиков.
– В Смольный, - чуть слышно прошептал Крыленко, обхватив спину ожидавшего его у входа мотоциклиста. Больше всего он боялся заснуть на ходу.
Холодный ветер, бивший в лицо, быстро прогнал усталость.
На ступеньках Смольного его встретил пожилой конвоир, которого он оставил в швейцарской часа полтора назад. Лицо его выражало растерянность и испуг.
– Гоц сбежал, - виновато сказал он.
– Ума не приложу, как это случилось...
Сбежал один - поймали другого. Красногвардеец, который доставил его в Смольный, стал торопливо докладывать:
– Задержан в штабе Петроградского военного округа... Там в шкафу штабные бланки лежат, так он возле этого шкафа все вертелся. Очень подозрительный малый. Стали проверять документы, а он вдруг как заплачет, трясется весь: не убивайте, кричит, у меня есть важное сообщение. Ну и решили, значит, его сюда доставить, товарищ нарком. Для разбору...
На табуретке, согнувшись, трясся мелкой дрожью юноша лет семнадцати. На его худые плечи была накинута шинель.
– Ваше имя?
– спросил Крыленко.
– Зелинский Евгений, - всхлипнул арестованный.- Прапорщик.
– Давно ли?
– удивился Крыленко.
– Произведен генералом Корниловым... Досрочно...
– Офицер, значит...
– насмешливо протянул Крыленко.
– Небось Зимний обороняли? Отпущены под честное слово?
– Зелинский кивнул.
– Ну что ж, прапорщик, с вами разговаривает народный комиссар по военным делам прапорщик Крыленко. Выкладывайте свое важное сообщение.
Зелинский перестал дрожать. Его воспаленные глаза впились в наркома.
– Заговор...
– выдавил он наконец.
– Я завербован... Должен был украсть бланки... Не знаю зачем...
– Кто заговорщики?
– Офицеры...
– Кто во главе?
– Пуришкевич...
Пуришкевич?!. Тот самый?!. Сухонький, с бородкой, прикрывавшей впалые щеки? Вспомнилась его площадная брань с думской трибуны, выкрики, которыми он всегда сопровождал речи большевиков. Пуришкевич...
Организатор погромов, кровопролитий, убийств из-за угла. Что ж, от него можно было и в самом деле ожидать всего. Но чтобы именно он оказался во главе военного заговора, чтобы офицеры стали под команду бессарабского помещика, этого барина, намозолившего глаза всей России своей поддевкой и бородой!..