Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
— Яков, — назвал я себя.
— Да знаю, знаю! Мне уже говорили о вас. Это очень хорошо, что вы поселились у тетушки. Не так будет одиноко старушке. — Он вынул часы, посмотрел на них и протянул мне. — Не вижу без очков. Часов одиннадцать?
— Половина, — сказал я.
— Рано, — вздохнул он. — Меня бессонница мучает. Возраст, ничего не поделаешь. А не посидеть ли нам часок за кружкой пива? Так и быть расскажу вам одну прелюбопытную историю про вашу тетушку и про себя — мы вместе в эту историю влипли, когда охотились за японской перламутровой шкатулкой.
У меня было мутно на душе, и я тотчас же согласился:
— Пожалуйста, очень рад. Но где?
— Да хотя бы и в «Волне», в той самой «Волне», которую болельщики футбола всегда вспоминают, когда им нравится судья: «Судью — в «Волну».
Вскоре мы уже сидели в большом зале со множеством столиков, с эстрадой для музыкантов, с танцующими в проходах парами.
Выбирал старик блюда с большой тщательностью, не спеша и с разными предупреждениями официанту: «Только скажите там, на кухне, чтоб не пережарили». Или: «Да проследите, чтоб масло было прованское, а не подсолнечное». Из напитков заказал водку, коньяк и портвейн. Наливая мне, он говорил: «Следуйте моему примеру: из всех слабых напитков предпочитаю коньячок и столичную сорокаградусную, хе-хе-хе!..»
Я пить не люблю, не умею и не могу понять, что в этом нравится другим, но мне хотелось отвлечься, а старикан так ловко сдабривал каждую рюмку подходящей поговоркой или стишком, что очень скоро все поплыло у меня перед глазами.
Что он рассказывал про тетю, хоть убей не помню, как не помню, что сам говорил. Помню только, что я все время порывался пригласить на танец какую-то даму с чернобуркой вокруг шеи, но каждый раз, как я к ней приближался, она оказывалась не дамой, а мужчиной с черно-серой бородой.
Помню еще, как бросала меня из стороны в сторону какая-то сила, когда я возвращался домой. Старик только охал да плакался: «Ой, что я наделал!.. Вы хоть не говорите тетушке: заест она меня… Скажите, что на именинах у приятеля наклюкались».
Дома подо мной кровать взлетала вверх и стремительно неслась потом вниз, и мне казалось, будто я все еще катаюсь в парке на лодочке. Я мычал, стонал, а когда открывал глаза, то видел зеленого попугая: он заглядывал одним глазом из гостиной в мою комнату и назойливо бормотал: «Грипп?.. Грипп?.. Спирту!».
Тетушка ходила как потерянная и то и дело прикладывала мне на лоб салфетку, намоченную в уксусе. По своей деликатности она не показывала виду, что понимает, какая со мной приключилась беда.
Я провалялся в постели целые сутки и только потом встал и побрел в институт. Но там меня ждал новый удар…
Уже в коридоре я заметил, что у каждого кто попадался мне навстречу, ползли кверху брови и сам собой раскрывался рот. А пройдя к тому месту, где у нас обычно вывешивается факультетская стенная газета, я увидел толпу. Ребята читали, давились и приседали от смеха. Девушки кричали: «Безобразие!.. Позор!.. Это так оставить нельзя!..»
Увидя меня, толпа расступилась, и я в зловещей тишине подошел к стенгазете. Мама дорогая! Я увидел… Да, я увидел свое собственное изображение. Стою с бокалом в руке, с взъерошенными волосами, с бессмысленными глазами и раскрытым ртом, будто произношу речь… Ну да!.. Речь!.. Вот она, под рисунком!..
РЕЧЬ
второкурсника Якова Копнигоры, произнесенная в ресторане «Волна» и стенографически записанная нашим фотокорреспондентом Петром Саврасовым.
Ув… уважаемые оф… официанты и официантки, му… музыканты и музыкантки! Поздравляю вас с прошедшим годом и желаю встретить его… в твердом уме и здравой памяти… Что?.. Смеетесь?.. Вы думаете, на новичка напали?.. Как бы не так!.. Я могу целую бочку!.. А красть чужие пирожки — это свинство!.. Вот вызову… нюхательную собаку и переловлю всю шайку. Сейчас же подать мне жалобную книгу!.. Я вам пропишу маслины!.. Угощать такой горько-соленой галиматьей моего друга Геню?.. Мы завтра же с тетушкой едем на самосвале в пустыню Гоби… Запряжем десять раков — и поедем… Это еще не известно, кто первый на луну сядет — Аснес или я!.. Моя тетушка держит на ладони весь земной шар!.. Она знает, кому доверить тайну!.. Могила!.. Чтоб я кому-нибудь проболтался, что мы с тетушкой выиграли двадцать пять тысяч!..
Шалишь!.. Серия 009131… Номер 7… Я все помню!.. Меня не проведешь!.. На старт!.. Брррому!..Прочитав, я схватился обеими руками за голову и застонал.
Новые неприятности
Разговаривали обо мне во всех инстанциях: в кабинете директора, в деканате, в комсомольском комитете, в студкоме и даже в кассе взаимопомощи. Правильно говорили, ничего не поделаешь. Но вот некоторые девушки, по-моему, пересолили. Чего они только не приписали мне! Я и человеческий облик потерял (имелись в виду взъерошенные волосы в «Волне»), у меня и бдительность притупилась (оставил чемодан с пирожками на скамейке), и не уважаю женский труд (назвал барабанщицу из «Волны» «музыканткой»). Чтобы их еще больше не раззадорить, я каялся, говорил, что все учту и оправдаю доверие. А какое там на данной стадии доверие, когда мне в кассе взаимопомощи даже в двадцати пяти рублях отказали — как бы не пропил!.. Вот ребята — те судили беспристрастно и говорили главным образом о том, что надо пить с умом.
Как бы то ни было, все пришло в норму, и я по-прежнему сидел на своем месте в аудитории и слушал лекции.
Успокоилось все и в доме тетушки. Облигацию мы отнесли в сберкассу и сдали там на хранение.
На радостях по случаю выигрыша тетушка подарила мне мотоцикл своего покойного мужа.
В первую же субботу я оседлал стального коня, Геннадий укрепился на багажнике, и мы помчались в Новочеркасск.
Хотя права на вождение мотоцикла я еще не получил и управление знал только по описанию в инструкции — больше, так оказать, теоретически, — до Ростова мы доехали относительно благополучно. Но в Ростове… Ох, вспомнить жутко!.. Но писать — так уж все писать.
Едва мы подъехали к Красноармейской улице, как зажегся красный свет. Пока по Красноармейской проходили машины, позади нас накапливалось все больше и больше транспорта. Но вот красный свет сменился зеленым. Я плавно отпустил сцепление и дал газ, но такой малый, что мотоцикл чуть дернулся — и мотор заглох. Я соскочил, со страхом глянул на сурово смотревшего на меня регулировщика и с лихорадочной поспешностью стал заводить мотор, стараясь пропускать мимо ушей приветствия и лестные словечки, которыми сыпали раздраженные заминкой водители. Наконец мотор затарахтел. Я вскочил на седло, Геннадий на багажник. «Давай!» — крикнул он. От страха, что мотор опять заглохнет, я дал столько газу и так резко отпустил сцепление, что мотоцикл рванулся как бешеный. Я услышал только испуганный вскрик Геннадия да трель свистка. Трамвай, будка, дворник в белом фартуке — все кувыркнулось в моих глазах, когда я безумными зигзагами мчался по перекрестку. Резко торможу, огладываюсь назад — багажник пуст. Глянул налево — через мостовую, направляясь ко мне, идут милиционер и Геннадий, весь серый от пыли и с разодранной штаниной.
— Ваши права! — говорит милиционер, прикладывая руку к фуражке.
Я шарю по карманам, вздыхаю. Отряхивая пыль, вздыхает и Геннадий.
Через несколько минут — тот же вопрос, но уже в отделении милиции.
Опять шарю по карманам, опять вздыхаю.
— Что ж, — говорит лейтенант милиции, — мотоцикл оставьте здесь, а сами отправляйтесь за правами.
— Нам в Новочеркасск надо, — нерешительно говорит Геннадий (я совсем забыл сказать, что из Новочеркасска ему часто пишет какая-то Юля).
— Нам в Новочеркасск надо!.. — уныло вторю ему я.
Наступает долгая, томительная пауза. Слышатся только наши вздохи.
— Товарищ лейтенант, — опять говорю я, — любили ль вы?..
Лейтенант смеется:
— Любили ль вы, вздохнули ль вы? Ладно, езжайте уж, да в другой раз не попадайтесь.
Выехав за город, я поворачиваюсь к Геннадию и свирепо говорю:
— Расскажешь Дине — убью!..
Через час с четвертью мы уже оказались в центре города с его знаменитым собором и памятником Ермаку, а еще пять минут спустя остановились перед двухэтажным домом, из окна которого с удивлением и радостью смотрела на нас Дина.