Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
— Да ты вроде и не узнаешь меня, Александру. Неужто я так потолстел, что во мне нельзя узнать Фэникэ?
«Влип», — сверкнуло в голове. Чтобы как-то выиграть время и дорого продать свою жизнь, Брэтеску решил до конца разыграть роль оскорбленного офицера.
— Нет, господин капитан, я проучу этого сосунка, как оскорблять кавалера Михая Витязула и Железного креста. — И он шагнул мимо протянутых рук Фэникэ в направлении к двери. В этот момент из-за нее выглянула голова Ситеруша… И тут словно пришло озарение. Он вспомнил, кто такой был Фэникэ Илиеску для того капитана Брэтеску, который находился теперь в лагере для военнопленных где-то в глубине России. «У меня есть к нему письмо от сына…» Все идет прелестно.
— Господин лейтенант, вы должны извиниться перед кавалером вашего ордена! Если вы этого не сделаете, я застрелю вас, как собаку. Слышите! — Краем глаза он увидел, как с автоматами наготове в столовую вошли Штефан Ситеруш и Думитру Бежан. Вдруг перед лейтенантом вырос капитан Крупке.
— И вы это сделаете немедленно! — прошипел он, угрожающе посмотрев на рыжего лейтенанта. В ответ послышалось какое-то жалкое лепетание вынужденного извинения. — А сейчас доложите вашему командиру полка, что вас арестовал комендант штаба армии на пять суток. Можете идти! — На лице Крупке на какое-то мгновение мелькнуло выражение досады. «Не мудрено — сорвалась очная ставка», — подумал Брэтеску. Но Крупке моментально овладел собой и любезно произнес:
— Господа, ужин же стынет.
— Благодарю вас, капитан, за ваше приглашение, я уже сыт, — продолжая сохранять благородную оскорбленность, отчеканил Брэтеску. — Фэникэ, у меня есть к вам письмо от сына. Пойдемте. Извините, капитан, за мной пришли мои солдаты. Мне пора. — С порога он краем глаза заметил настороженный взгляд коменданта…
По пути в село толстяк Фэникэ рассказывал про свои выгодные интендантские делишки. Брэтеску не слушал его. Одна и та же мысль сверлила голову: «Что послужило поводом к подозрениям коменданта? Где он переиграл роль румынского офицера? То ли на станции, то ли при встрече с ним?.. На станции!.. Ведь он же смотрел в окно и видел меня. Это он послал Фукса. Да, да, моя филантропия показалась ему странной!.. Ну, а этот болван, почему он не заметил, что я не Брэтеску?..»
— Слушай, Фэникэ, вот письмо. На душе у меня после всего случившегося очень скверно. Я зайду к тебе завтра. Ты не возражаешь?
— Да, да, понимаю. Ты знаешь, Александру, тебя так изменило окружение, что я никак не могу понять, ты ли это или не ты? Ну как угодно. Итак, до завтра!
Брэтеску прислушался к удаляющимся шагам Фэникэ и, убедившись, что тот не собирается возвращаться, хотел было повернуть в сторону села, но почувствовал, что кто-то стоит сзади него… Он сунул руку в карман, взвел курок пистолета и обернулся. Сзади него во тьме маячили два автоматчика…
— Дон капитан, может, этого Фэникэ ликвидировать, а? — И, не получив согласия, Бежан горячо добавил: — А мы вовремя пришли, дон капитан. Чуть что, мы бы нарубили котлет в этой столовой, будьте покойны… Радиограмму приняли.
Утро выдалось отличное. Ядреный морозец пощипывал лицо. На станции было пустынно. Где-то высоко, оставляя белую полосу, шел советский разведчик Пе-2. В селе раздались удары в рельсу. Немецкие танкисты поспешно прятались под навесы изб. Вдруг из-за угла крайнего дома появился комендант Крупке.
— А вот и я! Решил сам занести удостоверение и посмотреть, как вы здесь устроились. Да заодно еще раз лично извиниться за вчерашнее. — Но комендант не спешил отдавать удостоверение. Его явно интересовало что-то еще. Он медленно обошел машину, стоявшую под навесом. Потом, словно бы между прочим, заметил:
— Господин капитан, а номер на вашей машине немецкий. Уж не взяли ли вы ее у нас напрокат?
— Я, право, затрудняюсь вам ответить, мой капитан, ее выделили в немецком штабе для нашей службы.
— Ах, вот как! Возможно, возможно. А не скажете,
капитан, уж не работала ли вчера ваша рация на передачу?Брэтеску почувствовал, как что-то неумолимое сдавливает грудь. Стараясь не выдать своего волнения, он с предельным безразличием ответил:
— Весьма возможно…
— Я не очень затрудню вас, если попрошу дать текст этих радиограмм?
— К сожалению, господин капитан, я не имею инструкций, разрешающих мне сообщать секрет нашего шифра даже гестапо. (А сам подумал: «Наверно, уже кое- что расшифровал».) Но если это имеет для вас какое-либо значение, я могу сказать в общих чертах о содержании. — Капитан явно не собирался отказаться от того, чтобы узнать содержание, но и Брэтеску не принимал молчание за знак согласия.
— Вы не поймите меня превратно, капитан, но мне придется запретить работать вашей рации на передачу, так как это район дислокации немецкого соединения. — И, видя удивление Брэтеску, поспешил добавить: — Право, я здесь ни при чем, таково распоряжение начальника гарнизона генерал-майора фон Ауэ. — При упоминании этого имени Крупке пронзительно взглянул на Брэтеску. «Все ясно, мы оба знаем Ауэ по Испании. И он догадывается, кто я. Но почему не арестовывает, почему? — мучительно думал Брэтеску. — Впрочем, куда ему спешить. Я все равно никуда не убегу». В это время прозвучал отбой воздушной тревоги. К сараю подошел румынский лейтенант и полуофициально доложил:
— Господин капитан, ваше приказание выполнено. Мы здесь в роще, неподалеку от вас, чуть что, крикните — поможем, если потребуется.
— О, вы уже отдаете приказания, капитан! — воскликнул удивленно Крупке. — Сразу видно, инициативный офицер — везде командир.
— Вы преувеличиваете мои достоинства, господин капитан.
— Что вы, что вы. Я слышал от штабистов: вчера фон Ауэ познакомился с содержанием ваших пакетов. В них немало интересного говорится о ваших соображениях по использованию французских пушек на немецких лафетах. Интересно, очень интересно. А вы сами по образованию не артиллерист будете?
«Час от часу не легче», — подумал Брэтеску.
В этот момент резко и часто забили в рельсу. На горизонте показалась первая девятка «петляковых». Брэтеску успел заметить, как раскрылись люки и из них посыпались бомбы. От первой серии разрывов с танков слетели маскировавшие их ветхие крыши изб. Вскоре появилась вторая девятка. Сваливаясь в крутое пикирование, они с ревом выходили из него, оставляя за собой черную каплю летящей огромной бомбы…
Строян начал торопливо заводить машину. На ходу сворачивая антенну, из сарая выскочил Иван Чабан. При его появлении немецкий комендант, на мгновение оторопев, бросился ему навстречу. Затем взрыв. Горячая волна смрадной гари оранжевым отсветом полыхнула перед глазами Брэтеску. Словно в тумане, над ним проскользнуло широкое, с огромной красной звездой крыло самолета. «Вот бы таких Лукачу нам в Испанию», — мелькнуло в мозгу, и он почувствовал, как теплая дремота овладевает всем телом… А когда Брэтеску приоткрыл глаза, то сквозь отяжелевшие веки он увидел беспокойное лицо Штефана Ситеруша и улыбающегося капитана Крупке.
— Брэтеску, Родригос, Илие, дорогой мой, — теребил его Иван Чабан, словно боясь, что он уйдет, так и не дослушав его, — а нашелся-таки твой «К-17». Слышишь, нашелся!!!
…Очнулся Брэтеску от резкого запаха йодоформа, в купе немецкого санитарного поезда. За окном быстро пролетали верхушки деревьев и бесконечно долго ползло голубое небо. Мир перемещался куда-то назад в абсолютной тишине. Его очертания лишь изредка затуманивались, словно их чем-то размывало на чуть припорошенном снегом окне. Брэтеску хотел было повернуться, но острая боль резанула по всему телу. Нечто похожее на радость сверкнуло в мозгу: «Жив! Жи-и-и-в!»