Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20

Иван Алексеевич провел ногтем по скатерти, на крахмальной ткани осталась заметная черта. На эту черту он положил половинку спички, чуть отступая, пристроил целую, затем уложил спичечный коробок, папиросу, папиросную пачку и на максимальном удалении — пепельницу.

— Вот таким образом!

Оглядев получившийся макет, Ромов удовлетворенно потер ладошки.

— А если кто-то отошел от передка дальше, чем ему положено, — первый номер передвинул спичку на уровень папиросы, — тут его передвижная патрульная группа СМЕРШа — раз!

Ромов подрулил к спичке корочкой хлеба, которую не смогли одолеть пластмассовые зубы.

— Почему здесь, лейтенант? Если по вызову в полк — дело одно, а если никто не вызывал — значит, дезертир! А там трибунала нет и приговоры никто не пишет, по дезертиру — огонь! И не важно, в каких чинах и званиях — вышел за пределы разрешенной полосы — все!

Попову показалось, что мирная корочка хлеба приобрела угрожающий, хищный вид… — И вот, государи мои, — многозначительно округляя рот, продолжал Иван Алексеевич, — двигаюсь я со своей группой в десяти километрах от линии фронта, смотрю — на проселке автобус! Подъезжаем, выскакиваем: «СМЕРШ, приготовить документы!»

Иван Алексеевич расчетливо сделал паузу и эффектно хлопнул ладонью по столу.

— Четыре человека: старенький генерал-комдив, с Красным Знаменем, ординарец, радистка и какой-то офицер. «Почему здесь?» — Ромов тронул папиросную пачку. — «Ваше место в трех километрах от передовой!»

Папиросная пачка перенеслась со своего места на запретный рубеж пепельницы.

— Генерал растерян: «Штаб дивизии ищем, с дороги сбились…» Похоже, что так и есть. Боевой генерал, с орденом, старый… но за пределами разрешенной полосы! Что делать? — вдруг обратился Ромов к внимательно слушающему Валере. Тот пожал плечами:

— Пусть едет к себе в штаб…

— Да-а-а, — неопределенно протянул Ромов. — Оно вроде так, да не совсем! Я-то не один — за спиной три автоматчика. Три свидетеля… А время какое? Завтра у самого спросят: «Почему отпустил?»

— И что вы сделали? — тихо спросил Попов.

Ромов ковырнул вилкой остывшие пельмени.

— Посадил генерала в машину, двух автоматчиков — в автобус и сдал всех в штаб армии!

Для наглядности он сунул папиросную пачку в пепельницу. Пачка не помещалась, и первый номер вогнал ее силой, смяв картонные бока.

— Давай, Валера, выпьем за аксакала! — предложил Сергеев. И хотя все шло по разработанному им сценарию, Попов замешкался и как бы через силу выполнил предложение товарища.

— Иван Алексеевич наш за свою жизнь хлебнул лиха! — посочувствовал Сергеев.

— Всяко было, Сашенька, — вздохнул Ромов. И, помолчав, добавил:

— Как ни тянусь, а скоро мне на покой. Но кому работу делать? Ты вот, Сашенька, сердишься, а тебе бы надо меня сменять…

— Так-то оно так, — сомневаясь, протянул Сергеев. — Да привычки нету…

— А у меня была привычка? — обиделся Иван Алексеевич. — Ты что же думаешь, я всю жизнь? В те годы я вообще на картотеке сидел, да и после войны в кадрах работал. А с шестидесятых начал, это верно. Душа никогда не лежала, но куда деваться? Я не буду, ты не будешь, Валерик не будет… А кто? У меня, ей-Богу, здоровья уже нет по ночам валтузиться.

— Это я понимаю, — произнес явно колеблющийся Сергеев. Валере показалось, что он даже переигрывает.

— А понимаешь, так и принимай решение, — дожимал Иван Алексеевич. — Давай со следующего раза…

Сергеев мучительно раздумывал, катая в мощных пальцах пустую рюмку.

— Ладно! — резко бросил он наконец. — Считаем, так и решили!

— Вот и славненько, — пластмассово разулыбался Ромов. — Знаете что, ребятушки, давайте-ка мы ко мне пойдем. Посидим спокойненько, чайку попьем, наливочка есть…

Попов глянул на часы, собираясь отказаться, но туфель сорок седьмого размера больно ткнул его в лодыжку.

— А чего, гулять так гулять, правда, Валера? — спросил кандидат в первые номера с натуральным возбуждением в голосе, психологически оправданным трудностью принятого только что решения.

— Конечно! — весело подхватил Попов, чертыхаясь про себя. Валентина уже несколько раз укоряла его за поздние возвращения и частые выпивки.

Ромов жил неподалеку, в конце Вокзального спуска. Большой серый дом довоенной постройки начинался шестью этажами, но по ходу опускавшейся улицы вырастал до восьми, а в последнем подъезде имел одиннадцать этажей и напоминал огромный тяжелый корабль с высоко взметнувшейся рубкой. На самом верху рубки и находилась квартира Ивана Алексеевича.

— Теперь так не строят, — неосторожно сказал Попов, заходя в подъезд, и мгновенно «завел» хозяина.

— А знаешь, сколько времени ушло — от котлована до новоселий? — запальчиво спросил Ромов. — Ну скажи, сколько?

Большой старомодный лифт медленно выносил их наверх.

— Ровно полтора года! — торжественно объявил Ромов. — День в день. И никаких доделок — полы до сих пор без ремонта лежат, стены целы — ни трещин, ни просадок. Вот и сравнивай!

С громким щелчком лифт остановился.

На лестничной площадке Иван Алексеевич замешкался, хлопая себя по карманам, наконец радостно зазвенел связкой мудреных ключей.

— Слышь, Алексеич, опять лифт полдня не работал, — на затворное щелканье замков выглянул сосед, высокий пухлый старик, очевидно, ровесник Наполеона, — Я тут жалобу коллективную написал, зайди, поставь роспись. И по домкомовским делам поговорить надо…

Расслабленно-приветливое лицо Ромова неожиданно напряглось.

— Некогда мне. Надо — дам рубль для лифтера. А бумагу марать не буду, — сухо буркнул он.

Когда соседская дверь захлопнулась, Иван Алексеевич опять размягчился.

— Никогда не разговариваю с чужими, — справившись с последним замком и шаркая ногами по коврику, пояснил он. — А они вечно лезут — то в домино, то в дом норовят войти… Терпеть этого не могу!

И, мгновенно преобразившись, приветливо просиял:

— Проходите, ребятушки, вам всегда рад…

Попов вслед за Сергеевым переступил порог.

Деревянные, давно не крашенные полы, выцветшая позолота наката на стенах, допотопные абажуры, мебель начала пятидесятых…

Казалось, они попали в причудливо вынырнувший из пучины минувших лет островок прошлого. Здесь тяжело смотрел из портретной рамки молодой Иван Алексеевич, стоящий за стулом, на котором сидела молодая миловидная женщина в длинном темном платье. На высокой спинке дивана с потертыми кожаными валиками и на складном из трех частей трюмо молодой Иван Алексеевич скакал на коне, целился из охотничьего ружья, стоял на веранде беломраморного санатория, сидел за уставленным телефонами письменным столом.