Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20

— Естественно, — подтвердил Генрих. — В конце ноября сорок первого меня дернули из камеры и сунули в лагерь. На прощание следователь доверительно предупредил — вы неглупый человек, Шеель, и должны понимать, если с вашим визави на той стороне что-то случится, вас ждет суровое наказание. Другими словами, операция началась.

Алекс вслух грубо выругался по-русски-немецки.

— Scheisse, scheisse и еще раз Шайзе (сноска: дерьмо), вашу мать! Подавиться вам колом в глотке!

Далее на немецком мысленном торопливо пожаловался.

«(Сталинский) лагерь хуже (любого наказания), тем более (тот, в котором) я очутился. Я (стремился) любой ценой вырваться (оттуда). Как (видите, моя уловка) сработала».

«Чем (же он) страшен?»

«Вы никогда (не бывали) в лагерях?»

«Нет».

«И не советую. Кормежка (паршивая, обычно ее) вовсе нет. Вы (там и месяца) не протянете».

«Говорите вслух. Только (думайте, что) говорите. О лагерях ни слова».

— Две недели назад меня самолетом доставили сюда и предложили искупить вину.

«Так не бывает!» — не поверил я.

«Я тоже (так считал). Какой (дурак возьмет на себя) ответственность вручить мне оружие и (отправить) на передовую. Я же (по идее сразу) перебегу на ту сторону».

«А вы (не перебежите)?»

«Нет!»

«Не верю. Вы (что-то не) договариваете. Говорите вслух!!! Нельзя (делать слишком) длинные паузы».

«(Если) я скажу, (вам) не выйти отсюда».

«Обо (мне не) беспокойтесь. (Подумайте) о себе. На той стороне (вас тоже ждет) расстрел или лагерь».

«Не скажите. У меня есть (чем поделиться с) дядями из фатерлянда!»

«(Говорите) вслух. (Говорите) что угодно, (только) не молчите!!!»

Он не произнес ни слова, поэтому мне пришлось заполнить опасную паузу.

— Зря надеетесь, Еско. Я знаю фашистов. Так с какой целью вас доставили в Москву?

— Человек на той стороне оказался или скоро окажется на грани провала. Следователь утверждает, что это случилось по моей вине.

— Это правда, Алекс. Я знаю, что это правда. Расскажите все. Что вы утаили от чекистов?

Он сделал вид, что задумался, долго курил, осыпая меня с помощью табачного дыма грубыми и оскорбительными для всякого честного медиума мыслями.

«Вы провокатор. Scheisse, scheisse!!! Вы красный (провокатор)!!! Зачем (вам рисковать) головой? Шайзе!!»

«Не (спешите с) выводами. Я согласен (с вами), выбор труден. Чтобы спастись, (попробуйте) отказаться от романтических настроений. Что-то в Германии и что-то в России враждебно вам. Но что-то настроено дружественно».

«Если вы имеете (в виду исход) войны, я более склоняюсь (к победе) красных. Если Гитлер (не смог сразу раздавить) их, ему каюк! На стороне красных (право) на жизнь. Они (будут драться до) конца. У (них есть) Сталин. Этот кого (угодно в бараний рог) согнет!»

«Согласен. Хотя (это не бесспорно). Не отвлекайтесь! Но выбор (вовсе не означает), что можно (предать живого) человека на той стороне».

«Я (не собираюсь никого) предавать. В том числе (Германию). В том числе (и своих) соотечественников.

Я спросил вслух.

— Вы знаете что творят наши соотечественники на оккупированной территории?

— Разве вы немец?

— Я вырос в Германии, там стал человеком. Мне было одиннадцать лет, когда я сбежал из иешивы? Вы не любите евреев?

— Глупости! Среди моих друзей в Краснозатонске были евреи. Прекрасные ребята.

— Этих прекрасных ребят расстреливают без суда и следствия. Только за обрезание, а их родственников сгоняют в гетто.

Он задумался.

Сердце у меня дрогнула. Я ни в коем случае не стал бы доверять антисемиту, но, чувствовалось, у Еско нет камня за пазухой. Он вспомнил, как его отец по поводу гонений, распространившихся при Гитлере, заметил, что не одобряет преследований по расовому принципу. В первую очередь, объяснил старший Шеель, это бесполезно, во-вторых, примитивно, но это его страна, и он вынужден исполнять долг. Он воистину был старый имперский барон!

Я напомнил Еско.

— Один умный человек, живший в восемнадцатом веке, сказал, что верность долгу относится к тем опаснейшим заболеваниям, которым мечтают заразиться многие.

— Хорошо сказано, но это не мой случай.

«Это (именно тот) случай. (На одной чаше) верность долгу (неизвестно перед) кем и неизвестно по какой причине, (на другой) жизнь человека, который борется (с фашизмом). Расскажи (все). За свои (грехи отвечу) сам. О чем (ты) умолчал?».

— Итак, в чем причина, что вас так срочно привезли в Москву?.. — я был настойчив.

— Перед отъездом отец перевел все свои средства в валюту и положил на счет в один из швейцарских банков. Мы съездили в Женеву, там у меня как наследника взяли отпечатки пальцев. Полагаю, что человеку на той стороне предложено получить деньги. Если он не в состоянии добраться до счета, следовательно, он не Шеель. Мне предлагают отравиться в Швейцарию и снять ключ. За это мне обещана амнистия и восстановление в правах советского гражданина.

«Они (боятся, что ты) сбежишь?!»

«Я сам (боюсь, что) сбегу!»

«Я верю (тебе, Алекс). У тебя (в сердце нет) ненависти к тому (человеку, который сейчас) находится в Германии?»

— У меня нет к нему ненависти.

Я испугался — ах, какой прокол! Я же не спрашивал о ненависти вслух. Хорошо, замнем.

— Ты полагаешь, что стоит тому человеку добраться до твоих денег, и ты останешься гол как сокол?

— Нет. Отец так распределил вклад, что до тридцати пяти лет я могу снять одновременно только твердо назначенную сумму. Она велика, но это мизер по сравнению с общим состоянием.

— Кто следит за исполнением этого условия?

— Душеприказчиками отца являются его друзья по Дюссельдорфу Людвиг фон Майендорф и банкир Ялмар Шахт.

Я поперхнулся.

Вот он, момент истины!!

Я едва сумел прикурить от зажженной спички — руки дрожали. Человеку, проживавшему в Германии после Первой войны, не надо было объяснять, кто такой Ялмар Шахт. Стало ясно, какие ставки на кону. Я знал немцев — перед человеком, чьим душеприказчиком является Шахт, откроются многие двери, в том числе и на самом верху. Они не хотят терять такую возможность. Они все равно отправят Еско в Швейцарию, но Лаврентию Павловичу нужна подстраховка. Если этот молодчик сбежит, он свалит вину и на меня тоже. Одним выстрелом убьет двух зайцев! Лаврентий Павлович крепко повяжет меня неудачей. Ловок, черт!