Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20

– Не имеют, Олежка!

«С-сука! – мысленно выругался Белозерцев, на шее у него напряглись две крупные жилы. – Ол-лежка» Он вдруг поймал себя на том, что не верит в происходящее, не верит в то, что Ирина сможет ему изменить, он понял, что это неверие будет жить в нем до конца, до той поры, пока все не произойдет. Белозерцев не представлял себе, что будет с ним, если это произойдет. «Это, – горько усмехнулся он, – эт-то… Словно у измены нет названия».

А «заместитель» продолжал занудствовать, он будто бы специально тянул время. Собственно, затяжка и родила в Белозерцеве спасительную мысль о том, что Ирина все-таки не упадет…

– Клерк-баба потребовала, чтобы я принес справку с места работы. Какую, спрашиваю, справку? Да гарантирующую, оказывается, что я не останусь в Америке, не буду там нахлебником. Представляешь? Да нужна мне эта Америка, как щуке зонтик! И какая такая работа может выдать подобную справку, а, Ириш? Да никакая! А еще чем, спрашивает, вы можете доказать, что не собираетесь остаться в Америке? Каково, Ириш?

– Я тебе сочувствую, Олежка! – голос Ирины несколько похолодел – видать, «заместитель» был плохим психологом и слишком затянул свой рассказ – он почему-то не понимал, что Ирине нужно совсем другое.

«С-сука!» – вновь оглушенно помотал головой Белозерцев. Надежда его была напрасной, у Белозерцева не осталось ни одного шанса на то, что Ирина не совершит… в общем, не изменит ему.

– В бетонном отсеке, где выдают визы, – духота, людей набито, как селедок в бочке, все переговоры-разговоры слышит публика – унизительно все это… Очень унизительно! Посетители похожи на кандидатов в зеки, словно бы под следствием находятся, – «заместитель» уже стянул с себя все, остался в узеньких синих плавках, украшенных приметной белой надписью «спиид».

«Спиид… Что бы это значило? Уж не подлая ли болезнь? – поморщился Белозерцев. – Ах, Ирка, ах, сука!»

– Передо мной стояли двое, пара, он и она. Ему – лет восемьдесят, ей – семьдесят пять. В Америке у них дочка, замужем за водителем автобуса, двое внуков, которых они никогда не видели. Просили, умоляли дать им визу – старики все же, внуков хочется посмотреть – не дали. А чем, спрашивают, вы докажете, что не останетесь в Америке? Да старые мы, старые, отвечают, доисторические ископаемые, у нас здесь тоже есть дочки и внуки с внучками есть, их полным-полно – все есть, и дом есть – в общем, нам возвращаться сюда обязательно надо, но вот американских внуков, пока имеются силы, очень хочется повидать. Через год мы их уже не сможем увидеть – старые, нам очень тяжело пересекать океан. Даже на самолете… так и не дали им визу. И мне не дали. И-и-их! – «заместитель» неожиданно сделал в воздухе сложный гимнастический кульбит и почти беззвучно, словно был невесом, опустился на золотистую тахту, затем, взбрыкнув ногами, взлетел вновь. – Ах, как хор-рошо!

В тот же самый миг Белозерцев увидел голое тело Ирины – без лифчика, без трусиков, так же по-ведьмински невесомо пронесшееся в воздухе и опустившееся на тахту рядом с «заместителем», – и не сдержал стона.

– Надо будет мне с Белозерцевым поговорить, чтобы он тебе помог, – сказала Ирина, – Белозерцев у нас всесильный.

– И добрый! – воскликнул «заместитель».

– Но надо ли тебе ехать в Америку? Ты определись, Олежка! Может, не надо?

– Н-надо.

– А как же я? Я ведь буду скучать без тебя! Может, мне тоже напроситься в Америку? Возьмешь с собой?

– Благоверный твой… Он тебя отпустит?

– А куда он денется? Он нам устроит роскошную поездку на двоих и знать этого не будет. Не додумается просто.

Это было слишком унизительно. «С-сука, вот с-сука, – Белозерцев не сдержал нового стона – задавленного, глубокого, ножиком пырнувшего в самое сердце, отхлебнул немного из фляжки: а ведь полтора месяца назад Ирина и правда летала в Америку. На две недели. И он действительно помогал какому-то хмырю с визой – звонил своему приятелю, директору департамента в Министерстве иностранных дел, просил похлопотать, – тот откликнулся, похлопотал, все сделал, хмырь получил визу. Фамилию хмыря Белозерцев не помнил, он вообще никогда не держал фамилии в голове – чего разным мусором захламлять мозг? – Во-от с-сука!»

– Это будет роскошно! Ох, как я мечтаю о такой поездке! – театрально вскричал «заместитель», вздернул руки к потолку.

– Иди ко мне, – изменившимся, каким-то воркующим голубиным голосом позвала его Ирина, и «заместитель» навалился на нее, закатил глаза на лоб от наслаждения, задышал часто.

Белозерцев вымученно улыбнулся. Никогда не думал он быть рогатым и вот стал. Более унизительного состояния – или как еще можно определить бытие рогатого? – не придумаешь. И никем это пока не придумано – ни мыслителями, ни литераторами, ни физиологами, ни знатоками человеческих душ. Хуже может быть только смерть. В голову вполз шум – странный, с металлическим отзвоном и щелканьем, затылок сжало. С экрана доносились стоны и вскрики: стонал и задушевно вскрикивал «заместитель», стонала и вскрикивала в сладком азарте Ирина. Эту ее способность буйно вести себя в постели Белозерцев хорошо знал. Еще бы не знать! Он сглотнул жесткую, противно горькую слюну – будто не коньяка выпил, а полыни нажрался, крапивы, еще какой-то пакости.

Но переживания ничего не значили в сравнении с тем, что ему еще предстояло испытать. И сделать. С Ириной, с «заместителем». Сердце колотилось громко, отдавалось болью почему-то в глотке, его можно было выплюнуть в корзинку для бумаг – да и зачем оно, сердце, когда происходит такое? Кого жалеть, кого любить?

А переживания Белозерцева никого не интересуют – ни одного человека в этом огромном мире. Быть может, только тех, кто так или иначе будет зацеплен исходом его жизни, да Костика. Но Костик еще слишком мал, чтобы разбираться во взрослых делах и переживать.

«Заместитель» перестал стонать, задергался, по-рыбьи распахнув рот, вместе с ним задергалась и Ирина. Белозерцев увидел ее обнаженную руку с какой-то дряблой, враз постаревшей кожей, потом ногу с откинутым в сторону соблазнительно-круглым коленом, молочно-белые, со следом плавок ягодицы «заместителя» и неожиданно поспокойнел. В конце концов у него есть Виолетта! А Ирина… нет, с Ириной после всего этого он жить не будет. Все, финита ля комедия! Виолетте придется привыкать к Костику, а Костику – к новой маме.

– Вот и все, – вслух, без всякого выражения произнес Белозерцев, накренился вперед, чтобы лучше рассмотреть происходящее на экране. – А Ирка-то, сука, кажется, залетела! – он испытал странное злорадство.

Ирина быстро беременела, всегда жаловалась на это Белозерцеву, просила вести себя соответственно, и Белозерцев, хоть и неприятны ему были такие просьбы, все-таки старался, чтобы жена не «залетала». Технология была проста, ничего в ней нового – все на уровне восемнадцатого века.

– Тебе хорошо со мной? – услышал он голос жены, дернулся, словно от укола, подумал о том, что он тоже много раз слышал от Ирины эту фразу, полувопрос-полуутверждение, и всегда отвечал стереотипно: «Очень хорошо, очень…» – и в ту пору, когда она была еще девчонкой с ладной фигурой и чистым, не тронутым временем лицом, и сейчас, когда она расцвела, сделалась яркой, какой-то величественной в своей красоте, хотя повадки у нее до сих пор остались девчоночьи, студенческие.

– Очень хорошо, очень… – ответил Ирине «заместитель», и Белозерцев словно бы услышал самого себя. Одинаковость ответов, стертость, привычная обыденность слов невольно выдавили у него слезы из глаз, он всхлипнул.

Экран перед ним раздвоился, поплыл радужными пятнами, Белозерцев перестал видеть, что там происходит – впрочем, что бы там ни происходило, самое страшное осталось позади, он понял, что дома, очага, семьи – той прежней, слаженной, где все дышало доверием, семьи уже нет. И не будет. Внутри у него возник тоскливый зажатый скрип, ребра заломило, словно по ним, по живым кто-то поскреб ножом, скрип повторился. Вот так все рушится в один день. Было все – и не стало ничего. Ни Ирины, ни дома, куда ему теперь будет трудно войти, ни… И Костик выкраден.