Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
Потом он приоткрыл люк, и в каюту снова ворвались соловьиные трели…
– Ну что, в Венеции было лучше?
Она откликнулась не сразу.
– Там все было по-другому… Это нельзя сравнивать…
– Ну, конечно, где уж нам…
– Нет, не в этом дело! Небо другое, звезды другие, море другое, другой язык, другая музыка… Но здесь как-то спокойнее. Вот веришь, я впервые за последний год по-настоящему расслабилась… Нет, не то слово! Ну, как будто камень с души спал. Страшный был камень. Он и в Езоло давил… И вот – ничего. Я как на острове. Сюда никто не доберется…
Она тревожно привстала на локте:
– Нам нужно уплывать и как можно быстрее!
– Но я же не передал дело в ФСК…
– Да плевать им на ФСК! Ты порошок им не вернул. Знаешь, сколько он стоит? Десять таких яхт можно купить с яхт-клубом в придачу.
– Не так уж много его и было.
– Да ты знаешь, ЧТО это такое?
– Знаю, арча.
– Сам ты арча! Это же… Это… – осеклась Карина.
– Ну, говори, говори… – зарылся он лицом в завесу ее волос.
– Это бетапротеин.
– Ну и что? Я думал – наркотик.
– Один грамм бетапротеина стоит на мировом рынке дороже золота – семьсот тысяч долларов.
– Да там и было каких-то десять граммов.
– На семь миллионов долларов там было.
– А я в свой унитаз высыпал.
– Ну и поздравляю. Лучше бы ты его из чистого золота отлил.
– Да что это за штука такая? С чем его едят?
Карина рывком высвободила волосы, села, обхватив колени.
– Я не знаю, для чего нужен этот препарат, но его добывают из человеческого мозга. И только из человеческого! Ты меня понял? – почти закричала она.
– Понял. Все понял. Только успокойся. И забудь про все, про свою фирму, про этот альфа-бета-гамма-глобулин… Ничего этого больше нет. Мы вышли из игры. Мы оставили их с носом. Завтра-послезавтра нас здесь не будет. Ну, скажи, может им такое в башку прийти, что мы с тобой уплыли от них на белом катере к едреной матери?! Скажи?
– Думаю, нет…
– Ну вот, видишь! Товарищ, мы едем да-але-око, подальше от этой Москвы! – дурашливо пропел Еремеев и потянулся за недопитым шампанским.
– Я хочу в душ! – Карина с трудом втиснулась в кабинку, оклеенную пластиком под голубую плитку. Горячая вода шла только при работе дизеля, нагреваясь в системе охлаждения, и Еремеев нагишом вылез в салон включать двигатель. Шестицилиндровый «вольво» легко запустился от танкового аккумулятора, стоявшего под деревянным трапиком. Карина блаженно взвыла, когда первые горячие струйки пробежали по спине. Но взвыли где-то еще, совсем рядом – на берегу. Еремеев вылез в кокпит и увидел голую девушку, за которой гнались трое парней. Судя по шашлычному костерку и стоявшей поодаль красной «Ниве», они привезли ее на пикник. На «пихник» – по жаргону подонков. Жертва с воплем о помощи вбежала в воду и поплыла к яхте.
– Помогите! Помо… – захлебывалась девушка в фонтанах брызг, взбивая их бешено, но бестолково работающими руками. Один из парней, самый рослый, слегка замешкался, сбрасывая джинсы, но через несколько секунд кинулся в воду. Он плыл быстрыми саженками и конечно же настиг бы добычу, если бы Еремеев не протянул руку девушке и не втащил бы ее по кормовому срезу в кокпит. В пьяном угаре, в азарте погони рыжий детина вскарабкался было тоже, ухватившись за неспущенный трап, но Еремеев почти что каратистским ударом ноги сбросил его в воду. Под яростные матюки за бортом он включил муфту гребного вала, и яхта медленно двинулась прочь, волоча невыбранный якорь.
– Правь от берега! – сунул он румпель в руки трясущейся от холода и страха беглянки, а сам пробежал на нос к якорному тросу. Не успел он выбрать и
двух метров, как над головой жар-птицей шорхнула красная ракета, ударилась о воду, разбившись на сотни огненных брызг. Палили с берега из ракетницы с пьяной дури и от бессильной ярости, стараясь попасть в борт уходящей яхты. Еремеев не стал втаскивать якорь, а как только он оторвался от грунта, быстро намотал трос на бронзовые кнехточки и кинулся в кокпит, радуясь еще одному промаху.– Марш вниз! – крикнул он девчонке, и та, сверкнув мокрыми ягодицами, нырнула в салон. Навстречу ей вышла из душа изумленная Карина.
«Не слишком ли много нагих дев на одном пароходе?» – не удержался от веселой мысли Еремеев, пригибаясь от зеленой ракеты. Вспомнил, как выглядят термические ожоги, и пожалел, что не удосужился посмотреть в бортовую аптечку.
«Завтра первым делом запасу медикаменты!» – пообещал он ангелу-хранителю. В четвертый раз стрелять не стали, яхта уже вышла за пределы досягаемости. Но матерные крики и угрозы долго еще были слышны на открытой воде. Еремеев ушел к другому берегу и там, под сосновым обрывом, выключил дизель и сбросил недовыбранный якорь.
Карина уже успела одеть спасенную в свою юбку и свитер, и та, собрав в узел мокрые волосы, грела пальцы о большую кружку с горячим чаем.
– Ее зовут Лена. Ей двадцать один, и она учится на третьем курсе журфака, – сообщила Карина, делая бутерброды. – Они хотели трахнуть ее втроем.
– Да уж не трудно было догадаться. А кто они?
– Ф-ф-фирмачи… – тщетно пыталась унять дрожь в губах Лена.
– Фирмачи-басмачи… – Еремеев плеснул ей в чай толику ликера. – Надо ж знать, с кем в машину садишься.
– Они сказали, что мы едем к их подругам. День Победы отмечать.
– Этот День Победы… Н-да… Есть хочешь?
– Очень!
– Это от стресса. Ешь, не стесняйся.
– У вас тут так здорово! Вы нудисты, да?
Только тут Еремеев спохватился и, быстро навернув набедренную повязку из полотенца, проскочил в каюту.
– Не совсем еще, – усмехнулась Карина. – Тренируемся только.
Лене постелили в салоне на диване по левому борту.
– Тебя мама не хватится? – поинтересовался Еремеев, закрывая вход в салон.
– Я в общаге живу, на Стромынке.
– А мама?
– В Ульяновске.
– Мы через Ульяновск будем проходить. Не хочешь с нами?
– Хочу, но у меня сессия.
– Ну, тогда – спокойной ночи!
Ночь и в самом деле выдалась умиротворяюще нежной, Еремеев разве что в детстве испытывал подобный покой. Тихо похлюпывала вода под скулой яхты, мягкое ложе колыбельно покачивалось, Карина слегка посапывала, уткнувшись носом ему в плечо, сквозь зеленое стекло палубного люка заглядывали в каюту зеленые звезды. Фантастически насыщенный день завершался сказочной ночью. Такого дня еще не было в еремеевской жизни: утром проснуться в хотьковской баньке, чтобы вечером уснуть в каюте собственной яхты.
«А может, я немного того? Так лихо расстаться с квартирой? А жить теперь где? Ну, летом-осенью здесь, на яхте. А зимой? Все же замерзнет, яхту надо поднимать… А в следующем году? Или ты рассчитываешь жить только до осени?»
В этой бесконечной череде тревожных вопрошений он сразу же уловил нотки материнского голоса. Только мама умела так обстоятельно причитать. Он прислушался к себе, пытаясь услышать доводы отца – так ловят в эфире нужную радиостанцию. Он умел это делать, слыша в себе почти явственно токи то отцовской, то материнской крови. Отец долго не отзывался, потом заговорил: