Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
Он достал из кармана «калькулятор», очень похожий на пульт дистанционного переключателя телепрограмм. Первый попавшийся крестик-модулятор вошел в приемный паз, как патрон в патронник. Нажать кнопку? Но кого поразит этот электронный залп? Может, Карину? А может, его самого?
«Санта-Марина» входила в яхтенную гавань. Он осторожно подошел к деревянному пирсу, ошвартовался. Близнецы-джентльмены резво выскочили на берег. Герман Бариевич распрощался с ними в салоне. Он сидел на диване, привалившись к спинке, бледный от морской болезни и пережитого потрясения.
– Сейчас, сейчас, сейчас поедем, – забормотал он, увидев заглянувшего
Олег выбрался в кокпит. Три черных «мерса» разворачивались на площадке, увозя посланцев дьявола. Дьявола – в этом не было больше сомнений!
«Он пожрал моих людей, я уберу твоих…» Древнее как мир вино мести – зуб за зуб – ударило в голову.
Еремеев достал «калькулятор» и навел его на отъезжавшие машины. Сеньор Мартинелли замешкался у закрытой дверцы. Шофер перегнулся через сиденье, чтобы открыть ее. Открыл. Но в этот момент Еремеев нажал кнопку. «Апостол Марк» грузно осел на мокрые листья, не выпуская ручку дверцы. Шофер поспешно втащил его в машину и бешено рванул с места.
Еремеев сменил модулятор, даже не взглянув на номер крестика. Нажал убийственную кнопку. Затем еще. Еще… Он не видел, что происходило там, в салонах элегантных лимузинов. Но черные «мерседесы» один за другим превращались в черные катафалки, увозя трупы своих засекреченных пассажиров.
Он вез обмякшего раскисшего шефа в «джипе» с одной яростно неотступной мыслью: «Если ребят и в самом деле угробили, брошу его живьем в бассейн с пираньями».
Герман Бариевич вдруг захлопал себя по карманам.
– Надо срочно вернуться! Я забыл одну важную вещь.
– Вот она, – Еремеев достал «калькулятор» и вышвырнул его в окно. – Я разрываю наш контракт!
Гербарий все понял, сжался и затих.
Еремеев снял трубку радиотелефона и, набрав номер дежурного охранника, передал бывшему шефу:
– Скажите ему, чтобы вся охрана ехала к вам на Солянку.
– Что вы собираетесь делать?
– Побеседовать с вами с глазу на глаз. Без посторонних лиц. Ну, же!
Голос Еремеева не оставлял никаких надежд на иной исход их отношений.
Герман Бариевич отозвал охрану.
В Засенежье они въехали, когда уже стемнело. Железные ворота Еремееву пришлось открывать самому.
Он втолкнул Гербария в пустую кунацкую. Под телефонным аппаратом нашел записку Карины: «Я в Москве. Позвони!» Оборвал телефонный шнур. Огляделся по сторонам. Комната без окон. Камера, а не комната. Черта с два отсюда выберешься. Сам не раз приглядывался.
– Ключи!
– В плаще…
Он отыскал в кармане брошенного на кресло плаща связку ключей и запер кунацкую на два оборота мощного замка. Пробежал по остальным комнатам. Дом был пуст.
В кабинете шефа остановился перед сейфом, отыскал в связке нужный ключ. Бронированная дверца плавно отошла в сторону… Кубическое нутро поразило его своей пустотой. Лишь в самом углу лежали две пачки стодолларовых купюр. Зато в «секретке» он обнаружил пластиковый футлярчик из-под зубоврачебных боров. Вместо сверл в промаркированных гнездах поблескивали стерженьки-модуляторы. Разбираться в обозначениях было некогда, хотя там наверняка хранился электронный ключ и от его жизни. Еремеев сунул футлярчик в карман и вытащил из «секретки» еще одну вещицу – агатовую шкатулку, заполненную на две трети золотыми зубными коронками и обручальными кольцами… Золотые слепки чьих-то сгинувших
тел…Он бросился вниз, в бункер. Его колотила нервная дрожь. Еще в коридоре услышал воющий гул костомолки. Распахнул дверь.
– Наиль! Вчера не привозили дв… – и осекся. Между пакетов с костной мукой стоял поколенный протез. «Made in Кандагар» чернела выжженная на пластмассовой голени надпись. И чуть пониже «I love Lena». В углу, в груде разношерстной одежды, валялась знакомая куртка-камуфляжка. Он пошарил в карманах и вытащил блокнот. Бывший майор Тимофеев писал стихи.
Не надо брызгать краской Коричневой и красной! Коричневый от горного загара Я красным стал от крови в Кандагаре…Он пролистал страницы. Строчки плыли, двоились в глазах:
Сдан Севастополь. И Кремль не наш. В немецкий цвет окрашены мундиры. В Чечне полки на зимние квартиры Оставлены, где жизни баш на баш.Он сунул блокнот в карман и выключил дробильный барабан.
– Кончай работу, пошли со мной! – крикнул полуоглохшему Наилю. Парень охотно двинулся за ним в коридор. Они вошли в отсек-«аквариум». Шарпей, опустившись на четвереньки, разглядывал, как пляшет под водой очередной скелет. Он даже не оглянулся на вошедших.
– Так его, так! – подзадоривал он хищных рыбок. – Работайте, милые, рабо…
И полетел в бассейн от мощного пинка под зад. Вой санитара-садиста перекрыл лязг железной двери. Еремеев каблуком забил задрайки до отказа.
В операционной, к счастью для хирургов, никого не было. Погром, который Наиль с Еремеевым устроили в четыре ноги и четыре руки, мог сравниться лишь с взрывом гранаты.
Выскочили наверх. И вовремя. В открытых воротах помигивали стоп-сигналы черного «мерседеса», того самого, что привез Германа Бариевича в яхт-клуб и теперь увозившего его невесть куда.
Как он выбрался? Кто его выпустил?
У машины крутился сенбернар, царапая лапами заднюю дверцу. Радик? Он тоже в машине?! Как он мог забыть про него?! Приехал на своем псе и открыл кунацкую? В самом деле, что стоило Гербарию соединить жилы оборванного шнура и позвонить своему компаньону…
Растяпа!
Еремеев бросился к «джипу». Наиль за ним, вскочили, взревел мотор – за «мерсом»!
Очень скоро Еремеев убедился, что «джип» весьма уступает в скорости «мерседесу», а сам он – в шоферском искусстве – водителю Гербария. Правда, на одном из поворотов ему удалось почти догнать ускользающую машину, фары высветили в заднем стекле крохотную головку Радика. Но едва они выбрались на ленинградку, как «мерс» рванул вперед черной молнией.
Еремеев гнал его до поворота на Шереметьево, и только там понял безнадежность погони. В аэропорту их не взять. Там они под охраной закона.
Обратно ехали вдвое медленнее – не хотелось рисковать на мокром асфальте. Наиль сидел рядом, еще не веря в свое избавление, жадно разглядывая осень, пылавшую по обочинам купинами осин. И дождь, нудный, серый, как сумерки, дождь, должно быть, казался ему самым прекрасным из всех дождей.
Еремеев включил приемник, отыскал программу «Ретро».