Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22

Разумеется, Юрка не упрекал и не требовал объяснений, но за явно продуманными, точно взвешенными словами его ощущалась горечь. Словно он был поражен в самое сердце, подавлен, разочарован. Они договорились тогда встретиться и во всем хорошенько разобраться. Но потом, припоминая, как все было, Люсин почувствовал, что Березовский уже составил законченное мнение. И это было обиднее всего…

На работе, куда Люсин добрался с некоторым опозданием, цепь злоключений не прервалась. Позвонил Дед и выдал ему очередной разнос. Сначала Люсин даже не мог понять, в чем дело. Мысли его были где-то далеко-далеко…

– Ты почему это выгораживаешь поджигателей? – с ходу ошарашил его генерал. – Почему суешься куда не следует?

– Не понял, – машинально ответил Люсин, но сразу же спохватился и забеспокоился, что Дед может обидеться. – О каких поджигателях речь, Григорий Степанович? – кротко осведомился он.

– Не строй из себя… невинность, Люсин! – окончательно рассердился генерал. – На каком основании ты вмешиваешься? Мне только что звонили пожарники!

– Вон оно что! – Люсин сообразил, откуда дует ветер. – Не вмешивался я, Григорий Михайлович, в их дела! Просто случилось так, что интересы пересеклись. Зализняк и Потапов, которых они подозревают в поджоге, проходят по делу Ковского…

– Вот и занимайся им! – в сердцах оборвал его генерал. – А решать, кто мог поджечь торф, а кто нет, предоставь другим. Понял?.. Усвоили, Владимир Константинович?

– Никак нет. – Внутренне закипая, сквозь зубы процедил Люсин. – Позвольте, товарищ генерал, объяснить.

– Слушаю вас.

– В ходе проверки всех обстоятельств, при которых Зализняк и Потапов похитили, а затем утопили в озере труп, мне пришлось волей-неволей заняться и этим пожаром. Мы опросили десятки свидетелей, говорили с метеорологами, работниками торфопредприятия, с теми же товарищами из пожарной охраны. Так что мнение, которое я высказал, взято не с потолка. Торфяник, вне всяких сомнений, загорелся почти одновременно в нескольких местах. От костра же, который развели Зализняк и Потапов, как максимум могло вспыхнуть только второе поле. Они далеко не ангелы, но незачем валить на них чужие грехи.

– Это все?

– В общих чертах… Могу лишь добавить, что почти в одно время с пожаром на Классоне загорелось и на болоте Васильевский мох. Выходит, и тут наши прохиндеи постарались? Абсурд же так думать, Григорий Степанович. Просто совпали самые разнородные обстоятельства… Специалисты говорят, что подобное наблюдалось только при Иване Грозном. Тогда тоже в одночасье воспламенились болота вокруг Москвы.

– Теперь я окончательно убежден в том, что жалоба на ваши неправильные действия вполне обоснованна, – отчеканил генерал. – Прошу, Владимир Константинович, в оперативную работу пожарников впредь не вмешиваться.

– Слушаюсь! – отчужденно сказал Люсин после долгой паузы. – Я все понял.

– Говори яснее. Чего ты еще хочешь?.. Иван Грозный, видите ли!

– Мне трудно будет согласиться с тем, что людей, предположительно виновных в непредумышленном поджоге, обвиняют в куда более серьезном преступлении. Может, и это меня не касается, товарищ генерал?

– Кому ты втираешь очки? Я ли тебя не знаю? Ведь одно дело высказать и даже отстаивать свое мнение, другое – предпринимать самостоятельные действия, на которые тебя никто не уполномочил. Разница есть? Согласен?

– Виноват, товарищ генерал. Возможно, я действительно слишком рьяно отстаивал свою правоту и где-то даже переборщил, но ведь речь-то идет о судьбах людей.

– Знаю я этих людей… Клейма поставить негде.

– Принципиально…

– Да-да, объясни мне, пожалуйста, этот свой принцип! По-человечески объясни. Ты же далеко не всегда такой щепетильный, такой правдоискатель. В чем тут дело?

– Ей-богу, ни в чем, Григорий Степанович! – взмолился Люсин. – Просто они такие дураки, эти Потапов и Зализняк, что руки опускаются! Если разрешите, я сейчас зайду и покажу вам…

– Не надо, – холодно остановил его генерал. – У тебя работы много. И вообще попридержи эмоции. Не нужно эмоций. Излагай факты лучше. А главное, ограничь свои розыскные действия порученным делом. Оно у тебя и без того многогранным получается. И физики и лирики, Иван Грозный! Эрудит нашелся… Я еще вот что хотел сказать. В порядке совета. Добиваясь нужных показаний, не стремись выдавать авансы. Это я так, на всякий случай.

Люсин вздохнул и медленно опустил трубку. Что он мог возразить? Дед отколошматил его по всем статьям. Оставалось только терпеть…

Люсин привык к тому, что в разговоре генерал то и дело меняет интонацию, переходя с дружески-доверительного тона на официальный или ворчливо-назидательный. Этим он подчеркивал свое личное отношение к обсуждаемому предмету, избегая, однако, прямых оценок, которые казались ему грубым администрированием. Каждый, в конце концов, был волен понимать его по-своему. Он не закрывал глаза на то, что нехитрый голосовой код, равно как и переходы в обращении с «вы» на «ты», всеми в отделе воспринимались совершенно однозначно. Но даже ясно выраженное мнение начальства – все-таки мнение, а не приказ. По крайней мере, его позволялось обсуждать. Зато когда Григорий Степанович ровным будничным тоном говорил, что надо сделать то-то и то-то, оставалось только одно: исполнять. Молчаливо подразумевалось, что никто не подозревает о наивных хитростях генерала. И только Люсин с его стихийной склонностью к подражанию платил начальству той же монетой. Он не только подчеркнуто не скрывал того, что генерал называл эмоциями, но чутко реагировал на все интонационные нюансы и в известную минуту даже переходил на «ты». Сначала Григорий Степанович посчитал его нахалом, потом «штукарем-обезьянником», но в конце концов привык и смирился. Впрочем, смирился ли? Люсин подумал, что Деду, помимо всего прочего, еще и чисто по-человечески было очень приятно вот так, культурненько, его отшлепать. А что делать? Заслуженно, и не придерешься. Люсин совсем было пригорюнился, но в кабинет лениво вошел Крелин, и сразу же стало ясно, что обозначилась светлая полоса.

– Вот и все, миленький. – Он небрежно бросил на стол свернутый в трубку листок. – Гамма-спектры волос идентичны.

– Абослютно? – Люсин нетерпеливо развернул миллиметровку с графиками. – Ху ис ху? [134]

– И неукоснительно. – Крелин обвел верхний спектр пальцем. – Это волос, найденный на трупе, а это…

– Другой! – добавил Люсин. – Действительно, очень похоже… Можно даже сказать, копия.

– По ординате отложена интенсивность гамма-излучения, – принялся объяснять Крелин. – По абсциссе – энергия в мегаэлектронвольтах. Положение пиков на спектрах характеризует, какие химические элементы присутствуют в пробе. Процентное их содержание определяется высотой пика. Видишь, какие четкие зубцы? Что твои Гималаи.

134

Кто есть кто? (англ.)

– Угу, мощный, видно, поток нейтронов. Облучали в атомном реакторе?

– А как же! На том стоим, – с гордостью ответил Крелин. – Теперь все пробы будем облучать только так. Нам и часы выделили.

– Отменно… Ну, поздравляю, Яша! Твоя заслуга… А скажи, Наполеона действительно англичане мышьяком отравили?

– Подчитал, значит, литературу по активации? – усмехнулся Крелин. – Не знаю, как насчет англичан, но, судя по тому, что в волосах у Наполеона оказалось в тринадцать раз больше мышьяка, чем положено, его действительно отравили. Сомнений нет… Больше того, неравномерное распределение элемента по длине волоса свидетельствует о том, что яд давался постоянно в течение последних месяцев жизни.

– Значит, англичане! – убежденно заключил Люсин. – Кто же еще?

– Монталон, который должен был наследовать Бонапарту.

– Веские доводы, Яша, ничего не скажешь… И кто их приводит?

– Англичане.

– То-то и оно! А знаешь, я с детства был влюблен в Наполеона. Даже Андрей Болконский мне нравился потому, что преклонялся перед ним.

– Вначале. Потом он, кажется, разочаровался.

– Я вижу здесь явный авторский произвол. Толстой не благоволил и Бонапарту… К Шекспиру, кстати сказать, тоже.