Антология советского детектива-46. Компиляция. Книги 1-14

– Вот как? – удивился Цветков. – Значит, вы хотите остаться у нас? – он словно пропустил мимо ушей упрек в необъективности. – Вы считаете это возможным и даже рациональным?

– Да, считаю. Мне, молодому специалисту, не было оказано помощи со стороны товарища Лосева. Вы сами это сказали.

– М-да. Выходит, ничего он не понял, – как бы про себя сказал Цветков и обратился к Усольцеву: – Ладно. Обещаю вполне объективное рассмотрение вашего дела. А пока отстраняю вас от работы.

– А я возражаю.

– Ну, ну. Тут уж разрешите мне командовать. А что касается Лосева, он получит за вас выговор. Слышишь, Лосев?

– Так точно.

– Вот и все, Усольцев. Можете быть свободны.

Виктор поднялся и, не попрощавшись, вышел из кабинета. Когда за ним закрылась дверь, Цветков спросил:

– Ну, что скажешь?

– Я уже все сказал, Федор Кузьмич, – хмуро ответил Лосев.

– Да-а. Рано он к нам попал, вот что. Ошибка это.

– С каким же предложением вы выйдете к руководству?

– Я не буду предлагать уволить его из органов милиции. Но у нас, в МУРе, ему не место. Это теперь ясно. Считаю, надо проверить на менее ответственной работе. Может, урок пойдет на пользу. Как полагаешь?

– Был бы Откаленко, он бы предложил вообще выгнать, – улыбнулся Виталий. – Ручаюсь. Ну, а я думаю, еще раз можно испытать.

– Хм. И оба, вроде, правы. Благо, не вам решать, – Цветков ожесточенно потер ладонью затылок и неожиданно спросил: – А что Коменков, звонил Усольцеву, не знаешь?

– Звонил.

– При тебе?

– Усольцев доложил.

– Просил о встрече?

– Да.

– А ты?

– Запретил.

– Правильно. Коменков нам сейчас бесполезен. Он к их делам не допущен. Так?

– Так.

– А нам, милый мой, нужен путь к этому самому Льву Константиновичу. Кто его может нам указать, как полагаешь? Ну, знаю. Во-первых, ты скажешь, Нина Сергеевна. Так? А кто еще?

– Возможно, Глинский. И вряд ли Бобриков. Помните? Его Лев Константинович на свидание к Нине вызывал. Значит, не очень-то он ему доверяет. И приближает. Ну, Шанина и подавно. Вот и все пока! Никого другого мы не знаем, – с сожалением произнес Виталий и добавил: – Если вылущить, то группа, по существу, не так уж велика. Эта пятерка и два водителя.

– Одного человека еще забыл.

– Это кого?

– Свиридова.

– Ну, с тем у Льва Константиновича, видно, вообще только переписка.

– Как знать. Мы этой линией до сих пор мало занимались. Потому и видно нам мало. Что Албанян-то не вернулся еще?

– Пока нет. В Лялюшках сидит.

– Лялюшки, – ворчливо повторил Цветков. – Линия сбыта у них – это не только Лялюшки, учти. Куда они, к примеру, пряжу дели?

– Надо того усатенького спросить, который ее получал.

– Кто его видел?

– Вера видела. Хрисанова. Ну, вообще, вся их бухгалтерия.

– И никто ничего интересного в нем не подметил?

– Ничего. Кроме усов, правда.

– Дались тебе его усы, – усмехнулся Цветков.

– А вы знаете, Федор Кузьмич, – вдруг оживился Виталий. – Лена говорила, что эта ее Липа – бывший гример и кому-то она усы недавно делала. Надо бы поинтересоваться.

– Вот и поинтересуйся. И еще раз поинтересуйся Глинским. Есть у него путь к Льву Константиновичу или нет? Осторожненько побеседуй, по-нашему. А официально его завтра Виктор Анатольевич будет снова допрашивать.

Лосев вернулся к себе в комнату, удобно расположился за столом, вытянув длинные ноги в проход, чуть не до стола Откаленко, и задумчиво посмотрел на телефон, потом, вздохнув, протянул к нему руку. И в тот же миг телефон зазвонил сам так внезапно, что Виталий невольно вздрогнул и поспешно снял трубку.

– Лосев. Слушаю.

– Виталий Павлович, к вам Глинский просится, – доложил дежурный внутренней тюрьмы. – Привести?

– Как он там себя ведет?

– Нервно, – усмехнулся дежурный. – Ночью два раза меня вызывал. На сокамерников жаловался. Пристают.

– Чего это они пристают?

– Кто их знает. Народ невоспитанный, – дежурный рассмеялся. – Развеселились. Такой гусь попал. Так когда его к вам доставить?

– Вот сейчас и доставляйте.

– Слушаюсь.

Виталий повесил трубку.

Глинского привели через несколько минут. Выглядел он неважно. Недавно еще холеное, крепкое лицо казалось желтым и морщинистым, в черных глазах появилось какое-то затравленное выражение, губы нервно подергивались. От былой его самоуверенности и наглости не осталось и следа. Костюм был помят, галстук отсутствовал, от рубашки отлетели пуговицы, и видна была несвежая голубая майка. На ботинках шнурков не было, и Глинский неуклюже шаркал подошвами по полу. Вошел он, однако, быстро и тут же без сил повалился на стул.

– Вы что… что со мной делаете?.. – захлебываясь, проговорил он. – Вы что, садисты, палачи, убийцы?.. Вы что, не понимаете…

– Спокойно, Глинский, – прервал его Лосев. – Ничего мы с вами не делаем. Просто ваша распрекрасная жизнь, которой вы так гордились, поворачивается к вам другой своей стороной. Только и всего.

– А я протестую! Ясно вам? И требую… – он секунду помедлил. – Одиночку! У меня сил больше нет там находиться, с этими подонками!

– Вам, конечно, другие подонки больше по вкусу? – усмехнулся Лосев. – Что поделаешь. Вы сами выбрали такую жизнь. Вы мне это, помнится, очень хорошо все обосновали.

– Ладно, ладно, – нервно махнул рукой Глинский. – Мне, знаете ли, сейчас не до шуток. Я понимаю, ничего даром не делается. Даже здесь.

– Что вы хотите сказать? Вам не нравится роль главаря?

– Да никакой я не главарь, можете вы это понять или нет?! Ну, скажите, похож я на главаря?

– Вы сейчас вообще мало на что похожи, – поморщился Лосев. – Но раньше…

– И раньше не был похож! Долго я вам буду это объяснять?!

– Вы пока вообще еще ничего не объяснили. Крик, знаете, не объяснение, – спокойно возразил Лосев. – И что значит «ничего даром не делается»? Пока это, хоть, объясните.

– Очень просто… Очень просто… – лихорадочно заспешил Глинский. – Я вам кое-что сообщу. Вы понимаете? А вы мне устройте одиночку. Обязательно! Иначе я сойду с ума, предупреждаю! Будете тогда отвечать. Сойду, сойду, вот увидите…

На глазах у Глинского выступили слезы. Вид у него был жалкий и мерзкий. Громко всхлипнув, он полез за платком.

– Ну, ну, Глинский, нельзя же так распускаться, – сказал Лосев. – Ваши бы дамы на вас посмотрели. Что вы хотели мне сообщить, говорите?

– Будет… – Глинский трубно высморкался и вытер глаза. – Будет… одиночка?..