Антология советского детектива-46. Компиляция. Книги 1-14

— Ложись! — крикнул Серебровский, срывая с плеча автомат.

Лежа за поросшим мхом стволом ели, он оглянулся, пересчитал ребят: вроде бы все в порядке.

— Раненые есть? — спросил он.

— Нет, — врастяжку ответил Никитин, — бог миловал.

Дом стоял на поляне, залитой солнцем. Он был мирным и уютным, этот добротно, на долгие годы сработанный дом. Но вместе с тем в нем жила смерть. И неизвестно, кто сегодня останется лежать на этой поляне. Серебровский еще раз посмотрел на дом. Он знал, что сейчас начинается его работа и что уже никто не сможет помочь ему.

Он встал, и сразу же басовито прогрохотал пулемет.

Серебровский прижался к дереву, вынул из кармана платок, поднял его над головой и шагнул из-за спасительных деревьев. Теперь он стоял на поляне словно голый, чувствуя телом леденящую бесконечность черного ствола пулемета.

— Прекратить огонь! — крикнул он чуть хрипловатым голосом и сделал еще несколько шагов.

Дом молчал. И тишина эта ободрила Серебровского, он понял, что люди, сидящие за прочными бревенчатыми стенами, готовы слушать его.

— Я, полковник милиции Серебровский, предлагаю вам сдаться. Дом окружен. Сопротивление бессмысленно. Помните, что добровольная сдача поможет вам...

Выстрела он не услышал, просто внезапно перевернулось небо, и солнце начало постепенно гаснуть.

— Огонь! — крикнул Мишка. — Пулеметчик, пень рязанский, огонь!

Он стеганул из автомата очередью в полдиска по чердачному окну. За его спиной, захлебываясь, бил пулемет, оперативники палили из автоматов по дому.

Никитин прыжком пересек несколько метров, отделявших его от лежащего полковника, поднял его на руки и тяжело побежал к деревьям. Ему оставалось всего шага два, как из окна закашлял, давясь ненавистью, второй пулемет. Пуля куснула его в ногу, но он все же сделал эти два шага и упал.

Оперативники втащили их за спасительные деревья. Серебровский потерял сознание, но был еще жив, только дышал прерывисто и тяжело. Мишка разорвал его набухшую кровью гимнастерку и начал бинтовать простреленную грудь.

Никитин сидел на земле, зло матерясь, рассматривал раненую ногу.

— Ну, — повернул он к Самохину выцветшее от боли лицо, — ты теперь начальник, что делать будем?

— Брать их будем, — жестко ответил Самохин.

— Иди бери, — выругался Никитин, — они тебя как раз дожидаются: где этот капитан Самохин, который нас брать будет?

Подбежал командир взвода.

— Ну что у вас?

— А ничего, — так же зло ответил Никитин, — чай пить собираемся.

— У них три МГ [66] , капитан, — сказал взводный. — Так просто их не взять.

— Значит, так, Самохин. — Костров положил автомат. — Гранаты есть? — повернулся он к взводному.

Лейтенант утвердительно кивнул головой.

— Прорвусь к дому, а вы меня огнем прикроете. Только патронов не жалейте.

— Ты что? — выдавил Никитин. — Жить надоело?

66

MG-34 и MG-42 — немецкий ручной или станковый пулемет времен Второй мировой войны.

— Миша, — начал Самохин.

— Все, — сказал Мишка, — среди вас я один фронтовик, у нас такое бывало. Значит, мне и идти... Так где гранаты, лейтенант?

— Сидорчук! — крикнул Кононов. — Неси гранаты.

Младший сержант, первый номер пулеметного расчета, опасливо косясь в сторону хутора, принес вещевой мешок. Мишка развязал шнурок, стягивающий горловину, сунул руку и вытащил тяжелую противотанковую гранату.

— Годится.

Он опять сунул руку и вытянул «лимонку».

— Куда столько-то? — спросил Сидорчук.

— Надо так, понял? Значит, слушай меня, — Мишка взял его за отвороты ватника, — запомни, что я скажу, как «Отче наш». Бей по чердаку, не давай этому, с пулеметом, высунуться.

— Я еще один расчет пришлю и пяток автоматчиков, — сказал Кононов.

— Дело. Пусть они огонь на окнах сосредоточат.

Через полчаса все было готово. Пробившийся сквозь грязь «виллис» забрал Серебровского и Никитина, пришло обещанное подкрепление.

— Ну Мишка! — Самохин хлопнул его по плечу.

— Моя сдача, — Костров сунул запал в гранату, — давайте.

Вот они, проклятые десять метров. Ну чуть больше. Да как же проскочить их? Ничего, он проскочит. Он не умрет в самом конце войны от пули этих гадов. Просто не может умереть. Зря, что ли, прополз он на брюхе бесконечный путь от Москвы до Будапешта? Нет, не умрет. И от мыслей этих пришла к Мишке великая злость. Она овладела всем его существом. И в ней без остатка растворились нерешительность и страх. Теперь в нем жили эти несколько метров, иссеченные пулями наличники окна и тяжесть гранаты.

— Давай! — крикнул Мишка.

За его спиной загрохотали очереди, посыпались выбитые пулями щепки.

— Эх, — он скрипнул зубами и кинул вперед сразу ставшее невесомым тело. Рывок! Земля! Теплая, пахнущая. Опять рывок! Очередь с чердака! Мимо! Еще! Бьет пулемет из окна, смерть прошла над головой, даже волосы опалила. На! Получи, гад!

Мишка, падая, метнул гранату в окно. Он не следил за ее полетом, он знал, что попадет. Он не мог не попасть. Тяжелый взрыв качнул дом. Со звоном вылетели стекла.

Мишка вскочил, выдернул пистолет и, подтянувшись о подоконник, прыгнул в комнату. Взрыв разворотил печь, и красноватая кирпичная пыль плыла в комнате густой пеленой. На полу валялся искореженный пулемет, рядом с ним безжизненное тело в иссеченной осколками кожаной куртке. Второй бандит лежал посреди комнаты, обхватив руками МГ. Мишка выскочил в сени. Вот и лестница на чердак. Он осторожно поднялся, заглянул в проем люка. Прислонясь к скату крыши, сидел сам старик Стефанчук, из-под прижатых к животу ладоней текла казавшаяся черной кровь. Он с ненавистью посмотрел на Мишку и закрыл глаза.

ЗАПАДНАЯ БЕЛОРУССИЯ. Апрель

«ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО

Оперативная сводка за 3 апреля

В течение 3 апреля войска 2-го Белорусского фронта вели бои по уничтожению остаткой окруженной группы немецких войск восточнее Гданьска и заняли населенные пункты Нойемдорф, Клайплеенсдорф, Зигескранц, Хойбуде, Кракауеркемпе, Кракау. За 1 и 2 апреля в этом районе взято в плен более двух тысяч немецких солдат и офицеров».