Анубис
Шрифт:
Грейвс не отрывал от него неподвижного взгляда. Он молчал, но выражение его лица говорило само за себя. Могенс чувствовал, что он на правильном пути. Глубоко в его душе проснулось нечто, что было много хуже ненависти и презрения, привычно испытываемых Могенсом — а именно, все нарастающее возмущение. Грейвс его обманывал. Снова. А может быть, и с самого начала.
— Дело не в египетском храме, так ведь? — спросил он.
Грейвс упорно молчал, но это только усиливало подозрения Могенса.
— Тебя никогда и не интересовал этот пятитысячелетней давности храм, — продолжал он. —
Грейвс по-прежнему молча смотрел на него, но на какое-то мгновение с него слетела маска надменной самонадеянности, и в это самое мгновение — едва ли большее, чем то, в котором Могенс заглянул в бездну меж днем и ночью — ему показалось, что за этой маской он увидел истинного Джонатана Грейвса: человека с горящими глазами, застывшим лицом и окаменелой душой, одержимого, чья жизнь и поступки подчинены одной-единственной идее. Да, Грейвс был одержим. Только вот чем?
— Ты сумасшедший, — подвел черту Грейвс.
Его голос теперь звучал мягко и сочувствующе, и даже как-то оскорбленно.
Всего лишь на секунду Могенсу повезло увидеть истинного Джонатана Грейвса, человека, в котором он неожиданно для себя узнал такого же исстрадавшегося за последние годы собрата, и судьба обошлась с ним не менее сурово, чем с самим Могенсом. А теперь Грейвс снова воздвиг вокруг себя стену, в которой Могенсу уже не удастся пробить брешь. По крайней мере, не здесь и не сейчас.
— Я не сержусь на тебя, Могенс, — сказал Грейвс. — Если кто и виноват, то скорее я. Я не должен был оставлять тебя одного в таком состоянии.
— Это не ответ на мой вопрос, — возразил Могенс, хоть и знал, что это бессмысленно. — Тебе никогда не было дела доказать всему миру или хотя бы твоим коллегам, что фараоны были здесь за тысячу лет до Колумба, я прав? Ты ищешь что-то совсем другое.
Возведенная Грейвсом стена стала выше и прочнее, чем прежде. Взгляд заледенел. И все-таки Могенс добавил — не только зная, что это бесполезно, но и почти против собственной воли:
— Что ты надеешься там найти, Грейвс?
Грейвс только покачал головой. Вместо ответа он пошарил по карманам пиджака, вытащил сигареты и спички и с их помощью спрятал лицо за клочьями дыма, медленно расползающимися в воздухе.
— Спишем эти измышления на счет твоего состояния, — наконец сказал он. — Виню себя, что слишком многого требовал от тебя. Там, внизу, нет ничего, Могенс. Ничего, что мы оба уже не видели бы. Но разве этого мало? — Он воспользовался следующей затяжкой, чтобы создать хорошо продуманную паузу, его губы растянулись в ироничную улыбку. — Ты что думаешь, я ищу философский камень? Или Святой Грааль?
На долю секунды в мозгу Могенса проблеснуло до сих пор подавляемое воспоминание. Луч фонаря в руках Тома выхватил из тьмы врата, но обе резные черные створки стояли открытыми, а за ними… Эта картина ускользнула из памяти, но оставила жуткое чувство, что он видел то, что находилось позади. Подсознание, которое было сильнее, чем его
воля, не желало, чтобы картина всплыла.— Что мы можем сделать для мисс Пройслер? — спросил он.
Грейвс невозмутимо попыхивал своей сигаретой, чад перед его лицом стал таким плотным, что Могенс его больше угадывал, чем на самом деле видел.
— Что ты хочешь для нее сделать, мой друг? — усмехнулся Грейвс. — Разве что помолиться. Давай, не стесняйся!
Могенсу было нелегко сдержаться, но каким-то чудом ему это удалось. С холодным спокойствием, которое удивило и его самого, он ответил:
— Мы не можем сидеть сложа руки. Погиб человек.
— И что? — Грейвс был само спокойствие.
— Надо что-то предпринять. Ты сообщил шерифу Уилсону?
Полнейшее недоумение на лице Грейвса выглядело вполне натурально.
— Шерифу Уилсону? — тупо переспросил он.
— Разумеется. Бедная женщина мертва, Грейвс! В таких случаях принято ставить в известность полицию, разве нет?
— Возможно, — ответил Грейвс, его глаза сузились до щелочек. — И я непременно сделаю это завтра.
— Завтра? Что значит завтра?
— Когда все кончится, — спокойно ответил Грейвс. — Как только мы…
— Мы не можем так долго ждать! — перебил его Могенс. — Давно надо было известить шерифа! Я был уверен, что Том сделал это еще прошлой ночью!
Грейвс смерил его долгим взглядом, полным презрения.
— Я начинаю сомневаться в твоем душевном здоровье, старина, — отчеканил он. — Ты вообще соображаешь, о чем говоришь?
— Мисс Пройслер умерла! — вышел из себя Могенс.
Грейвс кивнул, а сказал тем не менее:
— Ну, этого мы еще не знаем. Я допускаю, что вероятность увидеть ее живой или невредимой не особенно велика. И все же пока все это наши предположения. Хотя, может быть, стоит пожелать несчастной мисс Пройслер лучше умереть. И тем не менее пока что предположение о ее смерти остается чистой воды догадкой. А ради догадки мы не можем ставить на кон результат многолетней работы!
Могенс хотел возразить, но Грейвс остановил его жестом и выпустил ему в лицо клуб дыма — прямо рассерженный дракон.
— Ты хотя бы представляешь себе, что будет, если мы сейчас пойдем к Уилсону? Не позже чем через час здесь кишмя закишат полицейские, а еще часом позже будет не продохнуть от репортеров и зевак! Не говоря уж о наших драгоценных коллегах по соседству! Они здесь все перероют, камня на камне не оставят. Я не позволю уничтожить работу целого десятилетия только…
— …потому, что человек лишился жизни? — закончил за него Могенс.
— …потому, что ты не можешь подождать один день! — злобно выдохнул Грейвс. — В чем дело, Могенс? Не так уж много я и прошу! И ничего аморального! Один-единственный день, вот все, что мне надо! Завтра утром, ради Бога, поезжай в Сан-Франциско, встречайся с кем хочешь, труби во всех газетах, мне все равно. Можешь даже все заслуги приписать себе, мне плевать! Но если сегодня кто-нибудь узнает о том, что мы нашли там, внизу, то все пойдет псу под хвост, а этого я не допущу!
— Ты все еще не понял, — потрясенно вымолвил Могенс. — Неужели тебе безразлична смерть человека?!