Анук, mon amour...

– Так уж и все…

– Есть еще кое-что. У этой шлюхи Рики вечно не было денег. Или он говорил, что не было. Тратил башли на шоколад, дурь и краску для волос. Черный – его натуральный цвет, а Рики всегда хотелось быть блондином. Это была его идея фикс. Черные корни его раздражали. Просто сума сводили. Так что свою долю за квартиру он зажимал. Сука.

– Где вы познакомились с Азизом Мустаки?

– Вы ведь знаете – где. Раз уж трясете передо мной штанами Рики-морячка…

– В Булонском лесу, не так ли?

– Да. Тринадцатого ноября, четыре года назад. Азиз меня снял. Он часто там бывал… До того, как мы познакомились.

– А говорите, что мсье Мустаки не платил вам за любовь.

– Он заплатил один-единственный раз. Самый первый. И не так, чтобы очень щедро.

– По таксе?

– Если вам наплел об этом Рики, то вы должны знать, что эти деньги я отдал ему.

– Я знаю. Зачем вы отдали деньги Рики?

– Мне трудно объяснить. Просто… Мы встретились не в то время, не в том месте. Если бы все оказалось по-другому… Мне было стыдно. Я не хотел этих денег. Мне было стыдно.

– Перед кем?

– Перед Азизом. За то, чем я занимался… Но тогда он представился как Жильбер. В нашу первую встречу, я имею ввиду.

– А вы?

– Рет. Я просил называть меня Ретом. Меня все звали Ретом.

– Рет Батлер. «Унесенные ветром», так?

– Он и об этом вам настучал, Рики… Мне всегда нравились «Унесенные ветром», всегда, сколько я себя помню. Мне всегда нравился Кларк Гейбл. Теперь он на небесах. И Азиз на небесах…

– Ретом вас звали и в Кельне. Вы ведь там начали заниматься проституцией, правда? Сколько вам было? Семнадцать?

– Шестнадцать без двух месяцев.

– Тяжелое детство?

– У меня было счастливое детство. Относительно.

– Правда?

– Однажды я убил кошку. А потом зажарил ее у портовых складов. Снял шкуру, это оказалось легче, чем я думал, – и зажарил. У меня было счастливое детство. И мне всегда нравились мужчины. Моего первого мужчину звали Душан. Он-то и был похож на Рета Батлера, только усов не носил. Я очень его любил.

– Почему вы перебрались в Париж?

– Я искал Душана.

– Он был парижанин?

– Вряд ли. Французом он не был точно, скорее – славянином. Но тогда мне казалось, что если мы и встретимся еще когда-нибудь, то это обязательно будет Париж. Все всегда встречаются в Париже, разве вы не знаете?..

– Вы встретились?

– Нет. В этом дерьмовом городе встретить Душана невозможно, в нем натыкаешься только на Рики-морячков…

– Вы сказали Пинеро, что у вас был странный секс с одним арабом. Вы имели в виду первую встречу с мсье Мустаки. Что означает словосочетание «странный секс»?

– А разве Рики вам не пояснил?

– Что оно означает?

– Странный секс – это просто разговор. Мы не трахались в первую нашу встречу. Мы просто разговаривали. Сидели в его машине и разговаривали.

– И все?

– И все. Странно, правда?

– И о чем же вы разговаривали?

– Обо всем. Я рассказал ему о Душане. И о кошке.

– А он?

– А он – о том, что родился шестипалым. Потом он показал мне шрам на предплечье. Забавный шрам в виде мальтийского креста. Сказал, что у него на теле есть еще один шрам. Ион тоже похож…

– На что?

– Этого я вам не скажу.

– Зато я скажу. Еще один шрам под левой грудью. Очень напоминающий диагональный крест, так называемый крест святого Андрея. Около двенадцати сантиметров длиной.

– Откуда вы знаете?

– Я хорошо знаком с материалами дела, Ули.

– Можете звать меня Ретом.

– Когда вы увиделись во второй раз?

– Следующим вечером. Он снова приехал. Мы с Рики отирались совсем в другом месте, но он меня нашел.

– Он ждал сорок минут, пока вы обслужите очередного клиента.

– Это Рики-морячок напел вам в уши? Не сорок – двадцать пять. Или что-то около того.

– Что было дальше?

– Мы поехали ко мне. В тот самый отстойник, где мне в ухо залез таракан.

– Зачем?

– Чтобы забрать мои вещи. Азиз… Тогда еще Жильбер… Азиз сказал, что панель – не для меня. Что он хочет забрать меня к себе.

– Вы согласились?

– Любой бы согласился. И потом, Азиз ведь тоже был похож на Рета Батлера.

– Сильно разжиревшего Рета Батлера.

– Лучше бы вам не распространяться на эту тему, инспектор. Я любил Азиза.

– О'кей. Значит, вы забрали вещи…

– Нет. Ничего из моих вещей мы не взяли.

– Почему?

– Азиз сказал, что перестанет себя уважать, если позволит мне хотя бы еще раз натянуть на себя это дерьмо. Он так и сказал – «дерьмо». И вид у него при этом был, как будто он мокрицу раздавил. Я ведь тогда не знал, что Азиз – модельер. Владелец модного дома. Этим он потом меня по башке шарахнул.

– Сколько вы прожили у него?

– Долго. До того момента, когда он купил мне квартиру.

– На улице Лафитт?

– Да.

– Вы работали на Мустаки?

– Да. Я был ведущей моделью, представлял все коллекции «Сават и Мустаки». Нормандский тип. Юный Зигфрид, так называл меня Азиз.

– Почему вы перестали жить вместе?

– Мы не перестали жить вместе. Просто Азиз считал, что у меня должен быть свой угол.

– Ну да. Студия в два этажа. И никаких тараканов.

– Ну да. Никаких тараканов и никаких Рики-морячков.

– Значит, Энрике Пинеро больше в вашей жизни не всплывал?

– Сука…

– Это вы о ком?

– О дешевке Рики. Да, я бывал у этого подонка…

– Как часто?

– Нечасто.

– Два раза в месяц, если верить Пинеро.

Верить Рики-морячку? Вы смеетесь инспектор. Кто же в здравом уме и трезвой памяти поверит Рики? Кто будет иметь с ним дело? У него и целого презерватива отродясь не водилось, все с дырками.

– Зато у вас с презервативами все было в порядке.

– На что вы намекаете?

– Два раза в месяц вы составляли компанию Рики-морячку. Чтобы он не особенно скучал в Булонском лесу.