Анжелика и ее любовь

– Давайте объяснимся, моя душенька. Боюсь, что вы создали себе иллюзию. Да, я богат, но земли моего королевства девственны. Мои дворцы – это всего лишь бревенчатые форты. Я не могу вам предложить ни роскошных нарядов, ни драгоценностей – впрочем, в этой глуши они ни к чему. Ни безопасности, ни комфорта, ни блеска, ничего из того, что привлекает женщин.

– Женщин привлекает только любовь.

– Так они уверяют.

– Разве я вам не доказала, что не боюсь ни суровой жизни, ни опасностей? Наряды, драгоценности, блеск… Их у меня было вдоволь… И я хорошо знаю, что они несут с собой не только упоение, но и горечь: ведь для одинокого сердца все имеет привкус пепла. Мне важно только одно – чтобы вы меня любили

– именно вы! – и чтобы больше не отвергали.

– Я начинаю вам верить!

Он взял ее руку и задумчиво посмотрел на нее. Маленькая, хрупкая рука лежала на его ладони, длинной и твердой, и чуть заметно дрожала, похожая на испуганную пленницу. Он подумал, что ее украшали кольца и браслеты, целовал король, что она с холодной решительностью сжимала оружие, наносила удары, убивала. Сейчас она отдыхала в его руке, словно усталая птица. На один из этих пальцев он когда-то надел золотое обручальное кольцо. Воспоминание заставило его вздрогнуть, Анжелика это заметила, хотя и не могла проследить ход его мыслей.

Она тоже вздрогнула, когда он вдруг спросил:

– Почему вы подняли мятеж против короля Франции?

Она отдернула руку.

Говорить о прошлом, о том, как она жила прежде, было для него все равно, что прикасаться к открытой ране. Но он хотел знать.

Он сознавал, что мучает ее своими расспросами, и все же понуждал ответить. В ее минувшем было много такого, чего он не понимал, но должен был прояснить любой ценой, даже если это причинит ему новые страдания.

В глазах Анжелики отразился страх. Должно быть, по его лицу было ясно видно, что он твердо решил потребовать всю правду.

– Почему? – повторил он почти сурово.

– Откуда вы это знаете?

Он сделал жест рукой, словно отметая праздные вопросы.

– Знаю. Отвечайте.

Пересилив себя, она сказала:

– Король хотел, чтобы я стала его любовницей. Он не принял моего отказа. Добиваясь своей цели, он не останавливался ни перед чем. Он прислал солдат, чтобы сторожить меня в моем собственном замке, угрожал арестовать меня и заточить в монастырь, если к концу срока, который он дал мне на размышление, я не соглашусь ответить на его страсть.

– Но вы так и не согласились?

– Нет.

– Почему?

Глаза Анжелики потемнели. Теперь они были такого же цвета, как океан.

– И это спрашиваете вы? Когда же вы наконец поверите, что потеряв вас, я была в отчаянии? Отдаться королю! Как я могла это сделать? Как могла предать вас, своего мужа, которого он несправедливо осудил на смерть? Отняв вас, он отнял у меня все. Все удовольствия, все почести, которые мне оказывали при дворе, не могли возместить этой утраты. О, как я звала вас, любовь моя!

Она вдруг заново пережила страшное чувство пустоты и ту тоску по потерянной любви, которая порой засыпала в ее сердце, но пробуждалась от любого пустяка, жгучая, пронзительная. И Анжелика крепко обняла, своего мужа и прижалась лбом к его коленям. Его сомнения и вопросы причиняли ей боль, но он был рядом, он был с ней. А это главное!

Некоторое время он молчал, потом заставил ее поднять голову.

– И все же вы были близки к тому, чтобы уступить.

– Да, – ответила она. – Ведь я женщина, слабая женщина… Король был всемогущ, а я беззащитна… Он мог во второй раз разрушить мою жизнь. И он это сделал… Я вступила в союз со знатными сеньорами Пуату, у которых тоже имелись причины для восстания, но все было тщетно. Провинции утратили свою прежнюю силу, и король победил нас, разбил наголову… Его солдаты опустошили мои земли, сожгли замок… В ту ночь они убили моих слуг.., зарезали моего младшего сына. А меня…

Она запнулась, не решаясь продолжать. Она предпочла бы промолчать, ничего не говорить ему о своем позоре. Но из-за Онорины, этого незаконнорожденного ребенка, чей вид не может не вызывать у ее мужа горечи (ведь он наверняка считает, что девочка – плод измены) она должна рассказать ему всю правду.

– Онорина – дитя той ночи, – глухо сказала она. – Я хочу, чтобы вы это знали из-за того, что вы сейчас для нее сделали. Вы понимаете, Жоффрей?.. Когда я смотрю на нее, я вспоминаю не мужчину, которого любила, как вы воображаете, а только ту страшную ночь с ее злодействами и насилием. Эти воспоминания преследуют меня, и я хотела бы все забыть. Я не стремлюсь пробудить в вас жалость. Такое чувство с вашей стороны ранило бы меня. Но я хочу устранить все, что омрачает нашу любовь, оправдать существование моей бедной малютки, которая встала между нами, и объяснить вам, почему я так к ней привязана. Да и как могла бы я не любить ее? Самые тяжкие свои преступления я совершила против этого ребенка. Я пыталась убить ее еще до рождения. Едва она родилась, я покинула ее, даже не взглянув… Но судьба возвратила мне ее. Мне потребовались годы, чтобы научиться любить ее, улыбаться ей. Появившись на свет, она столкнулась с ненавистью своей собственной матери, и за это меня до сих пор мучает совесть. Нельзя ненавидеть невинных. Вы это поняли и приняли ее, ребенка, у которого никогда не было отца. Вы поняли, что моя любовь к ней нисколько не умаляет чувства, которое связывает меня с вами, и ничто, ничто, клянусь вам, никогда не могло заменить мне любви к вам или даже сравняться с нею.

Жоффрей де Пейрак вдруг резко встал, и Анжелика почувствовала, что он снова от нее отдаляется. Она говорила горячо, не раздумывая, не выбирая слов, ибо все они шли прямо от сердца. И вот он стоит и холодно смотрит на нее – а ведь только что называл ее душенькой… Ей стало страшно. Неужели он вынудил ее сказать что-то такое, чего он ей не простит? Рядом с ним она утрачивала хладнокровие, забывала об осторожности. Этот человек всегда был для нее загадкой. Он настолько сильнее ее!.. С ним невозможно хитрить, лгать. На дуэлях он был неуязвим, и таким же неуязвимым сделал свое сердце, мгновенно парируя направленные в него удары.

– А ваш брак с маркизом дю Плесси-Белльером?

Услышав эти слова, Анжелика тоже встала. От волнения все ее чувства до крайности обострились. Сейчас она была воистину самой собой, и он, вероятно, догадывался об этом. Наступил момент истины – и Анжелика злилась на мужа за то, что он заставил ее так обнажить душу.

«Нет, – сказала она себе, – от Филиппа я не отрекусь. Ни от него, ни от сына, которого он мне подарил».

Она посмотрела на Жоффрея де Пейрака с вызовом.

– Я его любила!

Но едва произнеся это последнее слово, она осознала, насколько чувство, которое внушал ей Филипп, несравнимо с той любовью, которую она испытывала к своему первому мужу. И начала возбужденно объяснять:

– Он был красив, я мечтала о нем еще в отрочестве, а когда он снова появился на моем пути, я была одинока и несчастна. Но я вышла за него замуж не поэтому. Я заставила его жениться на мне, принудила его к этому браку с помощью самого низкого шантажа – потому что была готова на все, лишь бы вернуть моим сыновьям положение, которое подобало им по праву рождения. Только он, маркиз дю Плесси, маршал Франции и друг короля, мог открыть мне двери в Версаль, где я могла добиться для них почетных должностей и титулов. Теперь я ясно понимаю: все, что я тогда делала, было продиктовано желанием любой ценой спасти их от несправедливо уготованной им горькой участи. И я сумела представить их ко двору, добилась для них места пажей. Мои сыновья были в милости у короля. А раз так, все остальное уже не имело значения: и побои Филиппа, и его ненависть…

В устремленных на нее черных глазах мелькнуло насмешливое удивление:

– Неужели маркиз дю Плесси и впрямь вас ненавидел?

Она смотрела на мужа, словно не видя его. В этой хижине, затерянной в девственном американском лесу, перед ней оживали те, кого она знала в своей прежней жизни. И среди них – самый удивительный, самый непостижимый, самый красивый и самый злой из всех – несравненный маршал дю Плесси, расхаживающий на своих красных каблуках среди вельмож и придворных дам и прячущий под атласным камзолом жестокое и печальное сердце.