Анжелина и холостяки

Обычно Фрэнк довольно легко засыпал, но в последние месяцы сон у него разладился. Отец страдал бессонницей, и Фрэнк помнил, как в детстве слышал шаги отца, бродившего по дому, когда все остальные уже крепко спали. Яблочко от яблони недалеко падает – пришла на ум еще одна поговорка.

Кухню заливал лунный свет, так что и здесь можно было обойтись без электричества. Да и вообще, яркий свет посреди ночи словно капитуляция перед бессонницей. Сначала свет включаешь, телевизор – это только вопрос времени, ну а потом история ясна: он проснется разбитый и замерзший на диване, с ощущением покинутости.

Фрэнк открыл дверцу холодильника и замер: торт в теплом сиянии лампочки стоял на верхней полке, точно на пьедестале, – во всем своем великолепии. Фрэнк вдохнул аромат шоколада, дразнящий, соблазнительный.

Он благоговейно приподнял торт, перенес его на стол, снял стеклянную крышку и опустил рядом – предельно аккуратно, даже сам не услышал ни звука. Упершись ладонями в столешницу, наклонился, снова вдохнул запах. Если прежде и была пусть слабая, но надежда на самообладание, этот божественный аромат уничтожил ее начисто.

Фрэнк давно разработал технологию посягательства на торты Анжелины. Поймали его лишь однажды (или, по крайней мере, он так думал), и потому он был вполне уверен в ее действенности. Нужно взять самый большой нож, отрезать тонюсенький ломтик, а потом просто тщательно замазать щель кремом и глазурью, которые Анжелина всегда оставляла в холодильнике для окончательной отделки перед подачей.

Он на цыпочках, точно крадущийся дикий кот, подобрался к буфету, достал тарелку и стакан. Вынул из холодильника кувшин с молоком и неловко, с громким стуком, опустил его на столешницу рядом с тортом. Едва не уронил, рука будто онемела. Нужно действовать аккуратнее, не то перебудит весь дом. Он пошел за ножом и вилкой. Вилка выскользнула из руки, с громким звяканьем упала на пол – Фрэнк раздосадованно скривился.

– Это просто смешно, – пробормотал он. Наклонился за вилкой.

Словно горячий гранитный осколок вонзился в грудь.

Комната погрузилась во тьму, точно диафрагма схлопнулась в фотокамере. Боль острым шипом пронзила ребра, сбивая с ног, и он тяжело осел на пол, пытаясь устоять хотя бы на четвереньках. Пока зрение медленно возвращалось, Фрэнк думал только о том, чтобы подняться на ноги.

Почему-то казалось, что если ему не удастся подняться сейчас, то он уже никогда не сможет встать. Фрэнк протянул руку, нащупывая стул, ухватился за сиденье и попробовал опереться на него. Тут его настигла вторая волна боли. Голова запрокинулась и со стуком ударилась о столешницу. Сквозь туман полыхнуло пламя. Фрэнк закричал бы, но не смог сделать вдох.

Какой-то неожиданно острый рефлекс подбросил его на обе ноги. Его пошатывало, он почти терял сознание от недостатка кислорода, от мучительной давящей боли в груди, а теперь еще и от удара головой. Происходящее было ни на что не похоже, казалось нереальным; Фрэнка качало из стороны в сторону, он пытался уцепиться за что-нибудь для опоры.

Взгляд остановился на торте.

Шедевр Анжелины в ореоле лунного света, окруженный сияющей дымкой, манил к себе, поблескивая глазурью. Фрэнк снова пошатнулся, но каким-то чудом сумел опуститься на стул, и теперь вожделенная цель находилась на расстоянии вытянутой руки.

Словно ребенок, он потянулся через весь стол, зачерпнул пальцами это сладкое, ореховое, хрустящее, сочное лакомство и отправил его в рот. Умиротворенно улыбнулся. Абсолютное шоколадное счастье.

Его последний вздох был вздохом чистого наслаждения.

Глава 2 Жизнь продолжается

Анжелина проснулась от ощущения пустоты в постели – внезапно, точно ее толкнули. За окном темно, луна скрылась. Сначала она подумала, что Фрэнк задремал внизу на диване перед включенным телевизором. И спустилась в гостиную с одеялом, которое он вечно забывал. Но диван был пуст, и она решила проверить кухню. Еще от порога она заметила торт на столе и тут же разозлилась. Раздражение усилилось, когда она увидела вмятину сбоку.

Что он себе позволяет? Войдя в кухню и разглядев в темноте мужа, задремавшего рядом с тортом, Анжелина смягчилась. Фрэнк казался таким милым и смирным. Так и уснул сидя. Придется его разбудить, чтобы проводить, полусонного, обратно в кровать.

В приступе паники, который затянулся на несколько минут, она разбила стакан и порезала руку. Но все же сумела набрать 911 и прокричать что-то про «мой муж»; после она так и не смогла вспомнить, что именно говорила. Осколки стакана удалось собрать, но руки при этом тряслись так сильно, что времени ушло немало. Порез оказался неглубоким, и кровь остановилась сама собой.

Сколько времени она ждала, неизвестно; может, двадцать минут, а может, и двадцать часов. Знала только, что рыдала так страшно, что испугалась, не разорвется ли что-нибудь у нее в груди. Плакать она перестала, но тут же подумала, как бы ее не стошнило. Добравшись до ванной, она слегка успокоилась. Умылась горячей водой, но не решилась взглянуть на свое отражение в зеркале.

Потом вернулась в кухню. Хотелось прикоснуться к нему – не попрощаться, нет, но убедиться… она нежно стерла крошки торта с его губ… уже почти утро, на подбородке успела пробиться щетина. Взъерошила любимые волосы, на ощупь они были все такими же. На миг задержала руку на его плече. Отошла и беспомощно посмотрела в окно. Она не хотела оставлять его одного.

Вскоре прибыла «скорая». Приехал полицейский, Кенни Девин, – именно он принял ее звонок, а с Фрэнком они учились в одной школе. На первый взгляд Кенни был слишком толстым и неповоротливым для полицейского, но любой, кто играл с ним в футбол, мог подтвердить, что на самом деле он подвижный, как ртуть, и при этом жесткий, как двухдолларовый бифштекс. Осторожно взяв Анжелину за руку, он увел ее из кухни, пока уносили тело. А потом приготовил ей чашку чая, который она так и не выпила, и сидел рядом до самого утра. Кенни был знаком с семьей и сам позвонил матери и братьям Фрэнка, чтобы сообщить им трагическую новость. Он подождал, пока Анжелина оденется, и отвез ее к свекрови прямо в патрульной машине. Анжелина осталась там вплоть до похорон.

Мама Джиа, мать Фрэнка, оградила Анжелину от наплыва посетителей, объявившихся на пороге, едва разнеслась весть о смерти Фрэнка. В дом впустили лишь Джо, ее второго сына, отца Ди Туччи, похоронного агента из конторы «Ди Грегорио» и парочку близких подруг Мамы Джиа – те понимали, когда надо говорить потише, когда побыть в комнате с родными, а когда лучше уйти. Организацию похорон взяли на себя Джо и его жена Мария, а выражения сочувствия и предложения помощи от соседей Джиа принимала сама.

Заботы помогали Джиа справиться с горем и чувством утраты. Она была уверена, что внутренние силы, вера и жизненный опыт поддержат ее, она сумеет пережить даже страшное несчастье – потерю сына. И больше беспокоилась об Анжелине, чем о себе. Джиа опасалась, что та Анжелина, с которой можно было воскресным днем после мессы поболтать обо всем на свете над кастрюлей с минестроне, исчезла и больше уже не вернется.

На следующий вечер, вся в черном, накрыв голову черным кружевом, Анжелина, чувствовавшая себя больной и измученной, ждала машину, которая отвезет их с Джиа в «Похоронную контору Ди Грегорио». Ей казалось, что она сама вот-вот покинет этот мир.