Апокалипсис для шутников

– Ты ведь… хотел это сделать сам?.. Не… вот… вот и седьмая… Нужна жизнь одного из нас – это и есть… это и есть седьмой Ключ!..

Афанасьев подхватил падающую девушку и, уже слабо осознавая, что делает, вырвал окровавленный нож из ее груди и бросил на алтарь – к шести другим Ключам Разрушения и Зла. И вскинул глаза на Лориера.

– Ты не верил, что кто-то из нас может сделать ЭТО?! – крикнул Женя. – Так получи!!!

Лориер коснулся взглядом груды «отмычек» на алтаре, забрызганных человеческой кровью. В его взгляде вдруг вспыхнул ужас, он поднял вверх обе руки, и вздыбились волны ужаса, как прибой, круша всех стоявших в церкви. С мышиным попискиванием падали наземь инферналы и люди, Афанасьев успел заметить, как мелькнуло перекошенное диким животным ужасом лицо Коляна Ковалева, попали в бредовый отсвет окаменевшие черты Галлены, метнулась болтающаяся, как у тряпочного паяца, голова Добродеева. Из ушей его валил дым, а сам Астарот Вельзевулович, схватив себя за виски, беззвучно вопил на одной ноте.

С Лориером происходило что-то жуткое. Он разросся до такой степени, что заполнил собой всё пространство храма… При этом он светился все ярче, а Ключи на алтаре словно раскалились, как металлические чушки в жаре кузницы. Бредовое сияние наполнило церковь, и Афанасьеву, державшему на руках Ксению, показалось, что сквозь камень настила начинают прорастать дикие, варварски яркие, остро пахнущие цветы… Лориер завопил, его силуэт начал размазываться, гасить очертания, таять в густеюшем воздухе. Афанасьев привалился к алтарю, держа на коленях голову Ксюши…

Грохот страшного взрыва донесся до него далеким глухим звуком, стуком деревянной ложки, упавшей на пол. Выли скрипки, и кто-то опускал прямо перед глазами багровый, в темных складках занавес, похожий на закат.

Эпилог. Может, таки ничего и не было?..

1

– У-у-у-у….

Женя Афанасьев открыл глаза. Да нет, это слишком благородно звучит!.. Итак: Женя Афанасьев продрал зенки. С трудом… В голове смутно вырисовывался измятый деревенский сеновал, приютивший пьяную компанию конюхов и доярок. В голове стоял унылый звон, как будто на колокольню взобралась орава веселых чертей и, гроздьями повиснув на веревках, принялась раскачивать языки колоколов. Афанасьев попытался приоткрыть один глаз, но тут же счел это усилие чрезмерным. Под закрытыми веками, колыхаясь, проплывали какие-то аляповатые радужные пятна, из ядовито-зеленых становящиеся слепяще-белыми.

«Так, – подумал Женя, устанавливая тот относительно приятный факт, что хоть думать-то не больно. – Опять напились. А что было-то? Кажется… Кажется, мы поехали к Коляну на дачу, но она… она сгорела! Сгорела? Так! А где же тогда я сейчас лежу?»

Усилием воли, каким, верно, Геракл сворачивал шею немейскому льву, а Суворов переходил через Альпы, Женя Афанасьев повернул голову на подушке, увидел входящего в комнату Коляна Ковалева и, разлепив губы, прохрипел:

– Дай минералки!

– О, алкаш проснулся, – весело парировал Ковалев, который, если судить по его оживленно блестящим глазам и довольной красной физиономии, уже успел поправить здоровье. – Какая еще минералка? Это что еще вообще за… интеллигентские выходки? Пошли в беседку, там пивка холодненького попьешь, закусочки я там принес, так что перекусишь…

– Ага, перекусишь, – пробормотал Женя Афанасьев, – перекусишь колючую проволоку под напряжением…

Это была довольно избитая шутка, весьма часто применявшаяся в кругу друзей Афанасьева и Ковалева, но сейчас вдруг вызвавшая достаточно неадекватную реакцию Жени. Афанасьев вскинулся на кровати и выговорил:

– Это… что я?

– Похмелиться тебе надо, – сказал Колян. – Вот что. А не то пойдут клочки по закоулочкам. Куда ты свой мобильный вчера заиграл? Звонит где-то, кажется.

– А не твой?

– Мой!!! Мой вчера в речке утопили. Васягин, рожа ментовская, оприходовал, бля!

После непродолжительных поисков мобильный телефон был найден в носке Коляна. Носок был заботливо вывешен на гвоздик, криво вбитый в деревянный шкаф, уроненный на пол накануне. Афанасьев неверной рукой нащупал трубку и, вытянув аппарат из носка, поднес к уху.

– Слушаю, – выдавил он.

– Добрый день. Могу я услышать Женю? – пролился в трубке приятный, как журчащее холодное молоко с жары, женский голос.

– Да, это я. А кто говорит?

– Видите ли, я хотела разрешить одно недоразумение. Меня зовут Ксения, я звоню вам из города Иерусалима, Израиль. Сегодня я обнаружила в своем органайзере новую запись – ваш мобильный телефон, имя, а сбоку приписано: «позвонить обязательно»! Наверно, мы вчера с вами в клубе познакомились, и вы оставили свой телефон, так?

Афанасьев привстал на кровати, опершись на локоть, и после паузы выговорил:

– Простите, в каком клубе?

– Ну как же? В «Львином колодце», конечно! Там дядя Лева Цисман, вы его хорошо должны знать, он тоже из России. А вы сейчас где, Женя? Я вообще крайне редко звоню молодым людям сама, но тут меня с самого утра как прошило: дескать, позвони, Ксюхер, а то поздно будет.

– Ксюхер?

– Да. Меня так папа зовет. И друзья с подругами самые близкие. Ну так вы сейчас где, Женя?

– У Коляна на даче, – не очень уверенно ответил Афанасьев.

– У Коляна? Не у Коли Цвибушевского, случаем, у него дача под Хайфой?

Высунулся Колян:

– Женек, заканчивай базар, пиво греется, блин!

– Сейчас, – пробормотал Афанасьев. – Ксения, а вы… а вы не могли ошибиться номером? К-какой? Ну да, это мой номер. Да не мог я это писать сегодня ночью, хотя бы потому, что я не мог быть в иерусалимском ночном клубе, так как я… гм… сейчас в России. И никакого знакомства у нас с вами быть не могло по этой простой причине.

В трубке зависла тишина. Потом Ксения произнесла с легкой ноткой недоумения:

– Как говорит один мой сосед в Иерусалиме, глядя в свой периодически пустеющий бумажник: может, таки ничего и не было? Знаете, Женя, мне кажется, что вы меня, простите за грубость, мистифицируете. Мне очень знаком ваш голос, я даже вспоминаю, как вы выглядите, и потому вы никак не могли быть сегодня ночью в России, на даче у вашего друга Коляна, потому что сегодня мы танцевали с вами в клубе.

Что-то стронулось в похмельной голове Жени. Он вскочил с кровати, уронив на пол матрас с вывернувшейся простыней, подушку и скомканное одеяло, и буквально завопил в трубку придушенным голосом:

– Ксе… Ксю… не бросайте трубку! (Она и не думала.) Мне кажется… мне кажется, что это ужасная… ужасное… прекрасное совпадение! Когда двоим одновременно кажется одна и та же глупость… это же… великолепно!.. Колян, Колян, дай мне водки, пока я не спятил! Ксюша, вот что! Вы меня слышите? Слышите, да?

– Конечно, – удивленно отозвалась она. – Конечно, слышу, зачем же так кричать и нервничать? Ну и перепады у вас, Женя.

– Ксения, вы… ты… Только не удивляйтесь! Я должен… должен убедиться! В общем… я сегодня же вылечу в Израиль! Мне нужно взглянуть на вас и… Это очень важно!

– Значит, вы в самом деле не в Израиле сейчас? – В ее голосе пролилась досада. – Тогда, честно говоря, я не понимаю, каким образом ваш телефон и эта приписка могли оказаться в моем органайзере. Еще вчера всего этого не было.

– Кто знает, что было вчера… – пробормотал Афанасьев.

– Странный вы, Женя. Ну хорошо. Только меня уже не будет в Иерусалиме. Вы вот что. Из аэропорта Бен Гурион поедете автобусом до Тиверии, это город на озере…

– Генисаретское озеро?!

– Д-да, – после некоторой паузы подтвердила она. – Только сейчас его никто таким пышным именем не зовет. Я его именую просто Море. В Тиверии спросите курорт-отель «Цезарь». Это лучший отель в городе, так что не промахнетесь. А администратор там – мой дядюшка, его зовут Леонид Райхман. Вообще-то он Романов, но с такой фамилией в Израиле далеко не уедешь. А дядя Леня скажет вам, как меня найти. Ну-с, Женя, – в ее голосе послышалось озорство, – вы еще не передумали?