Апокалипсис отменяется (сборник)

Я спросил недоверчиво:

— Постой, постой… ты что же, сам туда нырял?

Он усмехнулся.

— Хорошее слово. Да, именно нырял. Не слишком глубоко, для этого надо здоровье, но вот нырнул и… живой все еще. Честно говоря, не понравилось, так как не понял даже, что увидел. Да и вообще у нас некоторые идеологические трудности… Понимаешь, строго научная работа, но результаты смахивают на бред про переселение душ. Хотя на самом деле оно так и есть, но нам нужно подыскать другое объяснение, чтобы не дать торжествовать недобитой церкви.

Я переспросил быстро:

— Переселение душ? Значит, можно очутиться в душе предка?

Он поморщился.

— Ну вот, и ты сразу за это. Если по сути, то да, хотя мы сейчас подыскиваем иное объяснение. А то получается бред о бессмертии душ, которые после смерти уходят к Богу, а потом снова после какого-то инкубационного периода внедряются в новорожденных. Это, конечно, неверно, но мы этот постулат приняли в качестве… в общем, чтобы не увязать в уводящих в сторону спорах.

Я смотрел на него с недоверием, не прикалывается ли, но он выглядел, как всегда, серьезным, только глазки что-то бегают.

— Значит, — перепросил я, — переселение душ существует?

— Как бы существует, — огрызнулся он, — мы зарегистрировали только феномен, которому нет пока научного объяснения. В общем, есть нечто вроде Суперорганизма, в котором круговоротятся эти души. Так что, если тебя, к примеру, подключить к нему по нашим открытым каналам связи, то сможешь попутешествовать по душам и увидеть, в самом ли деле так уж арийски чист… или, ха-ха, в твоих предках есть и негры, а то и вовсе евреи…

Я возмутился:

— Не пори хрень! Уж евреев точно не было.

— Откуда знаешь?

— А вот чуйствую!

Он посмотрел с великим интересом.

— Как же мне хочется дать тебе нырнуть…

Я спросил с недоверием:

— А что, это дорого?

Он поморщился.

— Наверняка будут ломить, как за полет туристом в космос. Мы против коммерциализации, но деньги на проекты откуда-то нужно брать… Но это уже дело наших руководителей. Им хоть и противно, но сделают и коммерческое ответвление. А пока… в самом деле… почему бы?..

Я смотрел настороженно, но сердце начало колотиться чаще.

— Ты че, правда?

— А почему нет? — ответил он вопросом на вопрос. — Завтра презентация, официальное открытие, посторонним уж точно вход запретят, и каждый нырок будет задокументирован, и любой ныряльщик должен будет приносить либо ценную информацию, либо большие деньги. А сегодня можно и гульнуть за государственный счет! Так что давай, дружище, если готов…

— Готов, — отрезал я твердо. — Я готов на все, чтобы доказать, что мы были ариями!

Он посмотрел на меня по-дружески, но все-таки так, что я готов прибить за такие милые взгляды.

— А ты знаешь, — произнес он задумчиво, — из тех, кто вспомнил себя в прошлой жизни, семь тысяч были Александрами Великими, восемь тысяч пятьсот — Наполеонами, пять тысяч двести — Аттилами, шесть тысяч сто двадцать — Вильгельмом Завоевателем, масса народу была королями Англии, Франции, Нидерландов… но ни нашлось ни одного, кто был бы конюхом!

Я сердито оскалил зубы.

— Старо…

— А ты возрази, — сказал он. — Интересный такой феномен!

Я сказал яростно:

— Все равно, мы — славяне, самая древняя и мудрая раса! И нас все боялись.

Он кивнул, глаза смеются, гад, как же ненавижу эту снисходительную усмешку.

— Знакомо, — сказал он тем же сволочно-интеллигентским голосом, — весьма даже.

— Откуда знакомо?

— Сам как-то переболел, — сказал он, — но так, вроде ветрянки. Даже меньше, как бы с соплями походил малость. Кстати, именно в сопливый период. У тебя какой уровень ай-кью?

Я спросил с подозрением:

— А че это?

Он отмахнулся:

— Не бери в голову. Ты и сейчас качаешься?

— А как же, — отрезал я, — не ходить же таким червяком, как ты. У мужчины должны быть мускулы! Иначе уважать не будут.

Он кивнул:

— Да-да, конечно. Ты и в школе у нас был самым здоровым. Не только в классе.

— Ну, — согласился я с гордостью, — и сейчас у меня дома штанга и гантели на самом видном месте! Форму надо поддерживать. Я в этом сезоне двести выжму лежа, понял?

Он оглядел меня внимательно.

— Здоровое сердце, здоровая психика, вообще образцовый… гм… почти сапиенс. Пожалуй, ты прав, тебе можно попробовать. А то все на дрозофилах да на крысах… Риска нет, мы в лаборатории все опробовали.

Сердце мое начало стучать чаще, но отступать поздно.

— Давай!.. — сказал я. — Говоришь, как в космос слетать?

— Безопаснее, — уверил он и пояснил ехидно: — Чуть услышу от тебя запашок, сразу и верну.

— Я готов, — сказал я решительно.

Он прикрепил к телу крохотные липучки, меньше ногтя пальца, я ждал, что опутает проводами, но он пояснил, что это прошлый век, сейчас все беспроводное.

— Тогда зачем? — спросил я с подозрением. — Будешь подзыривать?

— Этого не умеем, — ответил он с сожалением, — но работаем. Не боись, это слежу за твоим здоровьем. Как только артериальное повысится или щелочность крови скакнет, тут же прерву.

— Ну ладно, — проворчал я, — только ты не того, слышишь? Не дрейфь. У меня после бутылки водки давление знаешь как прыгает? Как леди Гага по сцене. И ничо. А на похмелье в мою кровь можно макать стрелы вместо кураре, куда там твоей щелочности…

Он кивнул, начал переключать там на своем пульте, а у меня в глазах потемнело, потом понял, что так оно и есть, вокруг чернота, словно я в гробу в глубокой могиле. Потом рассмотрел по сторонам мелкие яркие точки, безумно далекие, я как будто вишу в пространстве. Затем прорвалась ко мне и нахлынула такая дикая беспросветная тоска, что я сжался в комок, и она послушно ослабела, словно я сумел от нее закрыться.

Взглянул вниз, ахнул: проплывает поверхность абсолютно круглого шара, огромного, блестящего. Я смотрел со страхом и непонятным ужасом, даже тоска отодвинулась, подо мной нейтронная звезда в сто миллионов раз плотнее нашего Солнца. Там все мертво, нет жизни. Ну почему я один во Вселенной, вот уже семь миллионов лет двигаюсь от одной звезды к другой, и все один, а мне давно нужна пара…