Апокалипсис отменяется (сборник)

— Не переживайте, — только и сказал Жан-Пери. — У многих так. Хуже, когда это выясняется еще на Земле. Кому-то даже полеты запрещали.

Хорошев боялся, что сообщат на Землю, и тогда — никакого выхода. Следующие три дня он старался казаться бодрым, здоровым. Голова болела не переставая. Особенно — в ночь перед выходом, проведенную в барокамере, избавившей кровь Григория от азота.

За час до выхода разболелась так, что он сам едва не отказался. Перед глазами плыло, снова его затошнило, но впереди ждал черный космос, и Хорошев перетерпел.

На вопросы о самочувствии отвечал одинаково:

— Все хорошо, чувствую себя отлично. Немного волнуюсь.

И выход состоялся. Первым шел Голубев — он должен был сопроводить его к Станции. Через пять минут после него Григорий мягко, как учили, оттолкнулся ногами и нырнул в бездонную черноту. В ней, в десятке метров от корабля, висел освещенный Солнцем кусок Станции, справа змеился пунктир троса, связывающего Голубева с кораблем. Трос пропадал в тех местах, где на него падала тень Станции.

Несмотря на боли, несмотря на волнение (может, первое и второе аннигилировали друг друга), Григорий действовал в точности по инструкции, аккуратно, четко, как робот, и вмешательство Голубева не понадобилось. Он быстро достиг открытого люка Станции, попав в шлюзовую камеру. Следом в ней появился Голубев, задраил внешний люк. Через минуту, когда выровнялось давление, открыл другой — внутренний. Они вплыли внутрь Станции, Голубев включил кислородный компрессор, после чего пришлось подождать, пока он насытит Станцию.

— Отлично, — сказал Голубев, отстегнув шлем. — Все в порядке. Не скажешь, что это для вас — первый раз. Я возвращаюсь. У вас есть сто восемьдесят минут. Кислорода здесь немного.

— Спасибо, — ответил Григорий. — Думаю, успею.

Голубев кивнул, улыбнулся и показал большой палец. Люк за ним неторопливо закрылся, Хорошев остался один.

Устройство и оборудование Станции было знакомо по земным макетам. Не медля и не обращая внимания на вернувшиеся трескучие боли в голове, он принялся за работу.

Станция предназначалась в основном для изучения реликтового излучения и радиационных поясов Вселенной. Она была начинена аппаратурой, в разработке которой когда-то принимал участие сам Григорий. Станцию признали неудавшимся проектом. Она исключала возможность стыковки с собой как новых орбитальных кораблей типа «Русь», так и старых «Союзов», на котором прибыл Хорошев, принимала только сомнительные «Аресы». Космонавтам приходилось добираться до Станции «вплавь». Сегодня — последний визит человека на Станцию. Через месяц ее вместе с оборудованием затопят в Атлантическом океане.

Григорий работал второй час. Каждые десять минут он связывался с кораблем, сообщал, что все хорошо. Если запаздывал на минуту, включался напоминающий зуммер.

Когда Григорий услышал тонкий писк, подумал, ослышался — с предыдущего отчета прошло минуты две. Но зуммер пищал, и Хорошев включил связь. Голова болела нестерпимо.

— Григорий, у нас проблемы, — прохрипел искаженный голос.

— Какие? — спросил Хорошев, снимая показания с «Рагнарек-6».

— Главное — не беспокойтесь, — сказал голос.

«Это Нам Ли, — узнал Григорий. — Акцент характерный».

— Что у вас случилось?

— Люк заклинило. Ваше возвращение отложено.

— Хорошо. На сколько? Это не опасно? Какой люк?

— Внешний люк. После возвращения Голубева. Скоро мы устраним поломку, тогда можно будет вернуться.

— Ясно. Постойте. Я не могу вернуться, потому что люк не открывается?

— Его заклинило при закрытии. Проем слишком мал, вы не пройдете.

«Приехали».

Хорошев понял, что не сможет продолжать работу.

— Сколько вам еще понадобится? — спросил он напряженно. На Станции кончался кислород. Его запасы давно не возобновляли — не было нужды: станция уже считалась списанной с баланса Роскосмоса. Нужда появилась только сейчас.

— Немного. Совсем немного. Держитесь, Григорий.

После этих слов Хорошев особенно остро прочувствовал, как неодолима бездна, отделяющая его от Земли, от криоцентра «Норд» и от жизни.

«Грустно, — констатировал он. — Минут двадцать, и начну задыхаться. Еще десять минут или чуть больше буду глотать остатки. Еще полчаса — в скафандре. А потом перестану быть».

С этими мыслями пришел настоящий страх. Черный космос уже не манил его. Не было больше радости оттого, что доведется выйти в межпланетную пустоту еще раз — возвращаясь на корабль.

«До крионистов не добраться, — размышлял Хорошев, не желая поддаваться панике. — Для этого нужно вернуться на корабль. Но тогда и крионисты были бы не нужны. Тупик. А если наоборот? Добраться до корабля, но крионисты все-таки нужны?»

Вывернув таким образом проблему, Григорий принялся обдумывать ее дальше, стараясь занять мозг и не дать укрепиться страху.

Если он спасется, останется жив. Можно ли спастись, не оставаясь в живых?

Пожалуй, можно.

Можно добраться до корабля.

По крайней мере, попытаться.

Григорий решительно защелкнул шлем и перешел на потребление кислорода из скафандра.

Страх таял, оставляя мутные туманные клочки в укромных уголках сознания. Страх уступил место исследовательскому интересу.

Мысли не метались, выстраивались теперь в аккуратные строчки, словно бы он писал завершающую главу научного труда. Когда позади все формулы, гипотезы и доказательства. Когда, опираясь на проделанную работу, легко сформулировать вывод.

Добраться до корабля — неживым.

Он машинально погладил запястье, в которое вживлен чип, следящий за его жизнью. В миг, когда она прекратится, чип отправит сигнал в Центр Крионирования, сообщив о новом клиенте и координатах тела.

Григорий усмехнулся, представив удивление в Центре, когда они получат координаты. Впрочем, он сообщал им о полете.