Апокалипсис: Пролог

… На другой день он выехал в предреволюционный Петроград с целью принять участие в конференции, позже названной Петроградской. Совпадение то или нет, однако сразу по завершении этой конференции и произошёл тот самый переворот, о котором столько говорили и возможность которого обсуждали во всех кругах общества – и около булочных, и в дворцовых гостиных.

3 «Илья должен прийти прежде…»

Илья не помнил, сколько ему лет. Иногда ему казалось, что он молод, а иногда – что очень стар. В затвор он заточил себя, когда был ещё отроком. Это он помнил. Но вот когда это было? Ему казалось, что с тех пор прошли сотни лет… Неужели он уже настолько стар?

Сын овдовевшего сельского священника, Илья Бахтин с детства привык всё своё время проводить в храме. Тем более, что работы там всегда хватало. С утра – свечки расставить к литургии, во время службы – на клиросе петь, после вечери – храм подмести и прибрать. А в перерывах между службами отец частенько брал его с собой к прихожанам – кто-то занедужил и приглашал батюшку, чтобы соборовал, кому-то – хату освятить… Разные требы. Маленький Илья с одинаковым чувством стоял и у одра умирающего, и у иконостаса во время освящения жилища, всё – и новый дом, и смерть – представлялись ему различными проявлениями жизни.

А в свободное от треб и служб время отец учил его грамоте и объяснял Священное Писание. По вечерам кашеварили – варили щи или кашу на несколько дней вперёд. Так и жили. А потом отец занемог и как-то очень быстро отошёл в мир иной. Илья не то, чтобы расстроился – призадумался. Он понял, что стоит в преддверии нового периода своей жизни. Сельчане похоронили батюшку и стали совещаться, как с его сыном Илюшей поступить – мал ещё, опека нужна. А Илья уже всё сам про себя решил – заложил двери дома доской, на дверях нацарапал углём – «Дома никого нет» и отправился в ближайший монастырь. Дорогу он не помнил – всего раз с отцом туда хаживали – мощам святого, который в том монастыре подвизался, поклониться, да мал он тогда был, не запомнил, как до обители добираться. Однако Илья решил положиться на помощь Господа и шёл себе потихоньку, Иисусову молитву бормоча.

Шёл сутки. Ночевал в перелеске. Стоял сентябрь, но летнее тепло не торопилось уходить. Когда проходил через деревни, местные подавали бродяжке – кто хлеба кусок, кто молока кружку. Предлагали и копеечки. Но от денег Илья отказывался.

По его расчётам, он уже должен был давно дойти. Однако монастыря всё не было.

На вторые сутки мальчик, проходя через перелесок, издали увидел сидящего на пне человека. Подошёл ближе. Сидящий оказался стариком, одетым в длинный плащ с капюшоном. Он опирался на суковатую трость.

– Здравствуйте, дедушка, – поздоровался Илюша.

– Здравствуй, дружок, – ласково отвечал тот, глядя на Илью бирюзовыми глазами, прозрачными, как северное небо. Тонкие одухотворённые черты лица терялись в белой бороде, водопадом струившейся по его одежде. – Куда путь держишь?

– Монастырь здесь где-то неподалёку. Мы с батей ходили туда, когда я ещё маленьким был. Вот туда и иду. Да только всё набрести на него не могу. Боюсь, что заплутал я.

– Конечно, заплутал. Монастырь-то совсем в другой стороне. Долго идёшь-то?

– Да уже вторые сутки пошли.

– А давай, я тебя провожу до монастыря-то.

– Благодарствую, дедушка. Только неловко мне как-то. Вы свой путь держите. Дела у вас, наверно. А я вас задержу.

– Были бы дела, не предлагал бы. Какие у меня дела? Странствую. Вот и все дела.

– Тогда премного благодарен буду.

– Ты, верно, голоден?

– Н-нет, ничего, – Ваня сглотнул слюну. – Когда через деревни прохожу, добрые люди кормят. Слава Богу! Сыт.

– Всё равно. Давай вместе перекусим, что Бог послал. Да и в путь. Путь-то – он не близкий.

Илья помог старичку скинуть заплечный мешок, из которого тот достал флягу с водой и каравай хлеба. Разломив хлеб пополам, незнакомец протянул половину мальчику.

– Кушай, Илюша.

– Благодарствую, дедушка.

Илья удивился было, когда незнакомец назвал его по имени, но подумал, что, наверно, как-то невзначай назвал своё имя этому доброму человеку, да и позабыл.

– А зачем ты в монастырь идёшь? – спросил старичок, медленно жуя хлеб.

– В трудники хочу. А потом, Бог даст, постриг приму.

– Ну, в добрый час, в добрый час, – поглаживая бороду, закивал головой странник.

Шли они часа четыре, почти не останавливаясь. Мальчик подивился, что старик, несмотря на свой дряхлый вид, шагает бодро и не требует отдыха. Сам он едва поспевал за ним, а где-то в середине пути и вовсе взмолился:

– Дедушка, утомился, не могу. Может, присядем, хоть ненадолго?

– Притомился он, – добродушно ответил старик. – Такой молодой, а притомился.

– Навыка к страннической жизни нет, – возразил Илья. – Не то, что у вас. Вы и молодого обгоните.

– То-то! – засмеялся старик и, свернув на обочину, скинул с плеч мешок, достал флягу и протянул мальчику. Илья жадно приник к ней.

– Что, вкусная водица?

– Очень вкусная!

– Из святого источника.

– Господи, благослови!

– Ну, Илюша, идём. А то до ночи не доберёмся.

Осеннее солнце уже клонилось к западу. Деревья отбрасывали длинные тени. Повеяло вечерней прохладой и в природе как-то всё замерло, застыло в сонной задумчивости. И вот тогда, выйдя из перелеска, путники увидели на берегу реки монастырь, окружённый стенами, повторяющими извивы холмистой равнины.

– Вот и твоя обитель, – воскликнул странник.

– Добрались, слава Богу! – выдохнул Илья.

– Дальше сам, – сказал старик, останавливаясь.

– Благодарствую, дедушка!

– Давай-ка благословлю тебя на прощанье, – старик размашисто перекрестил мальчика. – Помнишь, в Священном Писании сказано, что перед Апокалипсисом придут пророки…

– Помню, дедушка. Енох и Илия.

– Вот. А что такое Апокалипсис?

– Конец света, дедушка.

– Конец света, Илюша, постепенно происходит. Постепенно. Это – как конец жизни. Вот живёшь, живёшь, и вдруг – конец? Да нет, не вдруг… И в жизни, родной мой, Господь малые апокалипсисы попускает. Для вразумления. Страшно тебе? Трудно? Крепись, это ещё не конец. Это – испытание. И вразумление. А конец – впереди. Так и в мире. Перед Апокалипсисом – малые апокалипсисы будут. Для испытания и вразумления. Например, когда в первом веке по Рождестве Христовом храм в Иерусалиме разрушили и люди гибли тысячами, тоже думали, что это – конец. Апокалипсис! А то был ещё не конец. Хотя Господь наш Иисус Христос предсказывал его. Вот и в наши дни… Грядёт, Илюша, малый апокалипсис. Но то ещё не конец. А пророки придут. И святые мученики появятся. Так что благословляю тебя, Илюша, на подвиги во имя веры, на мужество, на стойкость. Всё тебе даст Господь – и силу, и прозорливость, и Дух Святой всегда с тобой будет. Иди, Илюша, с Богом!

Илья, потрясённый услышанным, перевёл взгляд со старца, лик которого во время этой речи сиял, на видневшийся вдали монастырь. Когда же он повернулся – странника перед ним не было…

– Дедушка! – крикнул потрясённый мальчик. И, осознав, кто был перед ним, перекрестился дрожащей рукой, низко поклонился тому месту, на котором только что стоял старец… И побежал к святой обители.

Монахи сироту приютили. Монастырский образ жизни не был мальчику в тягость – жить от службы к службе, Священное Писание читать да посильную работу выполнять – это он и дома привык. А спустя пару лет попросил настоятеля монастыря, отца Антония, дозволить ему в затвор уйти. Отец Антоний благословил, но с оговоркой: «Тяжко станет, говори! Пищу да воду каждый день приносить тебе будем, так что, если уж совсем невмоготу, не молчи. Опасно это – в соблазн ввести может». Но никакого соблазна не случилось. Двое монахов отвели его к пещере, что за полкилометра от обители образовалась в песчаном обрыве над рекой, скрытая от посторонних глаз кустарником. Спустившись к ней по неприметной тропинке, запалили факел и, один за другим, низко пригибаясь, втиснулись в чёрную щель, из которой веяло прохладой. В её узком песчаном чреве они некоторое время брели почти наощупь в сторону от реки, пока не добрались до искусственно прорытой в песчано-глинистой почве кельи. Келья представляла собой более широкое пространство, чем пещерный коридор. В ней можно было лежать, вытянувшись, и стоять почти в полный рост. Под самым её потолком находилось отверстие, приваленное камнем. Через него раз в день монахи спускали хлеб и воду. Тогда в келью проникал свет, который казался добровольному узнику ослепительным. Выйти из кельи он мог тем же путём, каким и пришёл – преодолев тёмный коридор. Монахи благословили его и оставили одного. И потянулись дни затвора, складываясь в месяцы и годы. В холодное время мальчику спускали тёплую одежду. По весне – забирали её. Так он и узнавал о смене времён года. Отец Антоний напрасно боялся – Илья чувствовал себя в затворе хорошо. Ему казалось, что он находится где-то между тем миром – и этим. Иногда как будто большую часть времени он находился там, иногда – здесь. Но чем дольше длился затвор, тем всё больше времени всё-таки там.