Апокалиптическая фантастика

ЭЛИЗАБЕТ КУНИГАН Звезда Полынь

Для завершения антологии я мог бы выбрать разные рассказы, но финал этого произведения показался мне наиболее правильным, замыкающим круг нашего путешествия через апокалиптическое будущее.

Элизабет Куниган происходит из семьи писателей. Ее отец был журналистом Би-би-си, а дед — романистом. Куниган много лет проработала семейным врачом в Государственной службе здравоохранения (National Health Service), но сейчас сосредоточилась на писательской деятельности. Ее рассказы публиковались в «Asimov's», «Realm of Fantasy», «Nature Futuress» и еще некоторых журналах и антологиях. Куниган является редактором британского журнала фэнтези «Sheherazade».

Аня умерла в ту неделю, когда к земле подошла комета. Поначалу яркая искра на востоке, она росла, тащила за собой светящееся белое облако — мерцающий снежок, заброшенный в небо из промерзшей Сибири. Аня ее не видела. Она, девяностодевятилетняя, лежала в последнем ледяном дворце под опекой машин, которые были еще старше. Их антенны нащупали новое небесное тело. Их голоса сообщили о нем, отдались эхом в сводчатых камерах и давно опустевших коридорах, где редкие пушистые зверьки шевельнули усиками и навострили мохнатые ушки, а потом вернулись к своим делам. Голоса шептались в комнате Анны. Она уже не могла говорить, но электронные глаза поняли движение ее губ и зарегистрировали, что последним ее словом было: «Полынь». Последний прерывистый вдох, и ее глаза закрылись.

Машины перешли к кладбищенскому участку и высверлили кусок льда. Тело Ани облекли в вышитый саван и опустили ногами вперед в образовавшуюся дыру. Затем машины, как были обучены, благоговейно засыпали ее могилу ледяной пылью и включили музыку, подобающую хозяйке дворца. Ее услышали только волки и медведи в чащобе.

Могила Ани, последняя во многих рядах таких же могил, застыла под холодным взглядом кометы.

Комета пронеслась над морщинами гор, иссохшими равнинами, над опаленным солнцем океаном. Дикие псы выли на нее, совы моргали под ее ярким взглядом.

Кури присел под колючим деревом. Черная тень его под солнцем экватора была совсем крошечной. Он протянул длинную костлявую руку и взял желтую стекляшку из горки цветных осколков поющего стекла, осторожно добавил ее к другим, отложенным раньше. Поразмыслил несколько минут, подперев подбородок ладонями, выбрал еще один, на этот раз зеленый, и поместил к другим. Снял широкополую шляпу и наполнил ее до половины отобранными стекляшками, неловко поднялся и пошел к дому у озера. Его жилистое тело было обнажено, корявые ступни босы. Шляпу он нес в руках, и только черные с сединой колечки волос защищали голову от солнца.

Путь его лежал к куполу, занимавшему сотню метров плоской пустыни, окаймленной темным тростником. Отсюда тянулось к западу зеленое, как нефрит, озеро. Перышки белого пара струились из вулкана на Крокодиловом острове и растворялись в мареве. На полпути Кури остановился передохнуть: едкие испарения вулкана драли глотку. Он прищурился, наполовину ослепленный красотой своего старинного дома, сверкавшего как переливчатый самоцвет между ним и озером. В это время дня окна были почти неслышимы, лишь намекая на гармонию, зато в глазах мелькали отблески полуденного солнца.

Что-то шевельнулось у воды. Кури прикрыл глаза от солнца свободной рукой, усмехнулся и громко свистнул в два пальца. Существо, отозвавшееся на зов, заскакало к нему на всех четырех, но, приблизившись, поднялось на задние лапы. Оно сложило тонкие передние лапы на желто-коричневой, как земля, груди, с плоской кошачьей рожицы взглянули по-собачьи преданные зеленые глаза. Язык царапнул Кури кожу.

Он наклонился, поцеловал ее между ушей и сказал:

— Попить, Нефрит.

— Пить? Вода? Сок пить? — ответила она с придыханием низким голосом. Потерлась головой о его ладонь, и он почесал ей под подбородком.

— Сок. В доме, — сказал он.

Она помчалась обратно к светящемуся зданию, помахивая хвостом, как желтым пушистым пером. Кури шел медленнее, прижимая к груди шляпу. Стеклышки тихо звенели, подхватив вибрацию дома. Его ноги оставляли еще одну цепочку следов в пыли. Он оглянулся: сегодняшний след тянулся только до дерева, да и вчерашний не дальше, а все же Кури очень устал. Он прищурился, всматриваясь в прежние следы. Следы лапок Нефрит пересекали их во все стороны, и тут же были следы побольше, ее диких родственников — приемышей. Он узнал след антилопы и — не без тревоги — недавний след клыкастого леопарда. Вдали еле видные отпечатки копыт его дромадера. Неужели он так давно не ездил в пустыню? Кури с некоторым удивлением подсчитал, что с тех пор прошло не меньше двух месяцев. Он медленно поворачивался, тщетно высматривая собственные следы, уходящие дальше колючего дерева с кучей стекляшек, сверкающих на солнце. Взглянул на свои руки, черные и морщинистые, на предплечья, тонкие и жесткие, как сухая древесная ветвь. На душу его легла тень.

Кури пожал плечами и потащился дальше. Хотелось пить, и надо было заняться восточным окном. Темный вход в его дом был прохладным и манил блестящими окнами. Кури пригнулся, чтобы не удариться о свод туннеля, и нырнул внутрь, как лиса в нору. Снова запыхавшись, сел под прохладным светом северного окна, сиявшего высоко над ним. Нефрит подскочила на задних лапах, держа в передних кувшин. Кури выпил, и на коже выступили прохладные бусинки пота. Повернулся к Нефрит, но она предугадала его желание и уже протягивала квадратик влажных озерных водорослей. Он улыбнулся маленькой любимице: в свете окна ее золотистая шкурка пестрила лиловыми и бронзовыми пятнышками, как детская игрушка. Нефрит приплясывала на задних лапах, словно понимала, что ее ужимки забавляют его.

— Умница, Нефрит, — сказал он, утирая лоб. — Пойди сегодня вечером поиграй с друзьями.

— Кури поиграть с Нефрит? — спросила она.

— Я слишком стар для игр. Старики не играют.

Она упала на четыре лапы и потерлась о его колени. Взяла в пасть водоросли из его руки, игриво заворчала, замотала головой, но, видя, что он не поддерживает игру, убежала из дома, чтобы вернуться к воде.

Кури вздохнул и хрустнул суставами. Хотелось спать, но еще больше хотелось вернуться к начатому делу. Он кое-как встал на ноги и принес с ледника еще сока. Прошел вдоль восточной стороны стены жилища, критически оглядел восточное окно в форме солнца, сиявшее желтым и оранжевым, однако не пропускавшее жары. Он не мог вспомнить, кто установил это окно — мать? Может, даже дед. Он нахмурился, вызывая в памяти далекие времена, когда здесь жили три человека — нет, четыре, был еще брат, Ому, погибший от змеиного укуса.

Кури с трудом нагнулся и поднял свой крар [116] , побренькал тремя струнами по очереди. Недовольно покачал головой и взял ряд аккордов. Пронзительный звук стал гуще, но все же резал ухо. Должно быть, так художник представлял себе восходящее солнце — слишком резким и звенящим, на его вкус.

Кури вывалил стеклышки из шляпы в корзину к другим, собранным раньше. Проковылял вдоль стен, подбирая инструменты и перенося их вместе со стеклышками к восточной стене. Наконец произнес приказ, и деревянная платформа со скрипом выдвинулась из стены, качнулась к нему, опускаясь до уровня пола. Кури взгромоздил на нее все собранное и потянулся вверх, направляя платформу к крыше. Даже вблизи окно-солнце не слепило и не пекло — таково было чудесное свойство поющего стекла.

116

Крар — пяти- или шестиструнный музыкальный инструмент (популярный в Эфиопии), согласно легендам — «дьявольский» инструмент.

Решив, какого эффекта хочет добиться, Кури стал работать быстро, выбивая из солнечного круга серпики цитрина и гуммигута. В отверстия ворвался настоящий зной и ветер от вулкана. Кури промокнул лоб полями шляпы и нахлобучил ее на голову. Даже решетка витража недовольно корчилась и с благодарностью принимала новые куски: мягкие розовые и охряные тона. Вставив очередной осколок, Кури настраивал его по крару, срезая со стекол тончайшую стружку, пока звук не совпадал с образом в его голове.

К тому времени как он опустил механизм, солнце ушло к западному окну, которое уже нежно вибрировало в предвкушении. Кури рухнул на пол. Он так устал, что не в силах был даже пойти попить. Огляделся в поисках Нефрит, но та не спала на обычном месте, под прохладным светом северо-западной спирали — единственного молчаливого окна. Мысленным взором он видел, как она скачет и приплясывает в тростниках среди приемных родичей. Так и должно быть.