Апокалиптическая фантастика

— Люди вам просто так давали спирт? — скептически вопросил Феррис.

— Мы его меняли на что-нибудь, — пояснила она. — Обменивали на новости и вещи из других мест. Когда мы выехали, у нас на крыше были фрукты и запас вяленой рыбы, а все кладовочки в трейлере полны какими-нибудь маленькими сокровищами.

И еще они крали горючее. Я не видел в них воров, но невозможно проехать такой путь и не взять то, с чем расставаться не желают.

Отец Мэй стоял возле бабули. Ему пришлось податься вперед, чтобы выглянуть из-за нее и спросить меня:

— Вы не будете возражать? Нам с мамой хотелось бы взглянуть на наш старый дом.

Пересечь половину континента, чтобы осмотреть одно здание. Это могло бы стать самой невероятной историей из всех мной услышанных. Тем не менее мэр не стал возражать:

— Это мой дом, и я приглашаю вас стать моими гостями.

Но бабуля оказалась не в настроении. Выдернув руку, когда сын потянул за нее, она бросила:

— Не хочу быть здесь. Хочу прилечь.

Сын, похоже, не принадлежал к людям терпеливым.

— Мама, — с недовольством произнес он, — прошу тебя, не начинай.

Но женщина снова начала падать, словно вплавляясь в красные кирпичи под ногами. К ней подскочила Мэй:

— В том доме есть хорошая кровать, бабушка.

— Что?

— Прекрасное место, где можно поспать. И там тепло.

Наверное, женщина передумала. Но вероятнее — уже забыла, что собиралась упасть.

— Пойдем, бабушка. Покажи, в какой комнате ты жила.

Вот так мы и направились к дому. Мэй держалась возле медленно вышагивающей бабушки, а я семенил мелкими шажками, чтобы оставаться рядом с ней. Нынешний мэр — уже седой сын второго мэра, старого союзника моей матери. Обычно он не может взглянуть на меня без презрения. Но в исключительных случаях ухитряется даже улыбаться мне, демонстрируя миру дружелюбие.

— У нас самый большой спиртзавод на двести миль вокруг, — похвалялся он. — И вы, конечно, можете взять столько горючего, сколько сможете увезти.

Мэй посмотрела на меня и сказала:

— Спасибо.

Можно подумать, это я проявил такую любезность. Я улыбнулся в ответ и словно воспарил. Когда в последний раз молодая женщина одаряла меня подобным незаслуженным вниманием? Конечно, это была Лола, и меня начало терзать легкое чувство вины.

— Разумеется, если не захотите остаться здесь, в Спасении, — продолжил мэр. — Мы всегда рады хорошим соседям.

Кажется, девушка была готова услышать такое предложение. Вряд ли оно ее взволновало, и у меня возникло ощущение, что она охотнее поговорила бы на сотню других тем. Мэй кивнула. Сделала вид, будто обдумывает предложение. Затем вежливо, но отработанным тоном ответила:

— Мы можем задержаться, только ненадолго.

— Мы едем на север, — добавил ее братец. — И хотим попасть туда до весны.

Любопытство сменило направление. Люди постарше стали называть вероятные места.

— Еще дальше на север, — не согласился Уинстон. Потом, уловив что-то во взгляде отца, добавил: — Кому какое дело, куда мы едем? Эти люди так и останутся здесь.

Мэй нежно подергала бабушку за руку.

— А куда вы едете? — тихо спросил я.

Отвечать ей не хотелось. Но молчание лишь усугубляло ситуацию. Не очень тихо и не совсем мне она ответила:

— В Канаду.

— Там нет никого, кроме лосей, — предупредил я.

Достигнув практически стопроцентной вакцинации, Канада обезлюдела. Немногие уцелевшие были слишком рассеяны, чтобы выжить и уж тем более создать общины. Во всяком случае, так утверждалось.

Но мое беспокойство на нее не повлияло. У меня в голове уже вертелось несколько вопросов. И тут она искусно сменила тему:

— Где твой дом, Ной?

Мэр неодобрительно хмыкнул.

Я ткнул пальцем в горизонт:

— Там, но отсюда его не увидеть.

— Ты отшельник?

Я ощутил неловкость. Мне хотелось скрыть свою жизнь, но сделать этого я не мог. И я признался:

— Я живу там с женой.

Я ожидал, что от признания мне полегчает, но не дождался. Мэр подслушал наш разговор:

— Мы видим Ноя от силы четыре раза в год.

Мэй посмотрела на меня, держа руку бабушки обеими своими. Это странное на вид шествие приблизилось к самому большому и величественному зданию в городе. Оно напоминало башню с окнами, выходящими на юг, со старыми черными солнечными панелями и пятью ветрогенераторами на крыше. Четыре из них вращались, и минимум одному из них требовались или новые подшипники, или свежая смазка, потому что он испускал раздражающий скрежещущий звук, который заставлял меня нервничать еще больше.

Но я все же остался рядом с девушкой.

— Мне вот что любопытно, — сказала она мэру. — Мы спрашивали разных людей о вас. В смысле — о вашем городе. Нам говорили, что вы христиане и что вы процветаете.

Услышав похвалу, мэр зарделся.

Не знаю, что я услышал в ее голосе. По-моему, больше подозрения, чем одобрения.

— Все наши жители — истинно верующие, — пояснил мэр. Как будто быть христианами — это недостаточно хорошо. — Наши отцы и деды знали, что Господь нас спасет. Поэтому мы и пережили «трясучку».

Всегда презирал этот неадекватный термин.

— «Трясучку»…

Мэй посмотрела на мэра, затем на меня. Уверен, она хотела спросить о моих религиозных взглядах, и я даже был готов сказать ей все, что она захотела бы услышать. Но я решил, что лучшей тактикой будет сменить тему.

— Но почему Канада? — спросил я.

Она не ответила. Ее рука скользнула за спину, достала из заднего кармана небольшую, но пухлую записную книжку, потом сунула ее обратно. Из кармана рядом с книжкой торчали две старинные авторучки.

— Мы почти пришли, бабушка. Видишь переднюю дверь?

В жизни никогда так медленно не ходил.

Мой вопрос услышал Уинстон. Протолкавшись ближе ко мне, он сказал:

— Во Флориде сейчас сущий кошмар.

Мне не хотелось разговаривать с этим существом.

— Из-за африканцев, — добавил он. — Они сейчас приплывают на кораблях. Сотнями и тысячами.

— Уинстон! — с упреком воскликнула Мэй.

— Что? — прорычал он в ответ.