Апокриф
Шрифт:
Гваар пододвинул одно из кресел сзади прямо под колени Острихсу и, ободряюще похлопав его по плечу, пригласил: «Располагайтесь! Без смущения, пожалуйста!» Сам Гваар занял сидение чуть в отдалении, в полуразвороте и к папаше Дрио, и к приглашенному.
Некоторое время все молчали, отчего бульканье искусственных ручьев и трели запертых в клетках птиц показались гостю оглушительными, хотя на самом деле были вполне деликатны и милы. Возможно, такое впечатление было следствием чувства неловкости, которое испытывал Острихс, видевший, что сидящий напротив хозяин особняка (что это именно
— Ну что, малыш, давай обсудим наши дела, — тихим, чуть хрипловатым, не таившим, казалось, в себе никакой угрозы голосом изрек хозяин.
Всем своим заурядным и округлым видом этот человек напомнил Острихсу известного отечественного комика, который всегда с блеском использовал в актерских работах необыкновенный контраст собственной некрасивой и даже дряблой какой-то внешности с поразительной силы внутренним темпераментом. Кроме того, Острихса неприятно покоробило обращение «малыш», но как-то осадить много старшего по возрасту хозяина дома, почти старика, он не мог даже и подумать.
Между тем, папаша Дрио не желал как-то специально обидеть или унизить своего нынешнего собеседника. Просто у него — крестьянского сына, получившего самое немудрящее образование в сельской четырехклассной школе, с воспитанием было… не очень. Не имея понятия о такте, он всех почти без разбору называл «сынками», «дочками», «малышами» да «милками». Только равных себе по возрасту и имущественному положению папаша Дрио мог титуловать: «друг ты мой милый» И уж совсем в редчайших случаях, общаясь, скажем, с сильнейшими мира сего, с трудом выдавливал из себя «господина» («госпожу») и «вы».
Поскольку Острихс, находясь в явном затруднении, медлил с ответом на малопонятное предложение «обсудить дела», папаша Дрио счел возможным и даже необходимым продолжить сам:
— Ты ведь здорово огорчил меня, милок! И ты, и этот твой приятель, с которым несчастье случилось… Да сольется его светлая душа с Великой Сущностью!
Острихс решил было, что хозяина, как и его самого, поверг в горе ужасный факт смерти прекрасного человека. Он совершенно непритворно тяжело вздохнул и сумел только убитым голосом подтвердить:
— Да, да, конечно, я даже высказать не знаю, как мне все это… — дальнейшее застряло у него в горле вместе со спазмом.
Со своей стороны, папаша Дрио, тоже совершенно ошибочно вообразил, что его гость против ожидания быстро уловил суть вопроса, и все дело можно будет закончить скоро, легко и к обоюдному удовольствию.
— Ну, вот и хорошо, малыш! — удовлетворенно констатировал он и неожиданно решил, что пора представиться. — Меня называют папаша Дрио… Может, слышал?
Острихс не вращался в тех кругах, где это имя было хорошо известно и поэтому, смущенно покачав головой, ответил:
— Нет, не слышал… к сожалению…
— Это ничего, малыш! — успокоил его папаша Дрио. — И познакомимся, и подружимся, вот только неприятность
между нами утрясем…— Какую неприятность? — удивленно вскинулся Острихс, — Между нами? Я не понимаю!
— Ну, так ты же сам согласился, милок, что огорчил меня! Вот только что! — заявил хозяин особняка, и лицо его стало быстро утрачивать выражение добродушного балагурства.
— Так это я думал… — несколько неуверенно начал вносить ясность Острихс, — ну… что вы огорчились, узнав… ну, в общем, о смерти Хаардика Фантеса.
— Правда?! — как бы изумился папаша Дрио, услышав эти слова, — Ах, ну да, ну да… Огорчился! Еще как огорчился! Только дело не в этом.
Острихс был совсем сбит с толку, почувствовав в словах своего визави почти не скрываемую издевку, а тот, впервые подавшись от спинки кресла вперед и фиксируя собеседника тяжелым взглядом, продолжил:
— Дело в том, что ты, милок, и твой приятель покойный причинили мне ущерб, ни много, ни мало, миллиона на полтора рикстингов. Да и это еще не все! Убытки продолжаются, потому что «игралки» мои по вашей милости работают от силы процентов на тридцать-сорок. Ясно теперь?
Только теперь до Острихса дошло, кто такой папаша Дрио, и что этот тип с внешностью доброго комика пригласил его не на чай с пряниками. Однако, молодой человек не мог сообразить, что нужно сказать в такой ситуации и нужно ли говорить вообще.
Судя по всему, папаша Дрио пока и не нуждался ни в чьих комментариях к своим словам. Он желал расставить все точки над «i» сам.
— Значит, что? За вами двоими — должок! Ну, а поскольку приятель твой, как говорят, слился с Великой Сущностью, то и весь должок теперь за тобой. Все понятно?
В зимнем саду вновь воцарилось молчание, и опять в уши полезли звуки перетекающей воды, а также неуместное ни по ситуации, ни по настроению птичье пение. Острихс с трудом вырвался из-под придавливающего взгляда папаши Дрио и посмотрел на Гваара, который за все это время не проронил ни слова, а теперь глядел на Острихса со спокойным интересом, не более. Было понятно, что искать себе союзника в этом человеке совершенно бессмысленно.
Большая пауза, однако, дала Острихсу возможность привести мысли в кое-какой порядок, первый шок от предъявленного ему неожиданного обвинения стал проходить, а где-то внутри начало нарастать чувство протеста. В конце-концов, претензии папаши Дрио не зиждились ни на чем, кроме его собственного мнения! Одновременно откуда-то явились смелость и злость.
— Вы полагаете, — натянутым голосом смог произнести Острихс, обращаясь к папаше Дрио, — что сможете предъявить мне законный иск?
Он сам не понимал, как в таком ужасном положении у него вышла такая складная и такая умная фраза.
Папаша Дрио снова откинулся на спинку кресла, с удивлением отметив про себя, что простым наскоком полностью подавить волю «малыша» и сразу подчинить его себе не удалось. Гваар с любопытством переводил взгляд с одного на другого.
— Вот куда тебя понесло, милок! — тягуче проскрипел папаша Дрио. — Иск ему законный подавай! Я на твоем месте не о законе бы думал, а о справедливости. Есть такое понятие — справедливость. Слышал?