Апокриф
Шрифт:
— Несколько притянуто, конечно, но казуистика достаточно остроумная, — оценил Тиоракис. — А, если переводить это в практическую плоскость, что именно требуется от меня?
— Внедрение, разумеется! Внед-ре-ни-е!
— А цель? — тут же поинтересовался Тиоракис. — Внедриться в компанию «Чужого», мне представляется, не сложно. Я ничего плохого не хочу сказать о людях, которые его сейчас окружают, но, так сказать, по принципу создания все это сообщество — типичный сброд. К ним прибиться сможет любой новичок из любого нашего территориального подразделения. Что за работа здесь для центрального аппарата департамента?
— Вопрос в длине цепочки и, соответственно, в числе посвященных, — отвечал Мамуля, — сами понимаете, через сколько колен такое поручение дойдет до рядового агента. Сколько будет возможностей для утечки информации. А заказчик, — Мамуля снова указал пальцем в потолок, — хочет, насколько я понял, иметь до исполнителя возможно более короткое плечо, и сохранить всю операцию между максимально небольшим числом глаз. Понимаете теперь?
— Признаться, не до конца… Что такого особенного в том, чтобы взять «Чужого»
— Смысл, конечно, не в стукачестве, — отмахнулся Мамуля. — Этого-то добра… сами понимаете! Нужно попробовать стать «Чужому» близким другом, наперсником, кем хотите… хоть любовником! Только чтобы научиться управлять им. Он должен на систему работать, — вот, чего от нас хотят…
— Насчет любовника, вы это серьезно? — не смог удержаться от вопроса Тиоракис, хотя прекрасно понимал, что со стороны начальника подобный тезис являлся скорее метафорой, чем реальным требованием. — Если честно, я не готов: я яростный гетеросексуал! Да и в досье фигуранта для такой игры, вроде, данных нет…
— Не готовы? — деланно удивился Мамуля, — вы же офицер! Если Отечество призовет, полюбите, кого прикажут!.. А если серьезно, — продолжил он после короткой паузы, нужно постараться стать для фигуранта чем-то вроде настоятеля Фантеса и, завоевав такое положение, исхитриться сделать его орудием системы. В его же интересах, между прочим. Потому, что в качестве противника он ни президента, ни Политсовет «Объединенного Отечества» не устраивает. Со всеми вытекающими… В теперешнем положении они видят в нем крайне опасный дестабилизирующий фактор. Он баланс власти может нарушить.
— Можно крамольный вопрос? — спросил Тиоракис.
— Валяйте!
— Ну, допустим (только допустим!), что «Чужой» действительно помог отодвинуть от руля «Объединенное Отечество»… Ну, собственно, и что? У нас же, вроде как, демократия, и даже с точки зрения конституции такой «ужасный» случай ничего противозаконного из себя не представляет? Вот, ежели все оставить, как есть? Никак нельзя?
— На ваш вопрос дам сразу три ответа, после чего дискуссионная часть нашего с вами совещания будет окончательно завершена, — ответствовал Мамуля. — Первый ответ, как бы с точки зрения наших заказчиков, в меру моего понятия о них. Они настолько привыкли рулить и иметь от этого соответствующие выгоды, что оставить себя под серьезным риском в близкой перспективе потерять все, не могут себе и представить. Отсюда и паника, и подключение нашего ведомства. Ясно? Замечательно! Второй ответ, как бы от меня лично и от подобных мне. В общем-то, я сторонник более частой ротации капитанов на мостике. Я не о формальной рокировке президентов (с этим-то у нас все в порядке!), а о реальной смене команд. Чтобы приходили более или менее свежие люди с более или менее свежими мыслями. Я за эдакие политические качели с небольшой амплитудой. С виду — недостаток стабильности и преемственности, о которых у нас так обожают печься, но на самом деле — наиболее безопасный вариант. Каждая команда знает, что ей в положенное и довольно скорое время придется уйти и уже поэтому следует вести себя аккуратно, не зарываясь, а то можно и под суд угодить. Да и натворить за относительно короткий период особо много не успеешь… Так, мелкие грешки… А, простите за пафос, «гроздья гнева народного» просто вызреть не успеют. Пошумит себе электорат на выборах, получит новую надежду вместе с новой командой, и все. Такое, понимаете, постоянное снятие социального напряжения методом слабых разрядов… Очень полезно! А вот, если кто-то у власти лет по тридцать трется, тут уж — извините! В случае чего за все тридцать лет отвечать придется. В таких случаях малым разрядом не обходится. Когда-нибудь так шарахнет! Но, это когда-нибудь… И это теория. Моя. А по жизненным установкам я, извините, простой обыватель, и очень хочу спокойно дожить свой век, а посему готов всеми силами отодвигать это самое «когда-нибудь» на самую далекую перспективу. Авось, на мой век хватит… Авось, найдется там у них какой-нибудь умник, который поймет стратегическую опасность нынешнего положения, да и измыслит некий относительно спокойный способ выпустить весь пар, что уже накопился, и пересесть на спокойные качельки. Короче говоря, я также не желаю «все оставить как есть», по вашему выражению, поскольку в этом случае боюсь скорого и неконтролируемого взрыва с неблагоприятными лично для меня последствиями. Тоже ясно? Великолепно! И, наконец, третье. Вы сами готовы ради того, чтобы «оставить все как есть», нарушить присягу и не исполнить приказ, имея ввиду все вытекающие для вас последствия?.. Я так и думал! Это и есть последний ответ…
Глава 14. Подходы
Тиоракис догадывался почему не слишком желанная для него роль главного звена в «коротком плече» между «заказчиком» и Острихсом досталась именно ему. Начать хотя бы с того, что был он более чем проверенным кадровым сотрудником. И не только проверенным, но даже заслуженным. Об этом свидетельствовала не только почетная медаль, которую мог заработать любой гэбэровец, без серьезных взысканий отпахавший на ведомство положенное число лет, но и серьезный боевой орден за ту старую уже историю с баскенскими террористами, в которой Тиоракис проявил способность во имя выполнения порученной миссии перешагнуть через такое, от чего у иного мозги свернулись бы набекрень. Опять же: офицер, присяга, все такое… Мамуля не зря упомянул об этом. Одновременно, весьма полезным выглядело то обстоятельство, что его подвиги здесь уже давно забылись, тем более что о них и так мало, кто знал. Все многочисленные, в основном, университетские знакомства, которые он имел когда-то, были давно оборваны, и по прошествии многих лет вряд ли кто из прежних
приятелей смог бы узнать его в лицо. Наконец, он длительное время проработал за границей по легенде и под чужим именем, почти не поддерживая контактов на родине, и поэтому при соблюдении минимальной осторожности имел минимальные шансы оказаться кем-то и как-то случайно расшифрованным в своей новой роли. То обстоятельство, что он был одногодком человека, с которым предстояло войти в плотный контакт, тоже играло в пользу его кандидатуры: ровесничество давало дополнительные возможности для достижения взаимопонимания с «объектом».— Но самое главное, — сказал во время их памятной встречи Мамуля, формулируя задание для Тиоракиса, — вы у нас чрезвычайно обаятельный. Во всяком случае, способны это обаяние замечательно сыграть. Вот и у меня в любимчиках ходите. Так уж постарайтесь и «Чужого» обработать. А?
Влезть, по возможности, в сердечные друзья к Острихсу — было, разумеется, только первым шагом. Далее требовалось забраться к нему в душу, понять, за какие струны там нужно дергать, чтобы заставить его играть в своем оркестре.
«Смог же в свое время Хаардик Фантес подойти к нему на мягких лапах, — рассуждал Тиоракис, обдумывая наедине с собою план действий. — В этом он сработал просто гениально! Другое дело, что в реализации своих идей священник оказался сущим ребенком и тут же напоролся на вилы в виде папаши Дрио. Но мне-то папаши Дрио не страшны! А вот принципиальная возможность поставить «Чужого» под управление — это существенно. Правда, с тех пор много воды утекло. Он может оказаться совершенно другим человеком. Хотя, судя по досье… Да что там! Судя по всему, — остается записными идеалистом… В отличие от меня, например. Я уже — не записной, во всяком случае. Не был бы он идеалистом — давно бы плавал на леденцовой лодке по молочной реке меж кисельных берегов, и мы бы с шефом еще к нему на доклад ходили! Точно — идеалист! А на что у нас клюют идеалисты? На идеализм! По собственному опыту знаю. Только нужно ему наживку подобрать. Идеализм, ведь, тоже разный бывает. Времени только больно мало для проб. От силы полгода. Дальше парламентские выборы и к этому времени он должен прочно стоять в строю. А если нет? Вот уж очень бы хотелось этого самого «нет» — избежать. В противном случае, как совершенно определенно дал понять Мамуля, придется «Чужого» достаточно жестко изымать из политического расклада…»
Слегка затемненные очки уже почти перестали раздражать и мешать, а вот молодая еще борода противно щекоталась где-то внутри себя, и приходилось сдерживаться, чтобы поминутно не залезать в нее пальцами и не расчесывать ставшую труднодоступной кожу. «Еще немножко, и я приобрету внешний вид классического вольнодумца: небрежные космы на голове, нерегламентированная растительность на роже и интеллигентский «велосипед» на носу… То ли вольный журналист из неправительственного издания, то ли молодой профессор философии, то ли студент-перестарок…» — так оценивал свою маскировку Тиоракис, разглядывая себя в зеркале маленького туалета в хвостовой части самолета. Из-за обшивки доносилось монотонное сипение турбин, уже три часа несших крылатую конструкцию к Хаспиру — главному городу административного кантона Ограсса Южная. Вот-вот должны были объявить снижение, и Тиоракис, еще раз глянув в зеркало, открыл дверь и отправился на свое место.
В Хаспире уже недели две обретался Острихс со своей небольшой «свитой», и Тиоракису необходимо было сделать попытку войти в эту разношерстную компанию, так сказать, с ходу. Времени на раскачку и наступление с дальних подступов не имелось. Поэтому легенда, с которой Тиоракис летел к месту начала операции, предоставляла ему возможность действовать максимально свободно, без лишних церемоний.
Он — журналист-любитель. Когда-то, по настоянию родителей получив юридическое образование, так и не смог найти себя в этой скучной профессии. Пробовал стажироваться на адвоката, недолго поработал клерком в нотариальной конторе, затем попытался прибиться к юристам-корпоративщикам… везде тоска. Однажды он решил, что настоящее дело его жизни — журналистика. Начал писать и проявил в этом деле завидное упорство, но его писания ни одному изданию не пришлись ко двору и соответственно не приносили никакого дохода. От бедствования спасала неплохая рента, которую имели родители, любившие непутевого сына и обеспечивавшие его необходимым минимумом для относительно комфортного существования. В конце-концов оба родителя умерли, и с недавних пор в распоряжении непризнанного светила журналистики оказался кругленький капиталец, составлявший основу той самой ренты. Согласно легенде, Тиоракис (он же Воста Кирик) со всем пылом нерастраченного идеализма решил пустить родительское наследство на создание собственного ежемесячника весьма эклектической направленности, шеф-редактором и основным автором которого собирался стать сам. На имя Восты Кирика всего неделю назад было зарегистрировано свежеиспеченное издание под названием «Независимое обозрение» (никак не меньше!), и даже снят под «редакцию» крохотный офис. Два сотрудника — секретарь и уборщица — составляли весь его штат. А сейчас он летел как бы в свою первую журналистскую командировку, в которую, по праву босса, отправил себя сам. Целью вояжа виделся сбор материала и написание обширной статьи для премьерного номера журнала. Предметом исследования должен был стать Острихс Глэдди, как та фигура, которая вызывала последнее время все больший общественный интерес…
— Ты хороший парень, Воста, но нельзя же быть таким наивным! В тридцать-то с хвостиком лет!
Говоря это, Альгема смотрела на него снисходительно и даже как-то жалостливо.
«Жалостливо — это даже хорошо, — отметил для себя Тиоракис, — у некоторой категории женщин чувство к мужчине развивается из глубинного материнского инстинкта, из желания опекать… А там, глядишь, и привязанность, и самопожертвование… Собственно, вряд ли это нам понадобится. Ладно, посмотрим!»