Апокриф

Этот вопрос был, разумеется, риторическим. Тиоракис напряженно слушал, не перебивал и не встревал, а Стаарз продолжал доверительным, мягким, почти воркующим тоном излагать весьма жесткие вещи.

— Никакая «конопатка», даже при применении самоновейшей техники, не поможет. Можно было бы попробовать запустить в систему хорошую порцию отравляющего газа… Но, тут опять же два обстоятельства. Первое — чисто техническое. Объем, протяженность и топография пещерной системы для нас все еще темный лес. Сколько нужно газа? Куда его заливать? Черт его знает! Будет ли эффективной атака — бабушка надвое сказала. А то выдует все каким-нибудь сквозняком неизвестно куда и с неясными для нас же самих последствиями. Другое обстоятельство — политическое. Сохранение нашего лица в семье, так сказать, цивилизованных народов. Ведь упомянутые мною деятели сидят там почти со всем своим табором: с женами, детьми и прочими, якобы мирными, гражданами… Можете себе представить, какой вой поднимут за границей, если массированная газовая атака пройдет успешно? Геноцид, понимаете, преступление против человечности… и все такое… Следовательно? А? Правильно! — сам себе на очередной риторический вопрос ответил Стаарз. — Нужна спецоперация. Точечное воздействие.

Здесь Стаарз сделал короткую паузу и, в упор глядя на Тиоракиса, резюмировал:

— Вот это-то мы и предполагаем доверить вам, Ансельм. Уничтожение личными действиями штаба врага — не идет вразрез с вашими моральными принципами, господин суперконет ФБГБ?

Глава 10. Причастие

Нет! Предупредить своих он никак не успеет! Даже для экстренной связи нужно некоторое время и хотя бы какая-то свобода маневра. А тут — ни того, ни другого. План акции предложил Гамеду он сам. И разработать все ее детали поручили ему. Доверие оказали! А вот теперь, совершенно неожиданно для него, реализацию перенесли на завтра. «Дадуд распорядился — завтра! — отрезал на его изумленный вопрос Гамед. — Тебе-то какая разница? Ты молодец! Все отлично подготовил. Тем и хорош твой план, что его можно привести в действие в любое время».

Тиоракис чувствовал, что его приперли к стенке.

Если хотя бы командовать боевым звеном поручили ему, то, пользуясь своим положением, он сумел бы выкроить несколько минут, чтобы остаться одному и сделать необходимый звонок… Но командиром боевого звена поставили Вагда, без ведома которого нельзя отлучиться ни на секунду. И другой боевик, мрачный и молчаливый маами, с которым придется идти на дело и которого Тиоракис раньше вообще никогда не видел, не сводит с него глаз. Это Тиоракис чувствует совершенно отчетливо, хотя и изображает, что не чувствует…

А вот кнопку, суки, доверили нажимать именно ему, Тиоракису. Откуда у этого «доверия» ноги растут — понятно. Еще одна проверка. Окончательная? Кровью повязать хотят. Именно этого он и боялся более всего, хотя такой вариант развития событий и обсуждался в качестве весьма вероятного во время памятной встречи со Стаарзом.

Вообще, эта встреча, как он теперь отчетливо видел, была одним из главных событий в его жизни. Ему предложили принять посвящение, и он его принял. Ему дали понять, что он последний раз стоит в точке возврата, и он решил идти дальше…

* * *

Когда Стаарз неожиданно титуловал его суперкорнетом ФБГБ, Тиоракис одновременно и изумился, и тут же с некоторым самодовольством подумал: «Ну, наконец-то!» Ему никто ничего определенного не обещал, но сам-то он уже некоторое время полагал, что заслужил быть причисленным к лику штатных сотрудников ведомства, которому по сию пору служил в качестве доброхота.

И все равно, — это был сюрприз. Приятный сюрприз. Своевременный. Это сбывались посещавшие Тиоракиса с самого детства героические мечты. Это давало удовлетворение его честолюбию. Это была оценка его работы (оценка, на которую он надеялся и которую ждал). Это давало ощущение плеча, ощущение настоящей опоры на всю мощь секретного ордена…

Стаарз рассчитал совершенно правильно. Тиоракис почувствовал эмоциональный подъем. Это чувство как-то сразу пригасило то тяжелое впечатление от результатов собственных поступков, которое давило на Тиоракиса все последнее время. Становилось ясным, что, во всяком случае, с точки зрения высшей государственной целесообразности, те жертвы, которые неизбежно составляют некоторую часть следа, оставляемого им на пути служения Родине, — не напрасны. Да и вообще, как бы сама Родина, в лице представлявшего ее государства, явно поощряла Тиоракиса (не субкорнет, не корнет, а суперкорнет!) и тем самым делила с ним тяжкую моральную ответственность за все то, что приходится проделывать во имя ее…

Обычному человеку свойственно искать те или иные оправдания собственной вине, будь она действительная или только мнимая. Это часть инстинкта самосохранения. Тот, кто начисто лишен данного качества, обречен быстро сойти с ума, либо покончить с жизнью. Тиоракис, во всяком случае, в этом отношении был человеком вполне обыкновенным.

Кроме того, как человеку вполне обыкновенному, с вполне обыкновенными реакциями, ему захотелось поподробнее узнать о причинах своего внезапного посвящения в «рыцари» и о связанных с этим новых обстоятельствах.

Стаарз охотно удовлетворил все его запросы.

— Видите ли, Ансельм! Касающееся вас распоряжение подписано еще несколько дней назад. На нем не хватает только номера и даты. Это естественно, поскольку необходимо ваше согласие. В конце концов, насильно мы в «солдаты» (а штатный сотрудник это, согласитесь, солдат) никого не «забриваем». Тем более, что поступление в «солдаты» (уж извините, для полной ясности я буду использовать этот термин) налагает на вас определенные обязательства и совершенно иную ответственность в случае их нарушения. Вы меня понимаете?

Тиоракис кивнул. Он действительно это понимал. Хорошо понимал. Время подумать на эту тему в прошлом было достаточно.

— Так вот, — продолжал Стаарз, — все будет зависеть от вашего «да» или «нет», сказанного сегодня. Если «да», — то вы полностью в нашей команде и в нашем распоряжении, потому как — присяга и все такое. Причем как всегда у нас никаких формальностей. Расписки-подписки, целование знамени с колена… ничего этого не будет. Но ваше «да», просто сказанное мне, — равнозначно тому, как если бы все это имело место. Оправдания, вроде того: там нет моей подписи — не пройдут… Их, собственно, негде и некому будет предъявлять. Вы меня понимаете?

Тиоракис вновь кивнул. На это тему он тоже много думал.

— А если — «нет»? — все-таки посчитал необходимым спросить он, хотя внутренне уже принял решение.

— В этом случае, — раздумчиво отвечал Стаарз, глядя куда-то над головой Тиоракиса и делая большие паузы между фразами, — мы, скорее всего, удовлетворимся достигнутыми вами результатами. Несомненно, воспользуемся ими. А вас постараемся максимально осторожно вывести из этой игры. Видимо, сохраним с вами самые добрые отношения. При наличии вашего желания будем и дальше использовать вас в том качестве, в котором вы себя так хорошо зарекомендовали. Но, настоящей фигурой вы никогда не станете. Сами понимаете, не тот спрос, не та мера доверия… ну, и не то место в системе, разумеется…

* * *

И вот, как теперь ему, солдату, быть?

Что делатьсолдату в подобной ситуации — понятно. Это они со Стаарзом тоже обговаривали. Точнее, Стаарз его четко проинструктировал: выполнять любые («Абсолютно любые — вы понимаете, Ансельм?») задания руководства ФОБ, даже в том случае, если это может повлечь человеческие жертвы. Если по какой-то причине нельзя проинформировать о задании контору, все равно — выполнять. Исключений, которые допускают в такой ситуации самостоятельные действия и самораскрытие, только два: реальная угроза теракта на ядерном объекте и реальная угроза совершения акции с использованием мощного химического или бактериологического оружия.