Апология Маркса: Новое прочтение Марксизма

В соответствии с точкой зрения постмодернизма, постмодерн – скептический, критический подход к метанарративу. Под так называемым метанарративом понимаются гегельянская традиция мышления («нарратив чисто спекулятивной теории») и идеологическая традиция французского Просвещения – «нарратив свободы и раскрепощения». Первая делала упор на модели мышления «идентичность как ценность», другая же придерживалась идеологической схемы «самостоятельности человеческой культуры» [62] . В совокупности обе традиции служили институциональным исследованиям, выступали за обладание всей истиной и стремились к вечной справедливости. Но, вопреки ожиданиям, результат этого выступления, вкупе с первоначальным намерением метанарратива, оказался удивительной насмешкой над человеческой мыслью: разум был раздут до предела, а индивид исчез. В то время как наука шла семимильными шагами, в мире гуманитарных наук наметились застойные тенденции.

62

Здесь человек представлялся как творец культуры, которая есть мир идей и вещей, созданный в ходе человеческой деятельности. Культура воспринималась как сфера духовной свободы человека, как чисто человеческий мир, который отличается и от мира природы (представления Античности), и от божественного мира (восприятие в эпоху Средневековья). – Примеч. ред.

С точки зрения теории, марксистская философия с самого своего появления была посвящена критике гегельянской традиции мышления и идеологической традиции французского Просвещения. Высказывание Энгельса, содержащееся в его работе «Развитие социализма от утопии к науке», свидетельствует о единстве воззрений Энгельса и Маркса на обе вышеупомянутые традиции мышления: «Великие люди, которые во Франции просвещали головы для приближавшейся революции, сами выступали крайне революционно. Никаких внешних авторитетов какого бы то ни было рода они не признавали. <… > Все было подвергнуто самой беспощадной критике; все должно было предстать перед судом разума и либо оправдать свое существование, либо отказаться от него. Мыслящий рассудок стал единственным мерилом всего существующего. Это было время, когда, по выражению Гегеля, мир был поставлен на голову, сначала в том смысле, что человеческая голова и те положения, которые она открыла посредством своего мышления, выступили с требованием, чтобы их признали основой всех человеческих действий и общественных отношений». «Мы знаем теперь, что это царство разума было не чем иным, как идеализированным царством буржуазии. <…> Государство разума, – общественный договор Руссо, – оказалось и могло оказаться на практике только буржуазной демократической республикой». В «Критике гегелевской диалектики и философии вообще» и в «Критике французского материализма» Маркс проследил как естествознание сольется с наукой о человеке в единую науку, посвященную изучению каждого человека как личности. Таким образом, и марксистской, и постмодернистской скептичности и критике в адрес метанарратива были присущи общие черты и еще одна особенность – ориентация на постмодерн.

Обе доктрины – как марксистская философия, так и постмодернизм – представляли собой критику модерна и его негативных эффектов.

Постмодернизм символизировал «логику непрерывного преобразования капитализма» и выделял оттенки кризисов, возникающих в ходе непрерывных преобразований («кризис нарратива» [63] , «кризис репрезентации» [64] , «кризис легитимации» [65] ).

А марксизм вскрыл эту логику, начавшуюся еще на раннем этапе развития капиталистического строя, и к тому же с невероятной прогнозной точностью описал экономические, культурные и социальные кризисы, с которыми столкнется буржуазная эпоха: «Беспрестанные перевороты в производстве, непрерывное потрясение всех общественных отношений, вечная неуверенность и движение отличают буржуазную эпоху от всех других. Все застывшие, покрывшиеся ржавчиной отношения, вместе с сопутствующими им, веками освященными представлениями и воззрениями, разрушаются, все возникающие вновь оказываются устарелыми, прежде чем успевают окостенеть. Все сословное и застойное исчезает, все священное оскверняется».

63

Перед модернистами стояла проблема формы повествования и нахождения адекватного языка для репрезентации внутреннего мира субъекта, а постмодернизм ставил под сомнение само повествование и возможность найти новый язык.

64

Кризис репрезентации – потеря веры в репрезентативность языка, в его соответствие описываемым феноменам.

65

Кризис легитимации – утрата в новую эпоху оправданий трудностям и жертвам, понесенным во имя развития общества, модернизации.

В связи с этим Лиотар считал, что Маркс глубоко понимает феномены модерна и постмодерна. Получив это марксово откровение, некоторые постмодернисты начали изучать результаты вышеописанных переворотов. Белл подвергал резкой критике расползание «профанации духовной культуры», Бурдье [66] анализировал высокоразвитые механизмы «поля производства культуры», Гидденс [67] досконально исследовал «неопределенность знаний» и ее последствия. В процессе формирования этих воззрений постмодернизм лицом к лицу столкнулся с кризисом современного капитализма, по поводу которого позже удивленно причитал о «децентрализации», «разрушении основы», «деструкции разума», «конце человечества». У марксистских и постмодернистских рассуждений о «логике непрерывного преобразования капитализма» и ее значении в контексте кризисов существуют общие черты. Кроме того, и для тех, и для других рассуждений в одинаковой мере характерна постмодерная направленность.

66

Бурдье, Пьер (1930–2002) – французский социолог, философ, культуролог, автор философской теории действия.

67

Гидденс, Энтони (р. 1938) – английский социолог, создавший теорию структурации, в которой пытался преодолеть двойственность социологических подходов к анализу общества.

Кризисное сознание тесно связано с вопрошающим и критическим сознанием. Как для марксизма, так и для постмодернизма характерна проблематологическая специфика. «Всякая действительность разумна», – совершенно не марксистский образ мыслей. Говоря о связи философии с духом эпохи, Маркс подчеркивал, что «вопрос – это девиз (времени)», и считал, что вопрос гораздо значимее, чем ответ: «Всякий вопрос, выдвигаемый временем, имеет общую судьбу со всяким вопросом, который является по своему содержанию правомерным и, следовательно, разумным: основная трудность здесь не ответ, а вопрос». Опираясь на такое вопрошающее сознание, Маркс упорно не стремился «догматически предвосхитить будущее», а желал «только посредством критики старого мира найти новый мир». Иными словами, весь фокус марксистской философии сосредотачивался на проблеме существования современного общества. Здесь же кроется и суть критики, которой в марксизме придавалось большое значение.

У постмодернистов также проявилось сильное вопрошающее сознание. На самом деле на Западе постмодернизм прежде всего существует для решения задач или вопросов, все его внимание сосредоточено на проблеме существования модерна. Он не рвется проповедовать людям истину, но имеет цель устранить препятствия на пути движения к истине, отбросить вымыслы и «туман», окутавшие модернизм, освободиться от них. Вот где находится тайный источник деконструкции, такой важной для постмодернистов.

Начиная с эпохи, в которой жил Маркс, и вплоть до времени Франкфуртской школы, экзистенциализма и конструктивизма, а затем – и постмодернизма, процесс критики в отношении модерна прошел этапы от политико-экономической критики до критики культуры и идеологии, а позже – и языка. С точки зрения методологии, описанная трансформация была не чем иным, как последовательностью детализации, углубления и усовершенствования критической работы. В ходе этого последовательного процесса раскрылись сложность и комплексность критики общества – и в то же время выяснилось, что у этого типа критики есть полученная извне логика и практическое значение. В отношении к проблеме модерна у марксизма наблюдается сходство с постмодернизмом, которое заключается в деконструктивистской (характерной для постмодернизма) направленности марксовой критики.

Оценка положительного значения постмодерна, представленная у Маркса, несомненно достаточна и всемерна. Новую эпоху, которая началась в XVII веке и была открыта буржуазией, он назвал современным обществом (в противоположность обществу традиционному), «эрой крупномашинной промышленности» (в отличие от периода мануфактурного производства) и эпохой «независимости человека от других людей, базирующейся на зависимости от вещей», – по сравнению с предшествующим периодом, когда для человека была свойственна личная зависимость (например, от феодала, рода и т. д. и т. п.). Оценка позитивной роли современного буржуазного общества в истории, сделанная в «Манифесте Коммунистической партии», даже более полноценна, чем у буржуазных мыслителей. Однако Маркс уделял больше внимания не достижениям модерна, а его проблемам.

Начиная с «Экономическо-философских рукописей 1844 года» (период создания концепции материалистического взгляда на историю) и заканчивая временем создания «Капитала» одним из центральных вопросов теоретической деятельности Маркса было состояние отчуждения в современном обществе. Анализ и критика этого явления в полной и даже концентрированной мере отобразили постмодерную направленность всей марксистской критики. У этой направленности была особенность: Маркс не стремился осознать закономерности функционирования капитализма, находясь внутри него, он старался извне просветить капитализм насквозь и выявить его недуги; как метко подметил Лиотар, «пытался показать, в каком месте символы капитализма разрушили себя» [68] .

68

Лиотар Ж.-Ф. Хоусяндайсин юй гунчжэн юси (Постмодерн и справедливые игры). Шанхай: Шанхай жэньминь чубанынэ, 1997. С. 148.

Для истинного понимания критики Маркса по отношению к проблемам модерна и для осознания постмодерной направленности этой критики следует сделать акцент на канонических марксовых рассуждениях о «царстве свободы и царстве необходимости». Вот классический отрывок:

«Царство свободы начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства. Как первобытный человек, чтобы удовлетворять свои потребности, чтобы сохранять и воспроизводить свою жизнь, должен бороться с природой, так должен бороться и цивилизованный человек, должен во всех общественных формах и при всех возможных способах производства. С развитием человека расширяется это царство естественной необходимости, потому что расширяются его потребности; но в то же время расширяются и производительные силы, которые служат для их удовлетворения. Свобода в этой области может заключаться лишь в том, что коллективный человек, ассоциированные производители рационально регулируют этот свой обмен веществ с природой, ставят его под свой общий

контроль, вместо того чтобы он господствовал над ними как слепая сила; совершают его с наименьшей затратой сил и при условиях, наиболее достойных их человеческой природы и адекватных ей. Но тем не менее это все же остается царством необходимости. По ту сторону его начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости, как на своем базисе».

На первый взгляд, этот отрывок – один из самых волнительных примеров того, как марксистская философия простирала свой взор в будущее. Но в действительности этот текст – еще и классический образец постмодерного подтекста в марксизме. Здесь Маркс до предела расширил позитивную роль модерна, в то же время четко показав ограниченность этого общественного состояния. По мнению Маркса, модерн открыл лишь ограниченную свободу для людей, и их социализация, усвоение навыков для полноценной жизни в обществе стала наилучшим результатом модерна. Производители, объединившись, могли рационально регулировать обмен веществ между человеком и природой; рациональность эта выражалась в том, что люди наименьшими усилиями и «при условиях, наиболее достойных их человеческой природы и адекватных ей, совершают этот обмен веществ». Это – в общем-то, все, что дал людям модерн. Ведь «развитие человеческих сил, которое является самоцелью», в рамках данного состояния общества еще не было достигнуто. И Маркс, говоря по сути о модерне, подчеркивал: «Это [развитие] все же остается царством необходимости». Иными словами, логика модерна – это логика свободы, приобретенная в рамках царства необходимости. Ее можно рассматривать как предпосылку для всестороннего развития человеческой свободы или формирования «каждого человека как личности». Но логика эта не содержится внутри модерна в уже готовом виде – она, скорее, находится «на том берегу океана существования» модерна [69] .

69

По сути, там, где кончается модерн и начинается иное состояние общества: логика свободы как потенция новой формы общества («царства свободы»). – Примеч. ред.

«Царство свободы», находящееся на «том берегу», конечно, можно понимать как коммунистическое общество, которое, однако, будет обозначать не идеологию будущего, к которой должна приспособиться действительность, а реальное движение и основной критический элемент сопротивления негативным факторам модерна. В связи с этим вспоминаются слова Лиотара о том, что постмодерн следует понимать в соответствии с парадоксом «будущее (пост-) прошлого (модерн)». Фактически концепция царства свободы лишь показала критическую ориентацию поля зрения марксизма. На взгляд Маркса, царство свободы – не замена царству необходимости, ибо «работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью», будет существовать «во всех общественных формах и при всех возможных способах производства». Здесь направлению марксовых размышлений явно присущи критичность и проблематологичность. Выражаясь языком постмодернизма, царство свободы – это деконструкция царства необходимости. Цель создания «царства свободы» – не в осуществлении будущей утопии, а в том, чтобы нанести внезапный удар по незаконным притязаниям рациональной логики царства необходимости на контроль надо всеми и вся. «Царство свободы» – важный элемент критики, взывающий к вечному историческому процессу.