Апостол зла

— Не тратьте слов даром, сержант, — посоветовал доставивший его полисмен, нахальное отродье по фамилии Хевенс. — Никто от него ничего не добился за всю дорогу от участка. Однако по корочкам в бумажнике это Лом.

— Вы в дом заходили?

— Нет. К тому времени еще не заступил на смену.

— Кто-нибудь рассказывал вам о том, что там делается?

Хевенс пожал плечами.

— Говорят, спальня наверху сплошь залита кровью.

Точно то же сказал отец Райан. Ренни подверг одежду Лома тщательной визуальной инспекции.

— Он был в этом одет, когда вы его брали?

— Да. Вы что, думаете, мы его переодели, что ли?

Язык когда-нибудь доведет Хевенса до беды, только не Ренни это организует. Во всяком случае, не сегодня. Его слишком интересует вопрос, почему ни на одежде, ни на руках Лома нет крови.

— Криминалисты его осматривали?

— Да. Вычистили под ногтями, пропылесосили одежду и все такое.

— Ему сообщили об акте Миранды? [21]

— Раза три, при свидетелях.

21

Так называемый акт Миранды — постановление Верховного суда сшасогласно которому, задержанному по подозрению в преступлении нельзя задавать никаких вопросов, пока он не будет предупрежден о праве воспользоваться услугами адвоката и о том, что закон защищает его от принуждения к самооговору.

— Он не попросил адвоката?

— Он даже в сортир не попросился. Он ничего не говорит и ничего не делает, чего бы ему ни велели, только вот посмотрите.

Коп вздернул Лома на ноги, и тот встал и стоял без движения. Коп толкнул его в кресло, и он остался сидеть. Коп опять поднял Лома и подпихнул его вперед. Он сделал два спотыкающихся шага и пошел по прямой. Коп не остановил его, и он двигался прямо на стену. Наткнулся, остановился и замер лицом к стене.

— Прямо робот долбаный.

Ренни не стал спорить. Он послал Коларчика привести из комнаты отдыха отца Райана.

— Он? — спросил Ренни священника, когда тот вошел. Тонкие черты отца Райана перекосились, и он зарычал.

— Ты, грязный...

Он вцепился Лому в горло, и понадобились все силы Коларчика и второго полисмена, чтобы оттащить его. Лом даже глазом не моргнул.

Коп был прав — долбаный робот.

— Я зафиксирую это как официальное опознание, — за явил Ренни. — А пока, отец, если не возражаете, вернитесь в кабинет.

Когда священника увели, Ренни обратился к полисмену.

— Сведите нашего приятеля вниз, в приемный покой, и пусть они его обследуют. Я не желаю, чтоб кто-то сказал, что мы не оказали ему медицинской помощи при задержании.

Он посмотрел на часы. Два часа ночи. Уже Рождество. А он даже не позвонил Джоан. За это придется расплачиваться.

И он поспешил к телефону.

Дежурный врач перехватил Ренни в холле примерно через полчаса.

— Эй, лейтенант...

— Я сержант.

— Ну сержант. Где вы, черт побери, откопали этого парня?

Этот врач был молод, около тридцати, с длинными темными волосами, с серьгой в правом ухе и с аккуратной бородкой. Смахивал на раввина. На ярлычке на его белом халате значилось «А. Штейн, доктор медицины».

— Лома? Мы задержали его за покушение на убийство. А может, и за убийство, если отыщем когда-нибудь его жену, так что... Чего вы качаете головой?

— Мистер Лом ни в каком случае не сможет предстать перед судом.

В желудке у Ренни екнуло — приговор Штейна выглядел окончательным и бесповоротным.

— Он умер?

— Можно и так сказать. Мозг у него умер.

Что за дерьмо! Он симулирует, прикидывается, будто у него эта, как ее... ката... ката...

— Кататония. Но он не кататоник. И не прикидывается. Такое нельзя симулировать.

— Так что с ним?

Штейн поскреб в бороде.

— Я пока не уверен. Но скажу вам одно: исследование нервных рефлексов позволяет поставить его на уровень, средний между земляным червем и турнепсом.

— Благодарю, док, — едко сказал Ренни. — Вы очень нам помогли. А теперь, может, найдете мне специалиста, который знает, что люди с мертвым мозгом не умеют разгуливать как ни в чем не бывало. Тогда, может, мне удастся провести настоящее обследование.

Штейн покраснел, и Ренни сообразил, что сквитался. Штейн схватил его за руку.

— Ладно, умник, пошли. Я тебе кое-что покажу.

Ренни последовал за ним в приемный покой, где в дальнем углу в кабинетике за занавесками на кушетке лежал Герберт Лом. Один.

— Где Хевенс?

— Коп? Я за кофе его послал.

— Вы оставили подозреваемого одного? — гневно вопросил Ренни.

— Мистер Лом никуда не денется, — заявил Штейн. Он вытащил из кармана халата фонарик-карандашик и обошел кушетку с другого конца. — Идите сюда и смотрите.

Ренни подошел поближе и взглянул на бесстрастное лицо Лома.

— Смотрите на его зрачки. Смотрите, какие они широкие. — Штейн направлял лучик фонарика в каждый глаз, придвигая и отдаляя его. — Видите какие-нибудь изменения?

Зрачки не дрогнули ни на волосок.

— Расширены и неподвижны, — объяснил Штейн. — Теперь сюда смотрите.

Он дотронулся пальцем до левого глазного яблока Лома, Ренни моргнул, а Лом нет.

— Не надо иметь степень доктора медицины, чтобы догадаться, что это ненормально, — сказал Штейн. — Проверим еще. Смотрите ему в глаза.

Он взял Лома за голову обеими руками — одной за подбородок, другой за макушку — и покачивая ее в стороны несколько раз, потом взад и вперед, как кивающую марионетку. Глаза Лома ни разу не шелохнулись, взгляд его был устремлен вперед, куда бы ни поворачивалась голова.

— Мы называем это «кукольные глаза». Это значит, что мозг у него в глубокой заднице. У него отсутствуют высшие мозговые функции — не работает ничего, кроме ствола мозга, да и то. Это турнепс.

— Стало быть, он не симулирует? — уточнил Ренни, хоть и так уже знал ответ.

— Никоим образом.

— А как насчет наркотиков? Что показали анализы крови?

Штейн отвел глаза в сторону.

— Мы их не делали.

— Вы хотите сказать, что у вас парень с дохлым мозгом, а вы не проверили, не накачан ли он героином, или марихуаной, или кокаином?