Апрель. Книга вторая

Второй эффект, открытый Командором — это трансфокация Сознания. Материя не может проникать из макромира в микромир, не разрушая его. Но информация может. При этом туннелирование происходит на таких ничтожных уровнях энергий, что зафиксировать их невозможно в принципе — любое устройство самим фактом наблюдения уничтожит результат опыта.

Чтобы Сознание в одном пространстве приняло информацию из другого, нужно, во-первых, чтобы оба Сознания были в состоянии суперпозиционного времени — например, в моменты сна. Именно в таком состоянии, когда не работает единый волевой центр, Сознание способно улавливать самые тонкие воздействия. А во-вторых, передающее и принимающее Сознания должны быть особенным образом похожи — чтобы произошла корреляция — или многополюсный резонанс…

— Как много условий, — сказал я. Альт слушал, завороженный звучанием странных слов, с таким вниманием, что я верил — он понимает, что-то или многое — не на уровне отдельных слов, но из какого-то общего смысла фраз — так человек догадывается о значении незнакомых слов по той роли, которую они играют в общем строе. Впрочем, Альт уже был мной, а я был кем-то ещё, бесконечно древним…

Соединение чистоты юности и опыта древности, бесконечности и изменчивости…

— Да, — сказал Ба Цинь. — Метод Командора и сложен, и годится не для каждого, и, самое главное — это Дорога в один конец. Встав на неё, ты никогда уже не вернёшься назад, и не знаешь наверняка, что ждёт впереди — целый мир, рождённый из вспышки твоего Сознания — или небытие.

Созданное Тионатом более управляемо. Начинал он с Зеркал, которые не могли сохранять в себе Сознание, но лишь переносили его копию на то, что способно было принять этот «снимок». Тионат начинал экспериментировать на взрослых, но очень скоро убедился, что их Сознания слишком «закостенелые» — копируемое Сознание не может смириться с потерей «родного» носителя, а подавляемое — принять в себя «снимок». Тогда Тионат стал собирать, где только мог, детей — и большей частью мальчиков — возможно, с девочками опыты удавались хуже, а возможно — он уже тогда начинал готовить себе Восприемника.

Тионата стали называть Проклятым, но люди долгое время не подозревали об истинной цели его «приобретений» — они считали, что властительный монстр губит детей ради своих дурных плотских утех. Королевская власть ничего не могла поделать с Проклятым, его могущество было слишком велико. Тогда к нему стали подсылать убийц.

Одним из этих убийц оказался я.

В те времена я был двенадцатилетним мальчишкой. Самым обычным мальчишкой, в том смысле, что ни магических способностей, ни опыта убийства у меня не было. Меня выбрали по единственной причине — мою семью в одну ночь погубили какие-то бандиты, а я остался, перепуганный и не способный добыть себе куска хлеба. Я был нежным и любимым в семье ребёнком — и либо пропал бы, либо превратился в волчонка среди людей. Но меня нашли слуги Авары — мастера-уничтожителя — и решили сделать убийцей Великого Тионата.

…Подсыпать яд или проткнуть его сердце кинжалом пытались не раз. Как именно Тионат распознавал и отражал атаки, никто не знал, но цели не достигла ни одна. Самое страшное — Проклятый всегда разузнавал имя тех, кто подсылал убийц, и кара была неотвратимой и беспощадной. Последние два раза Тионат уже не уничтожал заказчиков — но каким-то образом насылал на них мучительное безумие. От мага оступились — в конце концов, он не мешал властителям править, а что такое десяток-другой пропавших мальчишек в год? Многие вообще считали, что преследовали Тионата не из-за погубленных детей — дети были лишь поводом. Великий маг вёл себя слишком независимо и был слишком непредсказуемо опасен.

— Какому правителю приятно иметь у себя под боком такое чудовище, даже формально не признающее себя его подданным, так?

— Да, именно. Короли и магнаты нутром чуяли в Тионате будущего властелина мира, не желающего заводить ни друзей, ни даже союзников — он просто не нуждался в них, и никто не мог сказать, что задумывает этот монстр. Многие желали бы уничтожить Тионата — или хотя бы подрезать ему крылья.

Говорили, будто Авара был из подземного народа бессмертных Чёрных Карликов, наследников знаний древних мудрецов и самого Тримира. Карлики давно охотились за тайнами власти над Сознанием, именно потому, что бессмертие их было на деле условным — они не умирали от болезней, но могли быть убиты, а главное — со временем они уступили младшим народам, потому что разум их давным-давно достиг предела развития, и многие вещи, очевидные для людей, оставались недоступны их пониманию, и карлики это видели, и тёмная злоба точила их.

Возможно, Авара даже считал, будто Тионат украл экземпляр книги Тримира и воспользовался тайными знаниями карликов для соединения силы стихий. Энергию Зеркал Тионату дало Белое Пламя, высшая первостихия, обрести настоящую власть над которой сами карлики не могли — и это тоже наполняло их сердца болью — до безумия.

И карлики задумали уничтожить Тионата, а уничтожив — завладеть его записками, Зеркалами, повторить его опыты. Как я узнал много позже — им не удалось бы это в любом случае, потому что дело в самой природе Сознания карликов — оно способно к перевоплощению даже ещё менее чем Сознание взрослого человека. Такова оборотная сторона их бессмертия — они подобны каменным корням земли, в которых устроены их норы — время мало властно над ними, но попытавшись изменить их — обрекаешь на разрушение.

С самими карликами-дворвами я не встречался. После случившейся с моей семьёй беды, я провёл ночь в каких-то трущобах, а утром меня, приготовившегося умереть от отчаяния, нашёл какой-то человек — хорошо одетый, он привёл меня в особняк, пустой и тихий, как мне показалось — только белые камни стен и деревья, которых не касался даже самый лёгкий ветерок.

В то время мне было всё равно, что происходит вокруг. Меня отмыли и одели во что-то чистое и дорогое. Одну ночь я спал беспробудно, мёртвым сном. Затем ко мне пришёл юноша, сказав, что обучит приятным и важным в моей будущей жизни вещам. К счастью, «курс обучения» у них был, видимо, рассчитан на длительное время, и в первый день мы только купались, загорали и лакомились какими-то заморскими сладостями. К вечеру юноша стал казаться мне старшим братом — мудрым и ласковым. Мы любовались закатом, а когда он догорел, юноша позвал меня в спальни — но тут явился человек, нашедший меня в трущобах, оказавшийся хозяином особняка, и сказал, что «господин торопит, сильно торопит». Я видел, как помрачнел юноша, а хозяин отвёл меня к воротам, где нас ждали закрытые носилки, без окон, даже без самой крохотной щелочки.

Мне сделалось почему-то так страшно, что я дрожал от озноба и не мог успокоиться. Нас доставили во дворец, окруженный ещё более высокими стенами. Хозяин куда-то исчез, а меня отвели в залу, где дожидались ещё с десяток мальчиков моего возраста — все они были очень изящно одеты, даже намного более роскошно, чем я сам, и красивы, как девчонки. И у всех в глазах был страх.

Спустя минуту в залу вошёл действительно страшный человек — он был в чёрном плаще, а голова, лысая, гладкая, как яйцо, белела над всей его фигурой — и огромные, но глубоко запавшие глаза заставляли цепенеть от ужаса.

Следом за ним семенил какой-то другой человечек — он приказал нам стать в ряд у стены, и эти двое ходили и обсуждали нас.

— Этот, видно, не готов, — пробормотал спутник головы-яйца, взглянув на меня.

— Ты болван, — коротко и жутко прошипел тот. — От всех этих крашеных кукол за версту разит Домом Удовольствий — хоть и очень дорогим. А он не идиот, чтобы купиться на дерьмо, и второго шанса у вас не будет. Подойдёт разве что этот. — И он кивнул на меня.

— Я думал…

— Ты болван.

Затем меня отвели ещё куда-то — и опять переодели, на этот раз в простую, хотя и очень ладно пошитую одежду. И оставили наедине со этим человеком в чёрном, «Голова-Яйцо», как я назвал его про себя, и вначале ужас, внушаемый им, был таков, что я едва мог двинуть рукой или ногой — но с каждой минутой ужас таял, и я удивлялся этому — в конце концов, я даже почувствовал себя так, как будто именно этот человек с жуткими глазами один только и способен защитить меня от всяческих напастей.