Апрель

— А день-то сегодня, Вася, по всем приметам должен быть хороший, — сказал Бабкин, выбираясь из кабины.

— Что за приметы? — иронически спросил Василий, считавший Бабкина человеком с некоторыми причудами. У плотника на все были приметы: на дождь, на вёдро, на хорошую работу. Правда, когда приметы были плохие, Бабкин таил их при себе, но хорошие всегда сообщал товарищам. — У нас, водителей, примета одна: бак пустой — на месте стой… Какая там у тебя?

— А вон, погляди — солнце всходит на чистом небе. Значит, до самого вечера день будет ясный.

— Что ж, на дворе апрель, Афанасий Климентьевич, а у него дело солнечное.

Сбросив с машины доски, взяв пилу и ящик с инструментом, Бабкин пожелал Василию счастливого пути. Когда машина выехала со двора, плотник набил табаком трубку и, раскурив ее, отправился в мастерскую.

Там уже работали. Возле вагранки двое рабочих складывали предназначенные для завалки «пакеты» — старые ведра, патронные цинковые ящики, консервные банки, заполненные мелким чугунным ломом, и связки железа. У бойко вертящихся бегунов изготовляли формовочный состав, несколько формовщиков набивали чугунные опоки землей. Малер в старом комбинезоне с засученными рукавами тщательно обмазывал желоб глиной.

— С добрым утром! — поздоровался Бабкин. — Прибыл к вам на подмогу. Будем знакомы — Афанасий Бабкин, плотник.

К нему подошел Фогельзанд, довольно сносно говоривший по-русски. Узнав от Бабкина, что тот будет делать опоки во дворе литейной, обрадовался.

— Я смогу вам помочь. Я — столяр.

— Вот и ладно, — улыбнулся Бабкин. — Возиться с работой не будем. Дело у нас в четыре руки живо пойдет.

— Опоки нужны в первую очередь, — сказал Фогельзанд. — Из-за них и моделей не все формовщики приступили к работе. Модели, Пауль сказал, привезут к обеду.

— И мы к обеду должны справиться, дорогой товарищ. Материал я взял с запасцем.

Фогельзанд посмотрел на груду досок.

— Хватит. Опок нужно сделать штук двенадцать, товарищ Афанасий. Я не ошибаюсь, так вы, кажется, себя назвали?

— Верно! Афанасий, по отцу Климентьевич.

— Очень хорошо! Товарищ Афанасий Климентьевич.

— Ну-ка, давай начинать. Сперва нужно рабочее место оборудовать.

В углу двора стоял почерневший от времени большой ящик. Бабкин осмотрел его и решил, что на нем можно работать. Отпилил планку и прибил ее к ящику — это был упор для досок. То же самое сделал на противоположной стороне и Фогельзанд.

— Посоревнуемся? — улыбнулся Бабкин, беря в руки рубанок.

— Давай, — ответил Фогельзанд. — Это, значит, кто больше?

— Не только больше, но и лучше.

— Очень хорошо.

Обстрогав по десятку досок, они сделали короткий перерыв.

— Хорошо, дорогой товарищ, работаешь, — одобрительно проговорил Бабкин, весело глядя на Фогельзанда. — Видно, мастер первой руки. А мастер, друг мой истинный, уже и по тому чувствуется, как он инструмент в руки берет.

— Я этим инструментом, — Фогельзанд потряс рубанком, — работаю тридцать лет!

— Солидный стаж. Много же ты, должно быть, хороших вещей сделал?

— Много! Я делал превосходные буфеты и шкафы. Но они не украшали жилья моих товарищей. Их покупали богатые. Они за вещь платили деньги. А мне было бы очень дорого простое человеческое слово «спасибо». Но никто не сказал его ни разу за тридцать лет.

— От них не жди, — нахмурился Бабкин, которого слова Фогельзанда искренне огорчили. Плотник вспомнил многочисленные премии и благодарности, полученные за свою работу. — У буржуев сердце давно волчьей шерстью обросло.

Покурив, они снова принялись за работу. Светлые, витые стружки падали к ногам. Золотые опилки сыпались из-под пилы. Уголок двора с древним ящиком казался Бабкину уютным, как мастерская. Хорошо пахло сосновой смолой и еще чем-то неуловимо весенним.

Из литейной выглянул Малер. Посмотрев на увлеченных работой Бабкина и Фогельзанда, одобрительно покачал головой, усмехнулся.

Над двором стали кружиться голуби. Появился вихрастый малыш в потрепанной курточке. Он выгреб из кармана горсть хлебных крошек, начал зазывать голубей. Одна за другой птицы опускались во двор.

Бабкин глянул на мальчика, отложил рубанок. Ему вспомнились сыновья: Илюша и Саша, тоже любители голубей.

— Где у тебя голуби живут, малыш? — спросил Бабкин.

Фогельзанд перевел вопрос.

— На чердаке, — ответил мальчик. — Им там хорошо.

— Не совсем, должно быть. Хорошо, брат, когда и у голубей дом есть, — задумчиво сказал Бабкин. — На чердак кошка может забраться. Неуютно голубям на чердаке. Что за мальчик? — спросил он Фогельзанда.

— Людвиг, сирота. Живет у дядюшки Вилли. У старика своих детей нет, вот он и приютил двух сирот.

Бабкин долго молчал.

— А что, если мы Людвигу после работы голубятню построим? — обратился он к Фогельзанду.

Тот засмеялся.

— Вот этого, коллега Афанасий, мне еще никогда не приходилось делать.

— Я тебе объясню. Настоящему столяру покажи, а он сделает. Только хорошо надо сработать. У вас тут, вижу, голуби есть, а голубятни ни одной. Наша первая будет. Может, с нее, как с образца, и другие построят. Постараемся?

— Хорошо, — согласился Фогельзанд. — Только ты мне схему нарисуй.

— Это я в минуту изображу, — ответил Бабкин так убежденно, словно всю жизнь только тем и занимался, что строил голубятни. — Главное — мальчишке радость. Илюшку моего здорово он мне напомнил. И вихор такой же…

Мягкая, добрая улыбка осветила лицо плотника.

К обеду они сделали двенадцать опок. Пришел Малер, посмотрел и сказал, что опок вполне достаточно для формовочных работ. Вид у старика был довольный.

— Сделали хорошо, управились скоро.

— По-стахановски, — улыбнулся Фогельзанд.

— Да, Раймунд! — спохватился Малер. — Ты обещал объяснить нам, в чем заключается суть стахановской работы.

— Это ты видишь, Пауль? — Фогельзанд указал на опоки. — Сделали, по твоим словам, хорошо, управились скоро. Вот и объяснение.

— Но как вы это сделали?

— У меня был хороший товарищ. А у нас обоих — хорошая цель. Вот в этом и вся суть. Верно, Афанасий?

— Верно, — подтвердил Бабкин. — В основном верно. В цели-то и вся суть.

— Какая же цель может быть прекраснее нашей? — тихо проговорил Малер. — Спасибо, Раймунд, за объяснение.