Априори Life 2

Я часто задумывалась, глядя на содержанок, кишащих на подобного рода мероприятиях в безвкусных, но дорогих нарядах с надменными взорами на менее удачливых соплеменниц, – трудно ли так сильно зависеть от других? У них есть полные «соц. пакеты» в распахнутых на «трудовых мозолях» пиджаках, у пиджаков взамен есть иллюзия красоты в их лицах и в одной постели. А еще у них у всех есть пустота. Одна на всех. Безграничная. Она – у них в глазах. Потому что вся эта мнимая роскошь, весь этот навязанный и с радостью принятый быт – на деле лишь высокомерный фактор ограниченных способностей. Никакая это не роскошь. Это максимум комфорт, господа. И вы понятия не имеете о подлинной роскоши, если считаете, что деньгами решается все. Роскошь, которую я защищаю, не имеет никакого отношения к деньгам. Ее невозможно купить. Она – награда тем, кто однажды не побоялся дискомфорта.

***

Я даже представить не мог, настолько нелепо она может выглядеть в этом защитном скафандре большим ей как минимум размера на два. Закатанные вдвое штанины и рукава придавали ей явный вид ребенка, потерявшегося в отцовском костюме.

– И ты хочешь, чтобы я в этом ездила, – донеслось из глубины шлема.

Я не удержался и прыснул смехом. Вспышка приглушенного хохота тут же ответила мне эхом.

– Это самый маленький. На гномиков костюмов не имеем, уж прости.

– Нда… – съерничала она и демонстративно почесала макушку шлема. – Тогда хоть веревку принеси – я обвяжусь, а каску все-таки глянь поменьше, эта мне весь обзор закрывает....

– Шлем, Ника, шлем.

Я вернулся в гараж.

Если мне не изменяла память, то меньший размер мог-таки заваляться среди прочего мусора. Сашкиного сына, проводившего у меня как-то пару раз выходные. Не без экстрима, конечно же, вдали от отцовских глаз и рук, творивших в тот момент не самые чистые промыслы. Жаль, что родителей не выбирают. Возможно, тогда маленький Витя не увидел бы труп отца с простреленной головой, слившего, как выяснилось позднее, партию левого кокоса не тем людям…

Шлем обнаружился на дальнем стеллаже за ящиком автоэмали. Так и есть,– беленький с размытыми полосами с обеих сторон и единственной черной буковкой на тыльной части- S. Он стянул его и смахнул пыль: «Еще один ребенок на мою голову… Какой с меня, к черту, педагог?»

Гуманоид тем временем, придерживая штаны на манер подола, угорал над собственным отражением в тонированном стекле 'Оutlander'-а. Вот куда ей азы управления тс категории А, скажите? Ей самокат – максимум, ну ладно, велосипед… Трехколесный – не менее…

Она держала пальцы на манер пистолета и поочередно тыкала ими в свое отражение, при этом бурча что- то нечленораздельное. Мое присутствие, видимо, было для нее не обнаруженным. Последнее, что меня обескуражило, был жест матерого боксера, приложившего головой фонарный столб, стоящий позади нее. Я не сдержался и заржал в голос. Она тут же среагировала и, уставившись в мою сторону, тоже принялась заливисто хохотать.

Что- то я становлюсь неприлично сентиментальным… Черт…

Я молча стянул с нее шлем, и тут же водрузил новый, стараясь как можно скорее скрыть это упивающееся собственной глупостью лицо. Лучше б я ей пакет на голову надел, честное слово! Глаза. Ее глаза. Они смеялись. Твою же мать… Смотрели сейчас на меня в прорезь поднятого визора и смеялись. Так неподдельно, так искренне. Не помню я, где еще такие видел. И когда в последний раз так же стоял и лыбился, как идиот.

Она крепко вцепилась в руль. Я сидел сзади, максимально концентрируя внимание за ее щуплыми плечами и готовый в любую секунду перехватить управление на себя. Экипировку мы все-таки сняли, – ездить в таком виде куда более ущербнее. Достаточно было моей куртки, застегнутой с горлом, и шлема восьмилетнего мальчика, пришедшего как раз в пору.

Мы выехали со двора. Общее представление об аппарате она имела, остальное нарабатывается практикой. Медленно проползая мимо обшарпанного забора детской части двора, она явно направлялась на оживленный проспект. Я чувствовал, как пульсирует кровь в ее висках, как задерживается дыхание и, как сжимаются мышцы нижнего пресса, превращая все ее хрупкое тело в пружинку, в натянутую пружинку, накапливающую в себе потенциальный заряд адреналина. Не исчерпывающая на данный момент кладезь энергетики. Хоть бери ложку и снимай самый свежак, вкусненький и только что из печи. Какой соблазн, черт возьми… Какой соблазн.

Я сделал глубокий вдох и попытался переключиться от нее; от ее бушующего красно-желтыми вспышками ареола чистой энергии, чтобы ненароком не накачаться им до беспамятства.

Она по-прежнему напряженно рулила. Ползла по правому краю проспекта и то и дело сжимаясь в сгусток энергии при вновь проходящем мимо автомобиле. Преодолев 300 метров, которые я желал, чтоб закончились как можно скорее, я свернул ее на одинокую заводскую территорию. Раздолбанная дорога в две полосы, – как раз то, что нужно для снятия ступора новоиспеченного пилота.

Наскоро объяснив последовательность управления, пару раз отработав разгон и торможение, переключение передач и вход в поворот, я дал ей возможность познакомиться с машиной, оценить способности, пообтереться характерами и решить, надо ли это ей вообще. Спустя минут двадцать отчаянной концентрации и пыхтения, ее решимость не угасла. Ну что ж… Тогда поехали, девочка. И мы, крадясь, выхватывая выпученным глазом фары куски изможденного асфальта и убогость панорамы, выползали на трассу, только руки на контроле руля я уже не держал.

*

Сказать, что я была в восторге, – не сказать ничего.

Я с легкой иронией наблюдала, как он неспешно выкатил мотоцикл из гаража, любовно поглаживая по кожаному сидению и пристально осматривая каждый сантиметр своего сокровища, как это умеют делать исключительно мужчины.

“Ну, аппарат, ну двухколесный… Ну, тот же транспорт”, – думала я в тот момент. “Что я машин никогда не водила?”

Водила. И не плохо, между прочим. Слава богу, отец с шести лет за свой «жигуленок» сажал, – за баранку подержаться. Сколько я на его калымаге отмотала, одному богу известно, пока не умер он. От цирроза печени. С тех пор я лишь пару раз садилась за руль, но навык, как известно, штука подсознательная и легко восстанавливаемая на уровне мышечной памяти, поэтому сомнений и возникнуть не могло, что я справлюсь.

Облачив меня в эту идиотскую экипировку, он явно держал умысел поиздеваться: свисающие почти в три четверти рукава куртки, штаны, заканчивающиеся поясом в районе груди и безразмерный шлем. Я чувствовала себя вешалкой, на которую набросили весь этот прикид и заставили в нем маневрировать. Придурковатости от данного снаряжения было куда больше, чем пользы. По крайней мере, я так ощущала по себе. И ничего, кроме как веселиться над собственным видом, мне не оставалась. После недолгого приступа хохота, всевышний, похоже, услышал-таки мою мольбу, и Макс снизошел до отказа от данной клоунады в пользу его уплотненной куртки и откуда-то возникшего вдруг шлема моего размера.

И я залезла на ожидающую конструкцию. Тяжело. Да, первым ощущением была именно тяжесть. Я едва доставала ногами до земли, и удерживать в таком положении мотоцикл было крайне сложно без особо натренированных мышц. Еще сложнее при этом было, не теряя концентрации, плавно отпускать сцепление и трогаться. Все казалось каким-то дико неудобным и непонятно для кого созданным. Но настрой пересилил. Очень уж давно хотелось проехаться на подобной вещице, причем проехать самой. Макс, особо не утруждая себя наставничеством, показал пару основных манипуляций и ушел. Просто встал в стороне и изредка поглядывал, медленно потягивая сигарету. Я не понимала, почему он не контролировал мои действия, почему не сидел сзади и не комментировал каждую манипуляцию, ведь навернусь же сейчас… Здесь особого ума не надо, чтоб навернуться, Да, и, бог с ним, если сама покалечусь, так ведь мотик поцарапаю или того хуже, разобью. Не жалко, что ли красивую вещь?