Аптечное дело

— Просто данный случай сильно отличается от предыдущих, — мягко заметил я. — Кроме того, и для меня, и для многих других изменилась сама наша жизнь.

Бурциевич рассмеялся — смех его звучал уверенно и достаточно громко.

— В любом случае вы их, похоже, спугнули, и теперь мошенники пытаются замести следы. Но скорее всего само дело состряпано умело, какими бы ни были мелкие детали. Весьма вероятно, сам Табаков вернется домой через пару-тройку дней и будет просто потрясен происшедшим. Хотя это не так уж и важно в конце концов.

— Нет, важно, — возразил я тоном ровным и холодным, как арктический залив. — Я-то как раз и ловлю этих обманщиков. Мне за это деньги «плотют».

Роберт Бурциевич опять засмеялся, но на сей раз его смех прозвучал как дуновение южного ветра. Даже еще теплее. Это был смех человека, абсолютно ни в чем не сомневающегося. Он умиротворял собеседника, изгоняя все сомнения и тревоги, будто легкий бриз в кронах пальм на берегу океана. Нельзя было не верить ему, настолько он был дружелюбен и надежен.

— Я знаю, — сказал Бурциевич. — Вы же только что сами сказали. Времена изменились и люди тоже. Делом Табакова теперь есть кому заняться. Если вы позвонили в ФСБ — будьте спокойны на этот счет. Дело в надежных руках. Меня же это дело вовсе не касается, просто жаль, что вы теряете свое время. Никто не воздаст вам по заслугам.

— За что же мне воздавать по заслугам? — поинтересовался я.

— Откровенно говоря, мне всегда казалось, что человек вашего ума и способностей мог бы добиться чего-то большего. Я задаюсь вопросом: а не страдаете ли вы от ошибочных идей в отношении бизнеса? Я имею в виду не банальную торговлю в магазине, но бизнес того масштаба, которым занимаюсь я.

— Возможно, я недостаточно знаю об этом.

— Уверяю вас, это не менее увлекательно, чем то, чем вы не раз занимались сами. Просто в ином роде. Большая корпорация — это целая империя. Ее отношения с другими корпорациями и отраслями промышленности сродни отношениям между государствами. Здесь есть и дипломатия, и союзы, и заповедные зоны, и шпионаж, и войны.

Довольно часто приходится просто переступать существующие законы и ограничения. Вот что я имел в виду, говоря о необходимости сильной исполнительной власти. Думаю, если бы вы ушли в бизнес, то увидели бы, что он во многом перекликается с вашей деятельностью. Для того чтобы управлять поведением большого количества людей, необходимо огромное количество самых разнообразных правил. Как для детей. Следовательно, должны быть и родители, люди, которые могут преступать эти обычные правила. Думаю, среди этих людей вы бы чувствовали себя нормально. Я уверен, что именно в бизнесе полностью раскрылись бы все ваши блестящие способности, пригодились бы ваше обаяние, ваша дерзость и ваша — смею сказать — безжалостность.

— Вы, наверное, правы, — сказал я, едва заметно улыбнувшись. — Но кто же предоставит мне такую работу?

— Я, — проговорил Бурциевич.

— Вы?! — удивленно спросил я.

— Да, — ответил Бурциевич. — Буду с вами совершенно откровенным. Когда я просил Ларочку пригласить вас сюда, я думал больше о своем предложении, чем о делах какого-то там Табакова. Можете назвать это сумасшедшей идеей, можете — предчувствием. Знаете, вы не сумеете далеко продвинуться в бизнесе, если не будете иметь в запасе подобных идей. Уверен, что такому человеку, как вы, я с удовольствием платил бы тысяч… сто долларов в год.

Придвинув стакан, я взял его и стал медленно вращать, вдыхая аромат напитка. Ну вот и все — все ответы и все объяснения получены. Интуиция подсказывала, что обычным оружием моего противника не одолеть. Как сказал Бурциевич, есть случаи, когда необходимо переступить через законы и ограничения. Вне обычного, законопослушного мира средних людей существовал особый мир — чтобы с ним бороться, необходимо было проникнуть в него. Иначе он оставался неуязвимым и непроницаемым, как если бы находился в ином измерении. Я сардонически улыбнулся при одной лишь мысли, что Бурциевича можно одолеть в рамках обыкновенного закона, действующего для обычных граждан. Даже не учитывая своей собственной своеобразной репутации, мои обвинения против Бурциевича будут звучать смехотворно. И не потому, что он очень богатый человек. Это произойдет потому, что его положение, уважение, которым он пользуется, его абсолютно искренняя убежденность в собственной правоте и авторитет будут той броней, от которой, как резиновые мячики, отлетят любые обвинения, выдвинутые мной.

К счастью, я тоже умел ориентироваться в том измерении, в котором не действовали обычные правила, а общие для всех законы превращались в пустой набор слов.

Я допил свой бренди, насладился ароматом последнего глотка, поставил на место стакан и сказал:

— Мне льстят ваши слова. Но у меня есть другая идея.

— Какая?

Не спеша, даже лениво я запустил правую руку под пиджак и достал пистолет. Поднял его, навел на собеседников, переводя поочередно то на Бурциевича, то на Миркина.

— Это то, о чем я говорил, — сказал я. — Что ситуация в нашей стране нестабильна. Война совсем рядом с домом. Рядом с вашим домом, Бурциевич. Я пришел сюда за Табаковым и его дочерью. Если вы мне их не выдадите, кому-то придется крайне неожиданно умереть.

Единственной моей ошибкой — как позже вынужден был признать я — оказалось то, что я не вполне осознавал, насколько мое собственное ощущение иного измерения совпадало с подобным же ощущением Бурциевича или по крайней мере Миркина.

Оба как будто окаменели, внимательно и оценивающе разглядывая меня, однако не проявляя ни малейшего признака паники. Потом в глазах у Миркина сверкнули огоньки, он как будто увидел что-то прямо над моей головой. И вдруг сзади раздался голос. Это был бас, который я совсем недавно где-то слышал.

— Отлично, — произнес голос характерным прибалтийским акцентом. — Держи покрепче свою пушку. Но не двигайся, если хочешь выйти отсюда живым.

Я и не двигался, поскольку уже вспомнил, где именно слышал этот голос..

Человек приблизился сзади и сказал:

— А это, сука, я приберег для тебя.

Потом последовал удар, прозвучавший громом в моей — голове, в глазах зажглись и рассыпались миллионы белых звезд. И я провалился в темноту…

24

Придя в сознание, я ощутил режущий свет, болезненно яркий даже через закрытые веки. По щекам моим монотонно хлестали мокрым полотенцем. Чувствовалась натренированная рука Пирчюписа.

— Достаточно, Валдис, — сказал Миркин.

Я потер лицо руками и открыл глаза. Высокий костлявый человек стоял надо мной и смотрел так, будто хотел повторить и нападение, и приведение в чувство.

— Хватит, Валдис, — повторил Миркин.

Пирчюпис нехотя вышел из комнаты.

Я попытался понять, где именно нахожусь. Комната была необычной: потолок и стены из голого цемента. На полу лежал простой кусок линолеума. В одной стене была грубая, некрашеная дверь, через нее вышел Валдис. Такая же дверь находилась и в другой стене. Под потолком в стене я увидел небольшое отверстие — заглянуть в него было невозможно. Окна отсутствовали.