Арабеска зеркал

Почему она остановила свой выбор на малоинтересном, далеком от искусства и ее собственных представлений об идеальном мужчине человеке? Ответ на этот вопрос проклевывался из представления о том, кто были хозяева жизни того времени. Партийные чиновники - абсолютно уникальное явление эпохи - класс людей, заменивших истовую веру в партийные идеалы и лозунги правом на довольно комфортную частную жизнь. Партийная верхушка, изгнавшая из своего обихода аскетизм, выкристаллизовала касту людей особого корпоративного свойства. Те, кто прорвался во власть, автоматически получали доступ к всевозможным благам и наделялись всеми признаками престижа: служебными «Волгами» и «победами», дачами и, что не менее важно, связями в различных пластах общества. Настоящие хозяева жизни умели плести паутины связей: от продавца в мясной лавке до девочки в галантерейном магазине, от кассирши в театральной кассе до заведующего продуктовым магазином. И чем искуснее они плели паутину полезных знакомств, тем комфортнее было оказаться в ней. И вот уже Аркадия затрепетала пойманной бабочкой, опутанная сытым, беспечным существованием, напрочь лишенная мыслей, унижающих, делающих ничтожной былинкой в собственных глазах, - где и как достать блага цивилизации. Трепет, впрочем, был недолгим: радость от открывшихся возможностей была сильнее слабенького голоса совести, и вскоре она сумела с собой договориться.

Ее связь с Василием Ивановичем позволила войти в круг власть предержащих, обрести почву под ногами и наконец-то зажить жизнью Примадонны, Небожительницы, Актрисы… Поначалу это было противно! Ну, что греха таить, гадко было. Но вскоре у нее появились домработница, личный парикмахер, портниха, ей привозили туалеты из-за границы, дарили украшения, персональный водитель ее поклонника в определенные дни доставлял пакеты с продуктами, которые никак невозможно было представить на прилавках скудных советских магазинов. Вскоре Аркадия поняла, что за место под солнцем нужно в буквальном смысле слова биться. Ушедший аскетизм до неузнаваемости изменил морально-этическую составляющую партийной среды, сместив баталии за власть в уродливое, безобразное поле анонимных подковерных игр. Доносы и ранее не считались низким делом, но сейчас, в ситуации бесконечных номенклатурных поединков, они расцвели пышным цветом. Желающих попасть в круги власть имущих было значительно больше, чем достойных постов в партийной элите. Не стал исключением и любовник Аркадии. Анонимная кляуза настигла Василия Ивановича, как это водится, внезапно: дескать, попрал он социалистические семейные ценности, позабыл про супругу, развлекается с актрисулькой из местного драматического театра. И партийная совесть товарища N не позволяет ему спокойно смотреть, как гибнет его товарищ, которому просто необходимо вернуться в семью, в работу, в партийную колею… Аркадия очень хорошо помнила звонки, раздававшиеся в любое время суток в уютном гнездышке, которое свил ее любовник, и истеричный женский голос, вопивший в трубку: «Змея подколодная! Сука!» Помнила, но не любила вспоминать и свой визит в партийную организацию, куда она пришла в элегантном костюме, застегнутая на все пуговицы, закрытая наглухо кружевными перчатками, шляпкой-таблеткой с вуалью, окутывавшей большую часть лица. Аркадия не забыла, как ее журили, как ребенка, принесшего домой двойку. Но это воспоминание, которое она перезаписывала с помощью своей памяти, уже не вызывало чувства тошноты и гадливости… Может быть, еще и потому, что после Василия Ивановича был Петр Дмитриевич, а потом… Кто же был героем ее следующего романа? Она уже и не помнила… Ведь все атрибуты ее принадлежности к власти оставались прежними и даже прирастали со временем. А как иначе? Ведь она -

Небожительница…

Примадонна…

Актриса…

Она жила так, скучая от сытости, немного презирая людей, которые ей эту жизнь обеспечивали. Единственное, что ее терзало в те годы, отсутствие всякой связи с отчим домом. С матерью они давно стали чужими людьми. И хотя Аркадия пестовала в своем сердце обиду на мать, ей становилось не по себе при мысли, что бы сказала ей Полина Андреевна, оценивая ее образ жизни. Леденяще холодно становилось… «Блудница! Покайся… Приди в церковь! Все юбками трясешь! Глаза бы мои тебя не видели…У-у-у-у, срам-то какой!» Что с ней случилось после смерти отца и самоубийства сестры? Как будто вся ее боль трансформировалась в жгучую ненависть, направленную на Аркадию. Нет, они никогда не были близки. У Полины Андреевны был сложный характер: надменный, неровный, вспыльчивый. Но ее преданность отцу, любовь к нему, в которые Аркадия никогда не верила, оказались такими же неизбывными, как и ее эмоциональная недоступность в отношении дочерей. Жаль, что это стало очевидным для Аркадии только после того, как отец ушел - внезапно, мгновенно, безвременно. А ведь она уже была готова простить мать… Она растила их с сестрами, в эвакуации везла на себе дом, надрывно работала, оставаясь при этом прекрасной хозяйкой. Именно она привила Аркадии вкус к хорошей посуде, изящной сервировке стола, дорогим натуральным тканям - чувство стиля, которое отличает все настоящее от ложного, блестящего, искусственного. Она впитала с молоком матери искусство быть женщиной со всеми премудростями, которые из этого следовали, несмотря на то, что они были очень разными. Полина Андреевна владела этим искусством в совершенстве. Аркадии всегда казалось, что мать все выдержит, ничто не сможет сломить этот стальной стержень. Но уход отца подломил ее. Иссохся ее разум, как подрубленное дерево. А ведь мать и тогда оставалась необыкновенной красавицей - зеленоглазой, с русой косой, прозрачной фарфоровой кожей и зрелой сентябрьской статью. На нее по-прежнему заглядывались мужчины. Как жаль, что мать после смерти отца так никогда и не была замечена даже в легком интересе к представителям противоположного пола, так и не предприняла хоть какую-то попытку устроить свою женскую судьбу. Может быть, тогда все сложилось бы между ними по-другому, они не потеряли бы Веру, да и Любаша осталась бы в миру?.. Ни к чему эти мучительные вопросы теперь. Все равно уже ничего не изменить. Не поправить…

…Вскоре судьба Аркадии вновь претерпела резкий поворот, который кардинально изменил ее жизнь.

Глава 4

– Адочка, так вы идете на спектакль Томского театра оперетты? Вы же так очаровательно поете… Я бы посоветовала сходить.

Аркадия лениво посмотрела на Инну. Она часто задумывалась, что такое театр изнутри? «Странно так… Вот, казалось бы, диплом… Позади время школьной «вольницы святой». Позади тепличный, парниковый период. Да, Мастер оторвал от себя!.. А как верно себя вести в театральном закулисье, не научил. Теперь уже не имеет смысла размышлять, почему Жизнь, Актерская судьба, его величество Случай выбросили именно на эту сцену - чужую, незнакомую, враждебную…О том, как меня напряженно ожидали в труппе моего первого режиссера, узнала практически сразу! Не та ли Инночка на мое робкое и заискивающее «Здравствуйте» высокомерно вздергивала бровь и, не удостаивая взглядом, проплывала мимо? А теперь гляди ж ты! Все хотят дружить! Советуют, в какой театр сходить на досуге. Обращаются с просьбами - маленькими и большими, - потому что за спиной маячат тени моих любовников во власти… Кто бы мог подумать тогда? Окунулась с головой в совсем нешуточные страсти - не сценические, а закулисные мордасти. Да что ж это я… Никак жалею себя? Ну уж нет… Не дождетесь!»

– Ну, так как же, Адочка, пойдете?

– Ну, если вы, Инна, составите мне компанию… А вы знаете, обязательно пойду! Я правда соскучилась по музыкальному театру.

Спектакль «Летучая мышь» Штрауса, который она посмотрела, получился блестящим, стремительным, очаровательным, легким и очень музыкальным! Она искренне кричала «Браво!», отбив себе ладоши, которые болели на следующий день. Но этим ли артистам Аркадия рукоплескала или в очередной раз коленопреклоненно объяснялась в любви искрометной парижанке - жанру, который она боготворила всю свою артистическую жизнь! «Оркестр правда недурен. Особенно струнная группа! Просто блеск!»

– Адочка, не уходите! Давайте пойдем за кулисы, поздравим с удачным спектаклем!

«Почему мне всегда так много Инны»,– раздраженно подумала Ада, привычно улыбаясь в ответ.

– А я никуда и не собираюсь уходить! Артисты - это замечательно, но, если можно, представьте меня режиссеру спектакля.

Вечеринка по поводу удачного гастрольного спектакля случилась веселой, разгульной и очень полезной с точки зрения перспективных знакомств. Инна сдержала слово и познакомила Аркадию с режиссером спектакля - Сергеем Анатольевичем Бородиным, с которым она немедленно за бокалом шампанского договорилась о прослушивании. Также среди представленных были некоторые артисты гастролирующей труппы, музыканты оркестра. Среди них ей запомнился один мальчик с глазами доброго добермана, альтист, кажется, который весь вечер не спускал с Аркадии восторженных глаз. Как же их выражение отличалось от похотливых, плотских, жирных, пожирающих взглядов ее поклонников при власти! От их мерзких ухаживаний ей иногда хотелось, придя домой, отмыться. С другой стороны, как же без них… Кто, кроме них, был тогда способен обеспечить жизнь, подобающую статусу -

Небожительницы…

Примадонны…

Актрисы…

Он смотрел на нее с обожанием, но другого рода, которое помогало ей воспарить над низменной и прагматичной стороной ее отношений с бывшими и будущими ее партнерами. За какой бы стол она ни перемещалась, молодой человек следовал за ней, и она затылком чувствовала его взгляд. Они пересеклись уже в самый разгар веселья, проходившего в банкетном зале известного ресторана в городе. Он, преодолев робость, представился: «Лев. Музыкант оркестра. Альтист». Аркадия опустила глаза, чтобы через несколько мгновений, взмахнув пушистыми ресницами, томно посмотреть на него. Это самый действенный прием, который всегда оказывал магическое действие на мужчин, попадавших в орбиту ее внимания. К этому моменту Аркадии порядком поднадоели ее поклонники из партийной элиты, вкушающие плоды своего особого положения с той сладострастной безграничностью, которая мгновенно оседала на боках, ляжках и животе излишками жира… Любовники, конечно, холили, лелеяли, оберегали, ревновали, но плотской радости от них было мало. А уж о том, чтобы кого-то из них полюбить - Аркадии это даже в страшном сне бы не приснилось. Лев был особенный… И смотрел по-особенному… Она сразу отметила, как приятно нежиться во взгляде черных, как маслины, ласковых, бездонных его глаз. Тонкий, артистичный, высокий, он и правда выделялся среди публики. Казалось странным, что обладатель такой выразительной средиземноморской внешности (то, что Лев нравится женщинам, было очевидным), был так смущен перед ней. Они много танцевали в тот вечер. Он долго и нежно смотрел Аркадии в глаза, а когда она говорила или улыбалась - на губы. «Ну, какой же он Лев… Он – Левушка…» Она думала о нем с нежностью и тайным желанием, которое возникло непозволительно вдруг, без всякого спроса. Аркадия немного злилась на себя: «Какого черта! Зачем мне какие-то потрясения? Зачем мне этот Левушка? Он уедет через несколько дней… И что? Почему я должна себе отказывать в удовольствии провести время с понравившимся мне мужчиной? Аркадия, ты слышишь себя?» Этот грозный внутренний окрик до физической боли напоминал голос мамы, а потому проскакивал мимо ее сознания, как свистящая стрела, заставляя сжиматься, но в следующий момент испытывать эйфорию от счастья, что мать далеко, а она - сама себе хозяйка…

Аркадия сама не поняла, как Лев оказался в ее уютном гнездышке, - то ли ей хотелось себе что-то доказать, то ли матери, то ли ему, то ли всем вместе взятым… Ей недосуг было с этим разбираться, тем более что пробуждение следующим утром случилось сложносочиненным. Жутко болела голова. «Ну, еще бы! Выпить столько шампанского!» Еще не открыв глаза, она вспомнила вчерашний вечер, и свое бесшабашное веселье, и вдруг робкое «хочу», которое она внезапно осознала по отношению к малознакомому мужчине. Открывать глаза было стыдно. Но открыв их, она уже не смогла оторваться от его выразительного лица - длинных черных ресниц, глубоких теней под глазами, легкой утренней щетины на щеках и подбородке. Вьющиеся темные волосы удачно оттеняли оливковый тон кожи. Он спал, повернувшись к ней, положив ладонь под щеку. «Какие у него красивые музыкальные пальцы!» Она слегка покраснела, когда вспомнила страсть и запредельную откровенность ласк вчерашней ночи, и, приблизившись к нему, провела кончиками пальцев по его щеке. Очень бурная случилась ночь! И, пожалуй, такого в жизни Аркадии еще не было. По лицу разлилась блаженная улыбка, и она застыдилась своих мыслей, которые водили хороводы вокруг наслаждения при одном воспоминании о руках и губах Левушки. Похоже, он пока не собирался просыпаться, но Аркадия мысленно заметалась: «Боже мой! Что же я лежу? Сейчас он встанет, а я не одета…» Она мгновенно выбралась из кровати и на цыпочках, боясь разбудить, пробралась в ванную.

Когда он проснулся, Аркадия была вооружена и очень опасна: шелковый халат в крупные цветы удачно подчеркивал мраморную белизну кожи, легкий утренний макияж искусно оттенял глаза и губы. Она была свежа и чудо как хороша! Более того, она знала об этом. Левушка застал ее хлопочущей на кухне. На столе был изящно сервирован легкий завтрак. Она повернулась к нему - вся цветущая весна:

– Ты кофе будешь?

– Да нет, мне нужно бежать в театр! У нас сегодня репетиция… Ты очень красива утренняя!

Она подошла к нему очень близко и закрыла рукой теплые губы, которые захотелось поцеловать в ту же секунду:

– Я не отпущу тебя без завтрака. Немедленно в душ! Я пока приготовлю бутерброды. А еще, знаешь, пригласи меня сегодня на спектакль…

– Когда у тебя прослушивание в наш театр?

– Завтра…

– А замуж я могу тебя пригласить?

– Что? Ты с ума сошел…

– Я люблю тебя!

Аркадия посмотрела на него и, что-то прочитав в его глазах, прильнула губами к его губам… Длиною в целую семейную жизнь затянулось для него ожидание трех заветных слов, которые она так и не произнесла. А он так и не услышал. Ни-ког-да. Левушка никогда не спрашивал жену о ее прошлом. Увертюра начала их нищей семейной жизни была многоцветной и многозвучной для обоих, потому что они любили друг друга. Он всю жизнь, как струны альта, был настроен на свою Адочку. Много позже, когда… Нет… Это будет много позже.

***

Воспоминания кружили в темпе вальса, высвечивая самые яркие мгновения жизни. Аркадия Павловна развернула очередное письмо Всеволода Сергеевича. Она вспомнила, как спешила оповестить его о комсомольской стихийной свадьбе, которая состоялась в Нижнем Новгороде. Уже вечером следующего дня Левушка преподнес ей скромное обручальное кольцо, купленное на собранные у артистов деньги. Она правда была счастлива! Письмо Горштейна получила уже в Томске, практически сразу после прибытия: