Арабы Аравии. Очерки по истории, этнографии и культуре

В Аравии традиционно разводили две породы лошадей: для тяжелых работ (кадиши) и для верховой езды (кохлани). Обеими породами занимались, например, в Джабаль Шаммаре. Лошадей породы кадиши торговцы вывозили для продажи в Месопотамию, Индию и Персию, где они пользовались повышенным спросом. В знаменитых конюшнях Джабаль Шаммара ездовых лошадей чистой арабской породы кормили пустынными травами и финиками, а поили, особенно в раннем возрасте, верблюжьим молоком (61). Закупали лошадей в Джабаль Шаммаре (как правило, зимой) и для конюшен королевских дворов Франции, Англии и Испании, а также для знатных семейств Российской империи.

Упомянув о княжестве Джабаль Шаммар, следует отметить, что своего расцвета и могущества оно добилось при правлении в нем рода Рашидитов (1834–1921). Династию Рашидитов заложил ’Абдаллах ибн ’Али Аль Рашид, потеснивший от власти в тех землях (1834) род Аль ’Али. Принадлежали Рашидиты к племени бану таййа’, переселившемуся в земли Неджда еще во II в. до н. э.

По одному из преданий, прародительницей лошадей чистокровной арабской породы была лошадь, дарованная арабам Аравии царем Соломоном по случаю его договора о дружбе и торговле с царицей Савской (62).

Араб, вспоминали путешественники, обращался со своим конем как с родным братом. Лошадь обучал терпеливо, не говоря ей ни одного сердитого слова. Делясь своими соображениями по вопросу о воспитании лошадей с чужестранцем, повторял присказку предков о том, что «молодая ветка гнется как угодно, а вот крепкого сука не согнешь». Заявляя, что лошадь после человека — самое лучшее создание Бога на земле, бедуин добавлял, что это животное, как человек, понимает все. И не достает ему, дескать, только одного — языка.

В племенах Южной Аравии бытует легенда о том, что первая лошадь, спустившись с небес, явила себя роду людскому именно на «Острове арабов». Когда Аллах задумал создать коня, говорится в ней, он будто бы сказал ветру, что хочет, чтобы от него, от ветра, родилось существо, с которым не в силах было бы справиться ни одно другое животное, чтобы оно «умело летать без крыльев и побеждать без меча». И взял Аллах горсть южного аравийского ветра, и сотворил из него лошадь. И сказал: «Имя тебе — арабская. Предназначение твое — носить на себе верных Мне людей, и топтать врагов их!». Отсюда — и непоколебимая убежденность аравийца в том, что лошадь может быть счастлива только в руках араба, более того, только на его прародине — в Аравии.

Купить лошадь у аравийца непросто, рассказывали работавшие в Джидде дипломаты Российской империи. Продавая породистого скакуна, бедуин торговался часами. И все потому, что заранее завидовал покупателю, который хотел «увести его сокровище». Особенно дорожили аравийцы кобылицами, ибо считали, что чистота крови лошадиной аристократии передается именно через них. Если дарили лошадей «могущественным государям-магометанам, тому же турецкому султану, шаху персидскому или хедиву Египта», то посылали им жеребцов, никак не кобылиц.

Скачки на лошадях в Аравии проходят только в зимний период времени. Лучшие ипподромы на полуострове — в эмиратах Дубай и Умм-эль-Кайвайн (ОАЭ).

Бич аравийской пустыни, по общему мнению пересекавших ее путешественников, — это самум, ветер с песком, раскаленный и обжигающий, как огонь. В переводе с арабского языка слово «самум» значит «отравляющий», «убивающий все живое». Бедуины Аравии называют его «ядом пустыни». Особенность самума в том, что он проносится над землей, передвигая с собой в воздухе горы песка. Между поверхностью земли и покрывалом самума над ней остается нетронутым небольшое пространство. Оно-то и становится убежищем и для человека, и для животного. Бедуин, заметив надвигающийся на него самум, ложится на землю, лицом вниз, и, с головой укрывшись биштом, шерстяной мужской накидкой, прячется за тело укладывающегося рядом с ним верблюда. Если верблюд бредет по пустыне один, то, будучи застигнутым самумом, порой, и не ложится вовсе, а, широко расставив лапы, опускает морду на землю, закрывает глаза и приводит в действие имеющиеся у него на такой случай, созданные природой, специальные защитные ушные и ноздревые перепонки.

Двойной портрет: бедуин и Аравия. Каждый бедуин — араб, утверждал в своей увлекательной книге «Приключения среди арабов» американский миссионер Арчибальд Фордер, но не всякий араб — бедуин. А. Фордер знал, о чем говорил. Много лет он прожил в Палестине. Дважды (1899, 1900) пытался попасть в Неджд, побывать в Хаиле и Хиджазе, повстречаться с Ибн Рашидом и Ибн Саудом, лидерами двух враждовавших за власть в Неджде знатных семейно-родовых кланов.

Время в Аравии, отмечал он, арабы не ставят ни в грош. Дни там — долгие и жаркие, жизнь — простая и размеренная. Никто никуда не торопится. «Бог дал, Бог взял, — часто приговаривают аравийцы. — Спеши, не спиши, что предначертано судьбой, то и сбудется». Предотвратить того, что предначертано судьбой невозможно, полагают они; Волю Аллаха изменить нельзя! Отсюда, по-видимому, и популярная среди них присказка-поговорка, сообщал своим читателям А. Фордер, гласящая: «Не спеши сразу браться за то, что можно сделать завтра». Наслаждайся дарованным тебе беззаботным днем.

Жилище жителя пустыни, каким его видел А. Фордер, не изменилось, по его выражению, со времен Кедара, «отца бедуинов», одного из 12 сыновей Исма’ила, прародителя племен Северной Аравии. Могучий Нибайджус, первый сын Исма’ила, обосновался сначала в пещерах, в которых проживали прежде «арабы потерянные», первые обитатели Аравии из легендарного племени самуд. Затем построил, в ближайших к пещерам землях, каменные дома и заложил поселения. Брат же его, Кедар, рожденный после него, удалился в пустыню, и дал начало племенам кочевников (63). И сегодня бедуины Северной Аравии, упоминая в разговоре о чем-либо темного цвета, грозового облака, скажем, над головой, молвят, что оно «такое же темное, как шатры Кедара».

Бедуины, подчеркивал А. Фордер, гордятся чистотой своей крови и знают, что многие их них, в отличие от горожан, «смешавшихся с чужаками», принадлежат к «чистым арабам», ведущим родословную от Кахтана, библейского Иоктана, потомка Ноя. Согласно преданиям арабов Аравии, у Кахтана было 13 сыновей. Так вот, тот из аравийцев, коллективная память рода которого сохранила и донесла до наших дней сведения о генеалогическом древе рода, по которому можно проследить его до Кахтана, имеет право говорить о себе, что он — дальний потомок народа ал-’араб, то есть араб чистых кровей.

«Жители шатров», бедуины, писал А. Фордер, считают, что они — лучшие из обитателей «Острова арабов», так как абсолютно свободны и не стеснены ничем. Подчинены только обычаям и законам пустыни, традициям своего племени, да приказам выбранных ими шейхов. «Жителей стен», горожан, всех тех, кто ведет оседлый образ жизни, они кличут «лишенцами». Иными словами, людьми, лишенными счастья свободного и здорового образа жизни в пустыне; людьми, стесненными в передвижении каменными стенами своих поселений.

В отношении врагов бедуины вероломны и жестоки, в отношении соплеменников и друзей — надежны и добры, свидетельствовал А. Фордер, ссылаясь на свои знания об арабах Аравии. Завоевав доверие кочевника-аравийца, чужеземец обретал в его лице верного друга на всю оставшуюся жизнь (64).

Бедуины любят своих детей, отмечал А. Фордер; добры к ним и внимательны; мальчиков просто обожают. Появление первого сына в семье — событие для араба не только радостное, но и важное. Притом настолько, что отражается даже на имени отца. Когда в семье бедуина рождается мальчик-первенец, то соплеменники начинают уважительно величать отца малыша, более того, на протяжении всей оставшейся жизни, не только именем, полученным им при рождении, но и приставкой к нему, состоящей из слов «отец такого-то», отец ’Абдаллаха, к примеру. И обращаются к нему уже не просто по имени, скажем, Исма’ил, а Исма’ил Абу ’Абдаллах, что значит — Исма’ил отец ’Абдаллаха.