Аракчеев

Перепуганный майор пришел в назначенное время и сразу же был введен в кабинет министра. К великому его изумлению граф заговорил с ним ласково: «Вчера вы видели во мне начальника, который не должен был прощать вас при таком множестве молодых офицеров, не знающих никакой субординации и дисциплины, а теперь вы видите во мне человека. Я уже докладывал об вас государю. Его Величество приказал взять сыновей ваших в кадетский корпус, дочь вашу в институт; ей назначено пять тысяч рублей приданого; вам же государь жалует единовременно тысячу червонных. Извольте явиться к полку вашему; вот от меня письмо к шефу, вы хорошо будете приняты». Об этом повороте в своей несчастной судьбе майор рассказывал потом всякий раз, когда кто-либо в его присутствии начинал ругать Аракчеева. Слышавшие этот рассказ удивлялись, а между тем поступок графа был вполне в его духе.

Летом 1804 года, в бытность свою инспектором артиллерии, Алексей Андреевич осматривал арсеналы и пороховые заводы в Брянске. «Нашел я еще в здешнем городе, — писал он императору Александру 1 июля, — несчастного офицера Путвинского, который был выпущен из гродненского корпуса в нынешнем году, 22-го января, в прапорщики в Борисоглебский драгунский полк, расположенный на кавказской линии, и не доезжая сего города, опрокинута была ямщиком его кибитка, отчего и переломило ему левую руку в двух местах. Молодой жалкой человек начал ныне выздоравливать, но в кавалерии служить будет уже неспособен, то и просит о переводе в пехотный полк, не имея чем содержаться; осмелился из находящихся у меня ваших дорожных денег оставить ему именем Вашего Величества».

Архив Государственного Совета — органа, созданного 30 марта 1801 года и просуществовавшего до 1 января 1810 года [146] , — свидетельствует о том, что Аракчеев, которого столичная молва окрестила зловредным, часто показывал больше сочувствия к обездоленным, нежели окружавшие его сановники, слывшие вполне добропорядочными людьми. Вот несколько примеров.

На заседании Государственного Совета от 18 января 1809 года читано было внесенное министром юстиции всеподданнейшее прошение польской уроженки Езерской о дозволении ей и двум ее детям — сыну и дочери — принять фамилию с правом наследования убитого в сражении полковника Манюкина, который прижил детей с нею, но не успел на ней жениться, хотя и имел на то высочайшее соизволение. Члены Совета приняли во внимание установленные законодательством правила усыновления, по которым в права законных детей вводились исключительно дети, прижитые до брака лицами, впоследствии браком сочетавшимися, и на этом основании решили, что дети Езерской не могут пользоваться правами законных детей. Военный министр написал под протоколом: «Граф Аракчеев находит, что если Манюкин имел позволение жениться и убит в сражении, то находит сие заслуживающим особого уважения». На заседании Госсовета 1 марта 1809 года правитель канцелярии Совета объявил, что «Его императорское величество, изъявя высочайшее согласие на мнение военного министра, при подписании протокола от 18 января сего года означенное, указать изволил предложить о том Совету, для изъяснения мнения его по сему предмету по учинении выправок, какие нужны быть могут».

146

В указе Его Величества Сенату от 30 марта 1801 г. и в специальном наказе орган этот назывался «Непременный Совет», но в журнале Совета он с первого же и до последнего дня своей деятельности именовался «Государственный». Это наименование приписывалось ему и в утвержденном Александром 9 апреля 1801 г. штате его канцелярии. 1 января 1810 г. начал действовать другой Государственный Совет, учрежденный императором по «Записке» Сперанского.

Заботу об обездоленных и одновременно лучшие стороны государственного ума своего проявил Аракчеев и в случае, который рассматривался на заседании Государственного Совета 23 марта 1808 года. Как явствует из текста протокола данного заседания, министр внутренних дел представил членам Совета выписку из донесения чиновника, побывавшего в Эстляндской и Лифляндской губерниях с целью проверки дошедших до столицы слухов о «недостатке народного продовольствия». Донесение подтверждало, что крестьяне названных губерний терпели недостаток в хлебе, и в качестве главных причин указывали на прежний неурожай, порчу последнего посева от червей и продолжение винокурения. Рассмотрев представленные факты, Совет решил предложить Эстляндскому гражданскому губернатору составить особый комитет для изучения обстоятельств, вследствие которых крестьяне претерпевали недостаток в продовольствии, одновременно употребляя «деятельнейшие меры к понуждению помещиков, чтоб они не оставляли крестьян без должного и достаточного пропитания», и запретив, где это необходимо, винокурение. Военный министр Аракчеев выразил по обсуждавшейся проблеме иное мнение. «Во-первых, — заметил он, — следует всеподданнейше представить Государю Императору в виду упущения господ гражданских губернаторов, что они в свое время не доносят о таких важных недостатках народного продовольствия, которые соединены с жизнию человеческою целых губерниев, а сие самое неисполнение произвело упущение времени, в кое наверно полагать можно и бывшую уже от оного недостатка потерю людей; во-вторых, рассуждая потерянное уже и по сие число время, не только кажется уже поздно сообщать и учреждать особенный комитет к рассмотрению и соображению местных обстоятельств, а нужно, полагаю, ныне же запретить винокурение; а наконец, для исследования как в упущении о сем представления господ губернаторов, так и самых тех помещиков, которые не пекутся о прокормлении своих крестьян, а равным образом и для освидетельствования сельских запасных магазинов обрядить ныне же сенатора». Подобной линии поведения граф Аракчеев придерживался не только в Государственном Совете, но и в повседневной своей деятельности в качестве военного министра, и на заседаниях Комитета министров. 29 сентября 1808 года в этом органе решался в числе прочих дел вопрос о принятии в кадетский корпус малолетних детей умершего полковника Челищева. Согласно представлению Виленского губернатора, полковник Челищев во время квартирования в 1796 году в пределах его губернии женился на местной жительнице-шляхтянке и прижил с нею двух сыновей. Спустя некоторое время он оставил службу и уехал в свое имение в Смоленской губернии и там умер. Вдова его вышла замуж вторично и вскоре также умерла. В результате дети остались с отчимом, который по бедности своей неспособен был дать им надлежащее воспитание. Хорошим выходом из данной ситуации могло быть определение сирот в кадетский корпус, но Виленский губернатор не имел права направить их туда, поскольку в корпус принимались в то время дворянские дети не моложе 16 лет, а сыновьям Челищева исполнилось одному — 11, а другому — 10 лет. Возникшую проблему разрешил граф Аракчеев, заявив членам Комитета министров, что принимает устройство малолетних сирот в кадетский корпус на себя.

***

Деятельность Аракчеева на посту военного министра пришлась на исключительно сложное для России время. Брожение внутри русского общества; мир с Францией, в любой момент могущий обернуться войной; участие России в организованной Наполеоном континентальной блокаде Англии — все это создавало обстановку, в которой очень многое в судьбе России зависело от армии, а значит и от военного министра, от того, как будет он действовать на своем посту.

Подполковник Гродненского гусарского полка Яков Кульнев [147] говаривал в это судьбоносное для россиян время: «Матушка Россия тем хороша, что все-таки в каком-нибудь углу ее да дерутся». Еще не улеглись в русском обществе впечатления от военной кампании с Францией и завершившего ее Тильзитского мира, еще войска, возвратившиеся из Пруссии, не успели отдохнуть, как Россия втянулась в новую войну — на сей раз со Швецией.

147

Позднее генерал-майор и шеф этого полка, геройски погиб в начале Отечественной войны 1812 г.

Боевые действия проходили на территории Финляндии, оттого и получила эта война прозвание «Финляндской». Началась она 8 февраля 1808 года и длилась весь указанный год да еще больше половины следующего — 1809-го. Русское общество по странному стечению обстоятельств Финляндской войной интересовалось мало. «Не до того было общему любопытству, утомленному огромнейшими событиями в Моравии и в Восточной Пруссии, чтобы заниматься войною, в коей число сражавшихся едва ли доходило до числа убитых и раненых в одном из сражений предшествовавших войн», — вспоминал участник названной войны Денис Давыдов, в то время штаб-ротмистр лейб-гвардии гусарского полка.

Первые же боевые действия принесли успех русской армии. Ею легко было занята южная Финляндия с мощными крепостями Свеаборгом и Свартгольмом. Однако когда военная кампания переместилась в северную Финляндию, успехи русских сменились неудачами. Русские войска рассеялись по финской территории, ударные отряды их далеко оторвались от резервов. Шведские же воинские части, находившиеся в Финляндии, напротив, постоянно усиливались за счет подкреплений, поступавших из Швеции. Главнокомандующий русской армией граф Ф. Ф. Буксгевден совершенно не принял во внимание перемену обстановки и продолжал слать передовым отрядам приказ за приказом об ускорении преследования отступающего неприятеля. Шведы воспользовались новыми обстоятельствами и ошибками Буксгевдена, перешли в контрнаступление и нанесли русским войскам серию чувствительных ударов. Видя, что ситуация начала складываться в пользу шведов, зашевелились местные жители, которые стали совершать набеги на обозы русской армии. Война в Финляндии поэтому затянулась. Решительный перелом в ней наметился только в сентябре 1808 года, когда были разгромлены главные силы шведов. Но и после этого война продолжалась почти год.

Переломить ход боевых действий в свою пользу русской армии удалось во многом благодаря военному министру Аракчееву, который после первых же крупных неудач русских войск в Финляндии взял все обеспечение Финляндской войны на себя. Он сместил с поста главнокомандующего графа Буксгевдена, назначив на его место Кнорринга. Сместил за грубые ошибки в руководстве войсками и стремление заключить перемирие со Швецией в неподходящий для России момент, но в Петербурге тотчас же распространился слух, что здесь сыграла свою роль более прозаическая причина. «Граф Буксгевден, главнокомандующий Финляндскою армиею, отставлен за то, что партикулярным письмом [148] просил с большею внимательностью к правде делать ему замечания», — писал позднее В. Р. Марченко.

148

Текст указанного письма, ходившего в Петербурге в списках, составил, по некоторым сведениям, квартирмейстерский полковник Говардовский (в другом написании — Гавердовский), Буксгевден же лишь поставил свою подпись. И. П. Липранди в своих мемуарах сообщает о том, что майор Гавердовский перевел текст письма Буксгевдена на русский язык, смягчив при этом выражения оригинала.

Одновременно Аракчеев принял решительные меры к улучшению снабжения русской армии в Финляндии продовольствием и боеприпасами. О том, как действовал при этом военный министр, можно судить по воспоминаниям генерал-провиантмейстера армии Д. Б. Мертваго. Он рассказал в своих мемуарах, как однажды сообщил Аракчееву, что единственным средством решить проблему продовольствия явилось бы приказание всему Петербургскому гарнизону печь хлебы и пересушивать их в сухари. Граф сейчас же, как услышал поданную идею, взялся за колокольчик, призывая к себе адъютанта. Вошедшему адъютанту он велел немедленно составить соответствующий приказ. Громадный по объему работы и важный для русских, воевавших в Финляндии, план был осуществлен моментально благодаря, как отмечал Мертваго, энергии и решимости Аракчеева, его способности быстро, с полуслова схватывать идею и безбоязненно брать на себя ее практическое исполнение.

По признанию военных историков, успеху русских в войне 1808–1809 годов со шведами много способствовала выпестованная Аракчеевым артиллерия. Она была по действию своему в этой войне «наиболее подготовленным и благоустроенным» родом оружия. Тем не менее и в артиллерийских подразделениях возникали на «финляндской войне» проблемы. 20 мая 1808 года к военному министру Аракчееву обратился с письмом из Гельсингфорса его разгневанный брат-артиллерист генерал-майор Андрей Аракчеев: «Милостивый Государь братец! Алексей Андреевич. Сколько я не выдерживал на себе, но наконец нет возможности мне более сносить. А потому простите меня, буде и сказавши правду, зделаю тем вам, быть может, неудовольствие. За что быть ко мне столько немилосердным, что вместо того, что все думают и наверное полагают, я имею от вас во всем полное пособие; особенно: не так как от начальника, а так как от брата! Но напротив того: вы беспрестанно выдаете меня, но такую сцену, чтоб обо мне думали дурно и чтоб меня бранили. Сколько времени, как я беспрестанно пишу к Вам о присылке под запасные парки лошадей. Но и до сих пор и известия не могу дождаться, где оные. А между тем, везде в зарядах и патронах совершенная остановка. И мне (что называется) голову отгрызли тем, что не отправляю оные. Будте столько милосердны, хотя не ко мне, так, по крайней мере, к тем бедным нашим людям, которых бьют, как птиц, а им стрелять нечем. Прикажите лошадей вести ради самого Бога скорее!» Алексей Андреевич отреагировал немедля. Получив письмо 22 мая, он в тот же день переправил его инспектору артиллерии барону Меллеру-Закомельскому со своей запиской: «Из прилагаемых здесь рапорта и партикулярного письма генерал-майора Аракчеева усмотрите, Ваше Превосходительство, в каких затруднениях находятся войска Финляндской Армии в рассуждении снабжения порохом и свинцом; а потому самому принужденным нахожусь все сие поставить собственному вашему об оном суждению, приятно ли оное донесение слышать нашему Всемилостивейшему Государю; в следствие чего необходимо полагаю отправиться немедленно Вашему Превосходительству в Армию Финляндскую и все оное устроить вашим собственным везде осмотром и присудствием».

Чиновники, занимавшиеся снабжением русской армии в Финляндии, сильнее всего ощутили на себе властную руку военного министра. Малейшая оплошность, допущенная в обеспечении войск, без промедления наказывалась. Один комиссариатский чиновник, помещенный за какой-то проступок приказом Аракчеева под арест, умер прямо на гауптвахте. На рапорте об этом грустном факте граф поставил резолюцию: «Вечная память — одним мошенником меньше».

Находившийся при Аракчееве в Финляндии В. Р. Марченко вспоминал: «Власть его была неимоверна: в крепости сажал без доклада государю. При мне был егерский шеф, помнится, полковник Жилка, и разруган за то, что при полку нашел граф Аракчеев множество чухонских подвод. Объяснения Жллки… в такое привели исступление графа Аракчеева, что он, не помня себя, закричал: «Ты еще разговорился: нет, брат, не старая пора; я царю сказал, что я за все отвечаю и чтоб он в мелочи не мешался; да и покамест буду отвечать, не одну шкуру с вас сдеру, ты сгинешь прежде у меня в крепости, чем царь узнает», — и с сим словом, обратясь к адъютанту, графу Апраксину, сказал: «Отведи его в крепость, а оттуда ступай в Измайловский полк, возьми обоз и чтоб полк проходил чрез город с своим обозом, а Измайловский полк получит деньги на счет этого командира татарской орды!» Все в одну ночь и исполнено».