Арбалетчики госпожи Иветты

— Вот что, — сказал он серьезно. — Ты обопрись спиной о стенку посильнее. И вот тут руками возьмись. — Он вытер слезу с Тошкиной щеки. Ладонь царапнула бугорками мозолей. — Глаза закрой, если страшно, и потерпи. Я быстро.

Тошка, как добрая дурочка, закрыла глаза. Вцепилась в камень. И потеряла сознание от боли.

Она сперва не поняла, что гладит ее по лицу: Юркина ладонь или теплые солнечные лучи. В шее словно чего-то не хватало, а горло залило вязким. Тошка сглотнула.

— Полежи еще.

По лицу скользнула легкая тень. Как от пролетающей птицы. Тошка открыла глаза. Юрка наклонялся над ней, свитера на нем не было, кожа была загорелой и исцарапанной, словно он каждый день воевал с кошками. Свитер оказался у Тошки под головой. Тошка резко села, и голова закружилась. Она увидела кровь на Юркиной руке и отброшенный в траву арбалетный болт. Юрка не дал ей упасть.

— Тут часто такие попадаются, оцарапался, — он пяткой оттолкнул болт в бурьян. — Надевай свитер и пойдем.

Тошка взялась за шею. Шея опять была замотана шарфиком, но уже не болела, ни чуточки. Только на языке мешал противный соленый вкус.

— Пить.

Он помог Тошке дойти до ручейка и поил с ладони, потому что когда она пробовала нагибаться, голова кружилась. В свитере было жарко, и только потом, когда пришлось лезть через шиповник, она оценила Юркину предусмотрительность.

10.

Цепкие, как крючки, глаза, вытащили на поверхность и стали, словно тухлую рыбу, брезгливо выворачивать и рассматривать Элины мысли, радости, желания. А когда отпустили, девушка покорно и беспомощно пошла на дно.

— Ст-тару-ха!… - выдавила она через кашель и плач.

— Если напилась — не плавай, — жестко сказал Максим.

Но была же старуха! Пялилась совиными зенками, прихлебывала кофе на бортике. Погружаясь в омерзительно солоноватую воду, Эля еще увидела, как старуха уходит, покачивая спиной в старческих пятнах, постукивая острием зонтика по мраморным плитам вестибюля. Эля вспомнила, откуда знает ее, и сотряслась в очередном приступе рвоты. Именно такая старушенция — раскрашенная гипсовая статуя — стояла на лестничной площадке Веронской Роты. Или почти такая же. На лестнице она была одетой. Эля вывернулась из рук своих многочисленных спасителей, метнулась по коридору, пятная водой вишневую ковровую дорожку.

— Э-эй, госпожа! — закричала она, видя удаляющуюся за угол противную спину. Задыхаясь, забежала за поворот. Там никого не было. Так что, померещилось от испуга и недостатка воздуха? Вытирая слезы и рот, пробуя отжать насквозь мокрую гриву, побрела девушка в свою комнату. И застыла на пороге. В стойке прихожей стоял фиолетовый зонтик. А сама старуха почивала в кресле, брезгливо отодвинув блестящее платьице, заботливо выглаженное для вечерней прогулки по столице.

— Милочка, — сказала она, наворачивая на палец седой локон. — Ваша истерика в бассейне была просто безобразна. А ваша подруга, эта, как ее, Сэлли, вульгарна. Я ожидала большего.

У Эли дрогнули губы.

— Что вы здесь делаете? Я… закричу.

— Какой пафос! — бабка резко махнула рукой, сбив со стола статуэтку, что убедительно доказывало материальность явления. — Напоминает ваше сочинение, не находите? Заприте дверь!

Эля повиновалась.

— И оденьтесь. Только не это… — старуха подцепила парадное платьице ногтями, откинула, как испачканную половую тряпку. По своей наглости не учитывая факт, что сама сидит в одних (правда, сухих) трусиках в чужой комнате, вовсе не блистая красотой.

— Не копайтесь! У моей племянницы тоже не было вкуса, и она плохо кончила.

— Н-но… — пробормотала Эля.

— И скоренько смойте краску, девушке в ваши годы приличествует скромность.

Старуха побарабанила пальцами по столу в нетерпении, пока Эля трясущимися руками исполняла ее приказания. Надо было закричать, отпереть дверь, выскочить, позвать на помощь. Где-то здесь обретается наставница Герд…

— Садитесь и слушайте.

Старуха прошлась по комнате, твердо утыкая в ковер каблуки своих лаковых допотопных туфель.

— Терпеть не могу вранья. Эти олухи вам сказали, что вы выиграли конкурс. Милая моя, в ваши годы пора лишиться иллюзий.

Откуда-то в руках особы закачалась знакомая тетрадка. Эля потрясла головой.

— Сидите смирно, милочка. Не брызгайтесь. Так вот, — старуха вскинула голову. — Это бред, который способна выдать любая девица, не задумавшись. И это не только к вашему сочинению относится! Одно единственное искупает его беспросветную глупость — полная и абсолютная неканоничность текста. Потому умники из аналитической службы и угрохали лэргову уйму денег, чтобы организовать вашу поездку. В надежде, что с миссией вы справитесь и затраты окупите. Но все равно лучше присмотреть лично, верно?

— Кто вы?

— Детка, страна должна знать своих героев. Даже последняя дурочка в этой стране. А ты, по-моему, не совсем глупышка. Я права? — гостья по-птичьи наклонила к плечу увенчанную седыми буклями головку. Казалось, она сейчас опустит свой востренький носик и уклюнет.

— Ай! — вскрикнула Эля. — Там мышь!

И пока старушка сгребала свои древние косточки и лихорадочно озиралась, успела повернуть ключ, вывалиться из комнаты и с грохотом и воплями влететь в обиталище наставницы.

— Ой, помогите!! — с порога заорала она.

Ванька зыркал из-под ресниц, светил шоколадным брюхом, обцелованным шиповником. Шрамы были похожи на розовые и белые ниточки. Это юное дарование отнеслось к приказу своего командора серьезно, но с недоумением. А потому таскало Тошку по всем крепостным закоулкам и рассказывало жуткие истории. Истории эти касались почему-то исключительно невинных девочек, замученных в крепостных стенах злыми упырями, пауками, летучими мышами и арбалетчиками. Вероятно, Ванька питал надежду, что Тошка сама испугается, взвизгнет и убежит. Или сломает на крутом скате шею. И можно будет с чистой совестью идти об этом докладывать. Но Ваньке не везло.

Выдохшись, он уселся на вмурованную в камень чугунную пушку, теплую от солнца, и обреченно спросил:

— А знаешь?..

Тошка поправила шарфик на горле. Она немножко даже гордилась собой.

Отсюда, с бастиона, был хорошо виден полуобрушенный, засыпанный обломками и ветками, заросший бурьяном и густой крапивой склон горушки и внизу синий лоскутик моря. А от простора распахнутого неба кружилась голова.

— Не знаю, — сказала Тошка. — Красиво.

Ванька надулся, съехал с насеста и зловещим тоном сказал: