Арбалетчики князя Всеслава

Мой новый пояс оказался довольно увесистым из-за подвешенных к нему мешочков. В одном из них я обнаружил кремень и огниво с трутом, которые мне, конечно, весьма пригодятся — когда кто-нибудь из аборигенов соблаговолит научить меня обращению с ними, а второй оказался кошельком. Причём, к моей немалой радости, не пустым, а даже, можно сказать, практически полным.

В основном монеты были, конечно, медными и бронзовыми, многие с полустёртыми изображениями, а некоторые даже позеленевшими, но деньги — они и в античном мире деньги. Тем более, что несколько монет оказались всё-же серебряными.

Приятно всё-таки ощущать себя обеспеченным человеком, гы-гы! Но полюбоваться своим начальным в этом мире капиталом и заценить его как следует мне не дали.

— Местные! — предупредил не забывавший поглядывать по сторонам Володя.

Ретироваться было поздно, и мы дружно взвели арбалеты, готовясь преподать аборигенам урок хороших манер. К счастью — не знаю уж, к чьему именно — эти аборигены оказались хорошо воспитаны. Оружие у них в руках, конечно, имелось, даже пара луков, но в целом держали вновь прибывшие его так, чтобы показать нежелание применять его по назначению. С виду они, на мой взгляд, не особо-то и отличались от побитых нами беспредельщиков, но держались как-то… гм… ну, солиднее, что ли? А их предводителя я, кажется, даже узнал. Ну да, так и есть — именно этот кучерявый бородач в красном плаще как раз и распоряжался на атакованном пиратами пузатом «купце». Вот о его речи не могу сказать, что я её узнал, хотя несколько слов таки показались знакомыми, из чего я заключил, что язык всё-же родственен баскскому.

— Я не есть хорошо иметь язык! — так, наверное, прозвучал мой вымученный ответ по-баскски. И какого, спрашивается, хрена, этот торгаш вздумал обратиться именно ко мне? Я кивнул Васькину, приглашая его поотдуваться за нас. Предводитель торговцев озадаченно оглядывал нас обоих, силясь понять, кто же из нас главный. На мне, с учётом шлема и нагрудника, трофеи напялены поценнее, а у Хренио его полицейская форма незнакомого аборигенам фасона выглядит посолиднее.

У Васкеса тоже далеко не сразу вышло поговорить с собеседником — судя по его наморщенному лбу, задачка оказалась не из лёгких. Но, в конце концов они, вроде, начали понимать друг друга, и испанец начал даже переводить для нас. Я не ошибся — бородач оказался главным на «купце», хотя наш горе-переводчик и не понял, был ли его собеседник хозяином судна или только начальником его экипажа. Впрочем, для нас это пока особой роли не играло. Так или иначе, почтенный Акобал, сын досточтимого Гискона из Гадира, приветствовал нас и заверял, что не имеет к нам претензий за перехваченные нами прямо из-под его носа трофеи. Судя по кислым рожам его людей, он не врал — соберись он обмануть нас, его матросня была бы в курсе и искрилась бы улыбками до ушей. Правда, почтенный Акобал выражал сожаление о том, что мы не захватили ни одного из пиратов живым — он бы охотно купил у нас пленника за любую разумную цену. Да, да, не поскупился бы, поскольку проклятые лузитанские пираты в последние годы совсем обнаглели, а у пленника можно было бы выпытать весьма ценные сведения о них. Но — что сделано, то сделано, на всё воля богов, а пока предводитель торговцев приглашал нас на берег, где его люди разбили лагерь для отдыха и сбора добычи.

Мы переглянулись — момент был критический. Имена явно финикийские, да и Гадир — это финикийское название Гадеса, а за финикийскими купцами всякое водилось. Но почтенный Акобал поклялся Ваалом, Мелькартом и Астартой, что считает нас союзниками и намерен отнестись к нам соответственно.

— Его клятвам можно верить? — подозрительно поинтересовался Володя, когда Хренио перевёл нам — уж очень явно люди финикийца зыркали на наши шмотки и раздевали глазами наших баб, особенно Наташку.

— Он поклялся СВОИМИ богами, а с ними финикийцы не шутили, — задумчиво проговорила Юлька, — Похоже, что говорит правду.

— Да, похоже, — согласился и я, — Взгляните на эти недовольные рожи его матросни. Служивые явно не предвкушают ни поживы, ни развлечений с девочками.

При моих последних словах «девочки» возмущённо фыркнули. Но матросня в самом деле приуныла после клятвы своего предводителя, и это был хороший признак. Вряд ли простые матросы с простого торгового корабля обучены самообладанию североамериканских индейцев. Большинство «маленьких простых человечков» — обезьяны обезьянами, и скрывать свои эмоции они совершенно не умеют. А нам всё равно нужно было рано или поздно легализовываться, и раз уж мы один хрен обнаружены — лучше сделать это сейчас.

Посовещавшись и прикинув все за и против, мы решили принять приглашение финикийца, о чём наш испанский мент его и уведомил.

5. Гадес

Временный лагерь команда «купца» разбила прямо у пришвартованного к берегу судна. Им тоже досталось в столкновении с пиратами — человек пять были ранены, а в сторонке лежали двое убитых, которых как раз собирались хоронить. Но в целом настроение моряков было приподнятым. Как мы поняли из обрывков фраз — прежде чем почтенный Акобал грозным окриком велел матросне не болтать попусту — небольшая по финикийским меркам «круглая» гаула «Конь Мелькарта» только что вернулась — ну, почти вернулась — из какого-то весьма дальнего и опасного плавания, за которое их всех ожидала достаточно щедрая награда — если, конечно, боги окажутся милостивы и позволят доставить груз в целости и сохранности. Пока-что боги были милостивы — ни бурь серьёзных не послали, ни сильных и длительных встречных ветров, из-за которых плавание могло бы затянуться, и экипажу могло бы не хватить запасов питьевой воды. Хвала богам, ничего этого не случилось, а теперь вот ещё и лузитанским пиратам не дали себя ощипать, а ощипали их сами. Это, конечно, мелочь по сравнению с ожидаемой наградой, но всё равно приятно. Вот такие вела команда судна разговоры, пока строгий начальник не пресёк их — видимо, каких-то подробностей посторонним, то есть нам, знать не полагалось…

Сами мореманы в основной своей массе не показались нам похожими на финикийцев, да и говорили между собой на более-менее понятном нашему испанцу языке. То есть они явно были местными испанскими иберами — ну, за исключением разве только нескольких человек — и практически ничем не отличались ни от тех лузитанских разбойников, с которыми разделались не без нашего участия, ни от тех троих отморозков, которых мы порешили в первый день нашего попадания. Какие-то мелкие племенные различия, безусловно, должны были существовать, но мы-то ведь в них ни ухом, ни рылом. И кстати, как бы нам не пострадать от этого. Кем, а главное — чьими были те трое, нам ведь никто не доложил. Хорошо, если тоже залётные «гастролёры» или урки вне закона вроде беглых рабов, но кто даст гарантию? Что, если эти уроды окажутся вполне добропорядочными местными молодчиками, никому из местных ничего худого не сделавшими, а развлекавшимися лишь с бесправными и беззащитными чужаками? В этом случае плохи наши дела, если правда выплывет наружу, и Васкес, выслушав мои соображения, полностью с ними согласился. Обкашляв этот расклад всей компанией, мы решили своими первыми трофеями особо не светиться — благо, для постоянного ношения нам вполне хватает и сегодняшних.

Нашу легенду почтенный Акобал «схавал» вполне доброжелательно и на «вшивость» проверять не стал. И пожалуй, даже не особенно-то и заинтересовался подробностями. Видимо, не только балтийский янтарь, но и британское олово в сферу его коммерческих интересов не входили. Сам же он о своём бизнесе тоже не распространялся, сказав лишь, что является приказчиком и доверенным лицом досточтимого Волния, богатого и уважаемого в Гадире купца, владельца не только «Коня Мелькарта», но и нескольких других судов, а также прочих достойных и прибыльных дел. Что заинтересовало финикийца всерьёз — так это наши арбалеты. Торговец, как выяснилось, знал о греческом гастрафете, и для него не были секретом ни его сложность, ни его дороговизна. Наши же агрегаты поразили его простотой конструкции и тем, что сделаны «на коленке», чего мы и не отрицали. Глупо отрицать очевидное, и мы, предвидя интерес аборигенов к нашему оружию, заранее условились, что у нас были и нормальные, изготовленные профессиональными оружейниками, но мы лишились их при кораблекрушении и вместо них уже здесь, на берегу, вооружились самодельными. Тем более, что данный факт — абсолютная правда, а чем больше в нашей легенде будет правды — тем правдоподобнее будет она вся. Так оно и вышло. Трудно сказать, поверил ли Акобал всему услышанному, но оружейным обстоятельствам при таком «вещдоке» поверил безоговорочно, и это здорово повысило нашу ценность в его глазах.

Поинтересовавшись нашими ближайшими планами и поняв, что посещение ближайшего центра местной цивилизации в них входит, финикиец тут же пригласил нас отправиться в Гадир на его судне. До города недалеко, можно и пешком дойти, но разве не лучше преодолеть этот путь на добром морском корабле? Ему же, учитывая вконец обнаглевших лузитанских пиратов, четыре арбалетчика вовсе не кажутся лишним грузом. Да и вообще — тут моряк многозначительно усмехнулся — люди с нашими знаниями и способностями не на каждом шагу встречаются, и в городе нас, возможно, ожидает интересное предложение…

Какие на нас виды у финикийца, да ещё и в финикийском же городе, мы могли только гадать. Дурную репутацию этих прожжённых охотников за наживой у тех же греков и римлян, о которой нам напомнила Юлька, сбрасывать со счёта не следовало. Понятно, что это мнение их врагов и конкурентов вполне может быть и предвзятым, и даже скорее всего, но ведь и дыма без огня тоже не бывает. Поэтому уши развешивать мы не будем, предложения всякие могут быть, в том числе и такие, которые, как выражался небезызвестный дон Корлеоне, оппонент «не сможет не принять». Но если и так, то с нами хрен он тут угадал — у нас козырной туз в рукаве припрятан в виде пистолета Васкеса, и ещё неизвестно, кто кому чего будет предлагать в духе означенного крутого дона. В общем, получалось, что рискнуть стоило, на чём мы и сошлись во мнениях.

Обрадованный нашим согласием, Акобал предложил нам разделить с ним трапезу, что выглядело хорошим признаком — по обычаям большинства народов после совместной еды не полагается причинять друг другу вред. Впрочем, к предложенному им вину мы приложились лишь тогда, когда выпил и он сам, и его кормчий, да и после этого особо на выпивку не налегали. То, что обиды на это финикиец не включил и взглянул на нас даже с одобрением, тоже показалось мне хорошим признаком. А вот когда я, уже после еды, набил свою самодельную трубку сушёными ивовыми листьями и закурил, взгляд торговца стал каким-то настороженным. Причём, как мне показалось, относилось это не к факту курения в целом, а к самой трубке — именно за ней следил его немигающий взгляд. На мой вопрос о причине интереса торговец ответил, что и среди его соплеменников есть любители подышать дымом, но их курильницы другие, а такой, как у меня, он никогда не встречал. Что интересно, при последних словах моряк отвёл взгляд в сторону, и у меня сложилось впечатление, что тут он несколько лукавит. Не насчёт курения финикийцев, хорошо знакомых с коноплёй, а именно насчёт моей «странной» трубки. Над этим, пожалуй, следовало поразмыслить как-нибудь на досуге, а пока я объяснил ему, что в моей стране многие курят такие трубки, как у меня. Вроде бы, это его настороженность развеяло, но не без колебаний…